Тридцать один Ученик - Смеклоф Роман - Страница 87
- Предыдущая
- 87/93
- Следующая
— А как же ошейник? — закричал он, забираясь обратно. — Вы добровольно соглашаетесь на муки превращения?
— Я, обо всём позаботился, — милостиво ответил Оливье. — Когда крысёныш свалит из тела, голод с обращениями свалят с ним, а ошейник через пару дней снимут. Ерунда!
У меня защемило сердце. Так просто! То, от чего я страдал всю жизнь, для него пустяк. Мелочь не достойная внимания, о которой и говорить-то не стоит, голод уйдёт, превращения исчезнут. А ошейник возьмут, да снимут. Один щелчок пальцами и всё. Магия!
— Подумай ещё раз, — прошептал голем.
Я замотал головой. Что тут думать? Выбор небогат, либо убью я, либо меня, но я не могу.
— Если передумаешь, намекни, у меня созрел план, — тихо добавил Евлампий.
— Уверен, что получится? — спросил я.
— Нет, — сконфуженно проговорил голем, — но других вариантов нет.
Мы вышли на палубу. Утро выдалось мрачным. Небо затянули низкие мокрые облака, сыплющие зябкой моросью.
Передёрнув плечами, я плотнее запахнул рубаху.
Архивариус ждал у трапа, подпрыгивая от нетерпения.
— Пойдём на утренние гонки? — с надеждой воскликнул он. — Ах, извините. Доброй погоды и приятного дня.
— Тебе того же, — усмехнулся хранитель вкуса.
— Прошу прощения, переволновался. Быстрее хочу на гонки.
— Быстрее, выше, сильнее, — развеселился Оливье. — Невтерпёж?
— Как говорили чемпионы виктатлона: «Не дрейфят только заклинатики!».
— Так и есть, — согласился хранитель вкуса. — Люсьен вон тоже всю ночь не спал! Волновался! — усмехнулся он.
Я снова кивнул, не поднимая глаз. Боялся не сдержаться. Хотелось броситься на него, вцепиться и разорвать на части. Если бы я мог! У него сабля и убийственное волшебное слово, а у меня тощее тело в ошейнике и бестолковый голем. Я вздохнул.
— Чупакабра на душе скребёт, — закивал архивариус.
— Поспешим! — скомандовал хранитель вкуса. — Раньше придём, толкучку обойдём.
Как только Оливье шагнул на трап, Евлампий засопел:
— Столкни его в воду — начинается отлив, он не выберется.
— Совсем сдурел, — прошипел я. — Пока утонет, тысячу раз скажет Слово.
Я испуганно оглянулся. Притопывающий от возбуждения архивариус даже ухом не повёл, глаза горели, как у зачарованного. Голем пожал плечами и, задумчиво пробурчал:
— И впрямь скажет.
Не знаю, на кого я больше злился. На «доброго дядюшку» — злобного духа, пожелавшего вселиться в моё тело, или на твердокаменного голема с деревянными советами.
— Успокойся, — посочувствовал архивариус. — Не каждый день выпадает такая удача, я тоже фанат, но ты того и гляди взорвёшься. Даже виктатлон этого не стоит!
— Что такое виктатлон? — вырвалось у меня.
Мровкуб уставился на меня, как на новую магическую гильдию.
— Он не выспался, — встрял Евлампий.
— Незнание чего-то — это не невежество! — убежденно изрёк архивариус. — Невежество — это нежелание знать!
— Ты прав, — быстро согласился голем.
Даже спорить не стал. Видать, тоже волнуется. Ещё бы его переживания помогали.
Кроме шхуны корабли на причале не задерживались. Плоские баржи подходили, быстро разгружались и отчаливали, а на их место тут же приставали новые. Грузчики едва успевали закидывать тюки на транспортир, тянущийся вдоль пристани к подъёмнику. Протиснувшись между стеной из ящиков и горой мешков, мы поравнялись с Оливье. Он нагло толкался и орал на матросов.
— Обязан просветить, — воодушевленно зашептал архивариус. — Как говорит судья виктатлона: «Без правил соревнования бессмысленны и пресны». Две команды…
— Билеты недорого!
К нам подлетел растрёпанный человек в кожаной безрукавке на голое тело.
— Возьмите два билета, господа! В полцены отдам! У меня проблемы с погрузкой…
Оливье отмахнулся от него.
— Морякам свой порожняк гони!
— Поглотителям в пасть таких умников! — отпрыгнув, выругался человек в безрукавке и припустил подальше.
Он отчаянно кричал, подскакивая к матросам, но билеты никто не брал.
Деревянные стойки подъёмника уходили вверх и крепились к выпирающему из шара арены широкому пандусу. Два мрачных тролля крутили истёртое колесо, толкающее шестеренчатый механизм.
Когда платформа подъёмника коснулась причала, мы зашли на неё.
— Возьмите два билета, господа! — насмешливо сказал хранитель вкуса, протягивая нам с архивариусом две тонкие монетки из невзрачного металла.
Мровкуб ловко перехватил кругляш и, подбросив большим пальцем, поймал на внешнюю сторону ладони. Монетка растаяла, отпечатавшись на руке архивариуса.
— У тебя какой номер? — с интересом спросил он.
Я положил диск на ладонь и, ощутив приятное покалывание, всмотрелся в проявившийся рисунок. Две кареты, похожие на гвардейские, только с треугольными крыльями по низу борта, сталкивались в центре дороги. Над ними сверкали буквы «Виктатлон» и длинная череда цифр.
— Последняя какая? — уточнил архивариус.
— Девятка, — неохотно ответил я.
— Да ты везунчик! — вскрикнул Мровкуб.
Я отвернулся. Из глаз брызнули предательские слезы. Хранитель вкуса посмотрел и заулыбался, а голем вздохнул.
— Да что такое? — непонимающе пожал плечами архивариус. — У меня вот единица.
— Он не выспался, — срывающимся голосом повторил Евлампий.
Подъемник, скрипя, поднимался вверх. Тёмная шхуна гордо возвышалась над баржами. А меня мучил вопрос: «Увижу ли её снова?». Наверное, нет. Не знаю зачем, но Оливье тащит нас на арену не ради виктатлона.
Я поднял голову, в прямоугольном проёме между стойками серело потемневшее небо. Оно надвигалось и нарастал назойливый шум.
— Я же не закончил, — стукнув себя по лбу, простонал Мровкуб. — Команды стартуют с противоположных скатов арены. Вперёд вырываются «шустрики», они собирают «наговоры» для заклинатиков в лагере. Защитные и атакующие. Лагерь полоса у старта. За ней начинается «побоище». Туда заряженные «наговорами» несутся два «бокалома», а следом «очарователь». Совсем забыл, в команде пять участников…
Я почти не слушал, ведь смерть у порога. Мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько магов в команде и какие правила. А если по-честному, то и плевать будет нечем. Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Так хочется, чтобы ещё долго-долго было чем плевать.
У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.
— Чёрно-желтые, вперёд!
Враг от страха обомрёт!
Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.
- Предыдущая
- 87/93
- Следующая