Тридцать один Ученик - Смеклоф Роман - Страница 79
- Предыдущая
- 79/93
- Следующая
— Мешаю? — вежливо уточнил тот.
Дядя покачал головой, но шагал уже не так прытко, прислушиваясь.
— Как я говорил, гомункулам начали сниться сны.
— Не может быть! — воскликнул Евлампий.
— Как говорят в гильдии Иллюзий: «Возможно всё!». Я вижу то же, что и гомункулы. Им снились сны. Поначалу безобидные фантазии, а потом тот самый кошмар. У них появились страшные раны.
— Потрясающе! Необычайно! — поразился голем.
— Пугающе! — закончил вместо Евлампия архивариус. — Я перерыл архив, и раскопал, что до появления магов…
— Чародеи были всегда! — провозгласил голем.
— Всегда! — не так уверенно, подтвердил я.
— Нет-нет. До магов были шаманы!
— Никогда не слышал о шаманах! — раздраженно сказал голем.
Я вжал голову в плечи. Опять он. Его вонючая задымлённая хижина и морщинистые руки с чёрными ногтями преследуют меня даже в другом мире. Его скрипучие слова: «Властелин освободится от проклятия, когда предатель отдаст магическую силу, ненавистник подарит смелость, а наставник откроет истину», всегда со мной.
— Может их уже и не осталось! — согласился архивариус, мотнув бородой. — Но один ещё точно есть. Шаман приходил ко мне. Каждую ночь погибал гомункул, а мне снился старик в шубе приказывающий идти на Изумрудный остров. Когда остался единственный Тридцать Первый Мровкуб, я сдался. Ничего не сказав хозяевам, я открыл портал и отправил выжившего гомункула в мир летучих обезьян. Дальше вы знаете!
— Тяжело без помощников? — не к месту спросил я.
— Ращу новых.
— Неважно! — вскрикнул голем.
— Если всё это правда, нас ждут большие неприятности, — посерьёзнел Оливье.
— Почему это? — бросился в бой Евлампий.
— Потому, что хозяева будут искать, куда делся их гомункул.
Голем фыркнул, а я подумал, что дядя прав. Если пресловутый магистрат существует, страшно представить, что нас ожидает.
— Вы правы, они захотят вернуть гомункула. Но пока я в архиве и выполняю свою работу, они ничего не знают! — пообещал архивариус.
— Тяжело быть в двух местах одновременно…
Дядя резко остановился, перегородив нам дорогу.
— Как началась мировая война? — потребовал он, уставившись Мровкубу в глаза.
— Бессмыслица! — взвился Евлампий. — Об этом знают все!
— Бессмыслица — твоя жизнь, — бросил Оливье, не глядя в сторону голема, а продолжая в упор рассматривать архивариуса. — Если ты тот, за кого себя выдаешь, то знаешь!
— Начало войны известно самому бестолковому студиозусу в тридцати миров, — проворчал голем.
— Нельзя говорить об этом в присутствии юноши? — заюлил Мровкуб.
— Заклятье не позволит, даже если захочу, — кашлянув в рукав, оборвал дядя. — Скажи одно слово. Я пойму!
— Мировая война началась с восстания, — пробормотал Мровкуб и опустил глаза.
Оливье кивнул.
— Это не значит, что я тебе верю, — сказал он и пошёл дальше.
— Какое восстание? О чём вы? — загалдел Евлампий.
— Объясните, — не так уверенно, как он, попросил я.
— В другой раз, — пообещал архивариус, не поднимая глаз.
Мы догнали дядю. Голем требовал объяснений, но Мровкуб сосредоточенно молчал. Когда я уже не ожидал никакого ответа, он тихо произнес:
— Как говорил один архивариус: «Историю пишут победители!». Нельзя сказать часть правды, а говорить всё, что знаю, я боюсь.
— Нелепые оправдания! — разозлился голем.
— Слова — это оружие, — ответил архивариус. — Как говорят чернокнижники: «Не позволяй необдуманным речам разрушить твою жизнь».
Голем заскрипел камнями, но промолчал.
— Приплыли! — оборвал наши препирательства Оливье.
Среди пылевого моря, я не сразу различил дорогу. Только мчащая во весь опор карета, поднимая тучу пылищи, обнажала неровную каменную колею. Такой чудно́й повозки, я ещё не видел. Понятно, что лошади ни к чему, если есть магия, но колеса могли бы и оставить.
— Заклинатик! — завизжал архивариус.
— Нет — гвардейский бобик, — урезонил Оливье. — Ты значит ещё и фанат! Архив-болельщик! Запхни свой восторг поглубже, иначе я тебе все страницы повыдергаю? Мы итак шуму наделали, припёрлись верхом на радуге, да с фейерверком.
Мровкуб ухватился за бороду и заткнул ею рот, выпучив глаза.
— Нас арестуют? — совсем струсил я.
— Закон нарушать нель…
— Как пить дать, а твоего голема пустят на фундамент нужника, чтоб поддувало реже отворял, — рявкнул дядя.
Карета подлетела к нам, обдав волной пыли. Не знаю заклинатик или бобик, вблизи деревянный ящик с окошками. Две синие полосы по серому борту и резные фонари на лапах-канделябрах по углам. Да герб, фруктовое дерево с короной, перевитое искрящимися молниями и травой с длинными белыми рисинами.
— Тишина на палубе, докладываю я, — наказал Оливье.
Мы переглянулись.
Борт с гербом с предупредительным скрежетом отъехал в сторону, и из кареты высунулись двое гвардейцев в серых камзолах. На солнце заблестели золотые кокарды на колпаках, а в загребущих пальцах заиграли увесистые чёрные дубинки.
— Построиться! — проревел круглолицый гвардеец с раскрасневшимся лицом.
Из-под полей колпака стекали бисеринки пота. Хрустнув спиной, он вывалился в пыль и закряхтев, перекатывался с ноги на ногу, стуча по ладони дубинкой.
Мы послушно вытянулись в шеренгу во главе с Оливье.
Второй гвардеец, со скучным вдавленным лицом и острыми глазами, прошёл мимо и застыл за нашими спинами.
— Чё приперлись? — заорал круглолицый, вперившись в дядю.
— Упали с радуги! — в тон ему завопил Оливье, выпрямляясь.
Я затравленно оглянулся. Бледные полосы, ещё висели над пустошью, подтверждая наше преступное проникновение в Благодатные земли.
— С какой целью упали?
— Всемирный банк!
Гвардеец, переставив толстые кривые ноги, подкатил вплотную, пристально всматриваясь в единственный дядин глаз:
— Грабить?
— Завещание составлять! — вздохнул Оливье. — Моя карьера погибла, — печально добавил он.
— Он говорит правду! — зачем-то добавил голем.
— Все там будем. В повозку! — приказал круглолицый.
— За что? — возмутился Евлампий.
— Цвет неба своей радугой испортили!
Второй гвардеец со вдавленным лицом и острыми глазами подтолкнул Оливье в спину. Дядя, продолжая улыбаться и корчить гримасы, поднял руки.
— Сдаюсь! — заорал он, маршируя на месте.
От его
- Предыдущая
- 79/93
- Следующая