Тридцать один Ученик - Смеклоф Роман - Страница 37

• Предыдущая
• 37/93
• Следующая

— Волшебное жульничество, — бурчал Евлампий.

Я устало тёр подбородок, глупо пялясь на кристаллик. В пустой голове беспокойно бился единственный вопрос, если нас так мучили за льготный билет, то чтобы с нами сотворили за обычный?

С этими мыслями я ступил в сияние. По ту сторону портала нас ждала моя суровая родина. Мы перенеслись к подножию скалы, торчащей из бескрайней тайги. Резервация Большая стая занимала никому ненужный лес, окруженный никому ненужной горной грядой. В этой чаще, раскинувшийся на десятки миль, я и провёл детство. До моей деревни пришлось бы тащиться два дня, но, чтобы увидеть рог поглотителя, достаточно подняться на скалу.

Я втянул холодный воздух. Дышал и дышал, не в силах надышаться ароматом быльника и хвои.

— Не думал, что побываю в логове оборотней, — пробормотал Евлампий.

— Нас путешественники не балуют, — согласился я.

Справа возвышался верстовой столб и тянулась тропа знакомая любому оборотню. Единственный путь на Скалу Советов.

На вершине, в древней пещере за троном властелина хранился единственный трофей моего народа — рог поглотителя. Глядя на него, оборотни ещё вспоминали, что не домашние собачки императора в магических ошейниках, а бесстрашные воины, спасшие империю. Только маги об этом давно забыли.

— Нужно подняться на самый верх, — сообщил я спутникам.

— Ключ там? — заинтересовалась Оксана.

— Это Скала Советов. Там всё.

Переспрашивать она не стала. Видимо, мои слова её убедили.

— Что — всё? — уточнил голем, его двумя словами не убедишь, нужно разложить всё по полочкам.

— Давайте расскажу по дороге? — предложил я. — Путь неблизкий, а скоро ночь. Я бы не хотел вести вас в темноте.

— Я прекрасно вижу ночью, — возразил Евлампий.

— Тебе терять нечего, а мы можем шеи переломать…

— Но я…

— Ты не живой! — отрезал я.

— Как это? — опешил он. — А какой я по-твоему? Бездушная глыба? Никчёмный служака? Недостойный приспешник?

Я отвечать не стал. Препираться с големом себе дороже, мало что не переспоришь, так потом и не отвяжешься.

Тропа поднималась плавно, без резких перепадов, мы даже не сбили дыхание, поэтому, не обращая внимание на бурчание Евлампия, я приступил к рассказу:

— Попытаюсь передать слово в слово, так же, как когда-то рассказывал мне отец. Только представьте времена такие древние, что о них уже никто не помнит…

Беспечно счастливые. Такими бывают только истинно влюбленные. Они спускались с пригорка к городским окраинам, и сияние их глаз разгоняло темноту. Пальцы переплелись, а ноги шагали в такт музыке, которую не мог услышать никто другой.

Может он не был писаным красавцем. Высокий, но долговязый со слишком длинными руками. Широкоплечий, но чересчур тонконогий. С растрёпанными волосами и не в меру большим носом. Не эталон от которого пищат известные модницы. Но она думала по-другому. А смотрела так, что сразу становилось ясно — эта любовь навсегда.

Они не чувствовали неладного, растворённые друг в друге. Ничего не слышали и не видели. Да и не каждый бы почуял, как за мельницей под хранилищем зерна сгущается колдовская сила. Как от зелья расползается ядовитый пар. Как чёрная ненависть превращает обычные чары в убийственное проклятье. Как согнувшись над котлом, исходит злобой молодая девушка.

Кто уж теперь поймёт, как так получилось, но с влюбленной идущей под руку с юношей они сошли бы за сестёр. Длинные пепельные волосы струились по спине. А глаза весеннего небесного цвета, подчёркивали тёмные брови и ресницы. Если бы их одинаково одели, то, пожалуй, даже матери не смогли бы разобрать кто есть кто. От того знахарке было ещё в тысячу раз обиднее, что выбрали не её.

В тёмном холодном погребе среди ломящихся от банок и бутылей полок, она согнулась над котлом, отщипывая засохшие цветки от пучка травы. Следом за ними в болотную воду посыпались листья и стебли. Зелёную жижу сильнее заволокло паром и от резкого кислого запаха у знахарки выступили слёзы. А может она плакала из-за другого, и именно от горечи и ненависти терзающих её сердце, заклятье получилось таким могущественным. Кто теперь знает. Говорят, что тогда ещё не умели колдовать по-настоящему. Но говорят также и многое другое.

Она смела с лавки тёмную шерсть и сбросила в котел. Его медные борта изогнулись, зазвенев железными кольцами-ручками. Задрожало пламя свечи и, на мгновение, погреб потонул во мраке. А когда в зелёную жижу полетели жёлтые волчьи клыки, с зашипевшей на них слюной знахарки, тьма и вовсе побагровела. Сияние расходилось из котла. От кровавого света лопались банки на полках, из бутылей вылетали пробки, а земля под ногами дрожала и ревела страшным утробным рыком.

— Будь проклят! — завизжала она, вскочив и пятясь в угол. — Весь твой род если не прервется сегодня, пусть мучает вечный голод и оглушающая злоба, на веки вечные.

Свечение заполнило погреб, став нестерпимо ярким. Горячим и жалящим. Вспыхнули пучки травы под низким земляным потолком, огонь побежал по деревянным полкам и с жадным воем бросился на лавку. Затрещал и с шипением перекинулся на знахарку. Она вопила и металась, пока не налетела на котёл. Падая, сорвала со стены изогнутые бычьи рога, но даже барахтаясь в вонючей зелёной жиже, продолжала кричать:

— Будь проклят! Ни одни чары, ни один колдун не освободят тебя от этой участи…

Может её предсмертная ярость или безумная жертва сделали заклятье таким всемогущим. Кто теперь знает. Говорят, что тогда еще не умели по-настоящему колдовать. Но говорят также и многое другое.

В то время как знахарка мучительно гибла, исторгая из себя ядовитые слова, похожая на неё словно сестра девушка под руку с юношей подошли к дому кузнеца. Вечером на окраине города царила поразительная тишина. Молчали вечно лающие сторожевые собаки. Притихла и прочая домашняя живность. Даже птицы, обсыпавшие уже покрасневший куст рябины, настороженно застыли. Не шелестели листья на деревьях. Не стрекотали звонкие кузнечики и цикады. Захлопнули зелёные рты лягушки.

— Жутко как-то, — прошептала девушка.

Издали разносился едва различимый гул. Они всматривались в темноту пока мельница не озарилась малахитовым огнём. Над ней вспух замшелый зелёный ореол со жгучими рыжими краями. Кольцо пульсировало, то сужаясь, то расширяясь, и

• Предыдущая
• 37/93
• Следующая