Тридцать один Ученик - Смеклоф Роман - Страница 49
- Предыдущая
- 49/93
- Следующая
— Подарок распорядителя гильдии иллюзий, — проследив мой взгляд, отмахнулся дядя.
Над столом, стукаясь боками, на крюках висели семь медных котлов. В них отражались разбросанные по прожжённой скатерти карты, астролябия, пожелтевшие свитки, тарелка с потемневшим огрызком яблока на стопке книг в железных переплётах, связка ржавых ключей и пыльная бутыль с отбитым горлышком. Громадное, накрытое шкурой кресло возвышалась из-за столешницы, скалясь уродливой головой со спинки.
— Искал Великого Свина. Упустил. Зато поймал чупакабру. Шикарный мех. Говорят, от ревматизма помогает, — небрежно пояснил дядя.
Я, сглотнув, кивнул. Пусть хоть все суставы скрутит — в это кресло я не сяду. Я втянул носом. От него до сих пор несёт мокрой шерстью. Вон ворсины на затылке шевелятся. Того и глядя заклацает жёлтыми клыками. Я перевёл взгляд. По бокам от стола в нишах прятались перекошенные шкафы с исцарапанными когтями дверцами. Во-во, лишнее подтверждение, что шкура ещё на многое способна. Бегает тут, бесится пока никто не видит. Одна дверца раскачивалась, и со скрипом хлопала об стену, почти не касаясь не заправленной постели. Красная подушка свисала с перины, и мне казалось, что она вот-вот упадёт. Я чуть не дёрнулся её поправить, но порванный балдахин со свисающими лохмотьями меня остановил. Я поморщился. Может чупакабра тут не причём.
— Чего вылупился? Давно плавники в зубах не застревали? — гаркнул Оливье.
Я вздрогнул и опустил глаза, а он прошёл за стол. Лохматый ковёр на полу свалялся и засох жирными кусками грязи, будто на нём недавно резвились болотные жирухи. Я покосился по апартаментам. Приснопамятное зеркало на колёсиках, ездит из стороны в сторону, расталкивая этажерки с барахлом: крючками, цепочками, блестящими камнями и мелкими монетами. И монументальный книжный шкаф, настолько заросший грязью, будто дядя вообще читать не умеет.
— Ты сам себя победил, — проворчал Оливье. — Будешь бессменным повелителем тупости.
А я всё водил носом, что-то почуяв. Под потолком на балках раскачивались люстры с железными руками вместо канделябров. Свечи бессовестно чадили, как на праздничном торте, маня сладостью волшебных надежд, но удушая загаданными, но несбывшимися желаниями.
Дядя продолжал что-то резко говорить, а я думал лишь о том, где он прячет коллекцию артефактов. Не в стенной же шкаф он её сунул, для надежности привалив трусами?
Дядя приподнялся в кресле, и закинутые на стол ноги задел один из котлов. Раздался жалобный звон. Оливье шикнул, и звук стих.
— Раззвякались тут, — прикрикнул он. — Ты думал, я ничего не знаю о феях? — спросил дядя, сверля меня глазами.
— Не думал, а испугался! — поправил я.
— На мель сел, сопливец подкильный. Никаких мыслей, одни эмоции.
Оливье почесал ногу повыше сапога и, закрутив ус, снова посмотрел на меня неожиданно сменив гнев на милость.
— Она не ученик! Хочет так думать. Вбила в пропитанную пыльцой башку, что способна творить, и стряпает паршивую дрянь. Китовьи лепёхи! Да если б не пыльца, я бы даже притворяться не смог, что это съедобно.
— Но…
— Да что, но? Что, но? Её пыльца нужна для праздничного торта.
— Но…
— Что, но? — взревел дядя. — Я пегас? Что ты мне нокаешь?
— Простите.
Я потупился, не выдержав бешеного взгляда.
— Мы чапаем на Изумрудный остров. У меня договор с Дарвином! Пора его выполнять! Усёк? Ты хочешь, ещё, что-то узнать?
— Могу вашим учеником опять стать?
— Мочь-то можешь. Если разыграешь живое участие в состязании и перестанешь доставать эту бестию. Запомни! Без неё никак.
— Да, — отчаянно закивал я.
Чего тут непонятного! Она нужна дяде, для праздничного торта. Только для этого. Правда, непонятно зачем тащить с собой всю фею, а не взять её пыльцу?
— Будешь табанить команду, чудить или скурвишь договор с Дарвином…
Дядя привстал с кресла.
— Перекручу на Шерханскую колбасу и скормлю летучим обезьянам!
Он снова сел на место.
— Вали.
— Шерханскую колбасу готовят из мяса драконового тигра, — вмешался Евлампий.
— Катитесь оба! — заорал Оливье.
— Да, учитель, — послушно пробормотал я.
Пока я разговаривал с дядей, невольно приближался к столу, и в самый последний момент разглядел, что на двери запертого шкафа криво нацарапано: «пожалеешь», а ниже выдавлен ухмыляющийся череп с костями. Вот оно, понял я, улепётывая под разъярённый рёв Оливье.
Выскочив из покоев, я всерьёз собирался отчитать волшебный булыжник, а лучше накарябать ему на лбу: «помалкивай», но он, как всегда, меня опередил.
— Не верю я мастеру Оливье! — заметил голем. — Что-то он замышляет. И ты тоже!
— Я-то тут причем?
— Прочтя письмо, ты захотел остаться на корабле. Сперва я думал, это глупая ревность к другому ученику. Это так?
Голем отчаянно пытался заглянуть мне в глаза. Ясное дело, у него не вышло.
— Хочу одну вещь достать, — признался я.
— Какую именно, ты мне не скажешь? — деловито уточнил Евлампий, забираясь на плечо.
— У тебя прямая связь с Последним. Как тебе доверять?
Я возвратился на кухню. Фея улетела отдыхать, и я мог побыть один. Хотя из-за проклятого голема, я больше не бываю с собой наедине.
— Мы через столько прошли вместе, — прямо-таки запел Евлампий. — Много пережили, и ты не доверяешь мне из-за Последнего? Да, у меня есть прямой канал связи с высшим судьей, но я им не пользуюсь! Ты же способен превратиться в чудовище и жрать неповинных волшебников, но ты же этого не делаешь!
— Не могу, — возразил я, демонстративно потянув за цепочку.
— Думаешь, если я волшебный слуга, то не могу ослушаться? Ещё как могу. И обмануть, и не поверить, и не доносить. Напасть на мага не могу. Никак, никогда, — голем вздохнул. — Не доверяешь? Что же, я заслуживаю.
Он ещё раз вздохнул и замолчал.
Неплохая уловка. Только меня каменными слезинками не размягчишь. Меня больше беспокоит добрый дядюшка. Каменюка права, чего-то он не договаривает. Я вспомнил морского зверя с пирожным и приторный запах свечей. Меня
- Предыдущая
- 49/93
- Следующая
