Фокс Малдер похож на свинью - Геласимов Андрей Валерьевич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая
Через мгновение свет погас, и я услышал, как Екатерина хлопнула дверью.
Надо было скорей выбираться из моей норы. Марина могла войти в любую минуту.
Я осторожно высунул голову из-под матов, чтобы убедиться, что в кладовке действительно пусто. Помимо дыма от моей сигареты в воздухе отчетливо слышался запах духов.
Я на цыпочках приблизился к двери и тихонько потянул за ручку. Дверь не поддалась. Я дернул сильнее – все равно бесполезно. Я потряс ее изо всех сил и в отчаянии опустился на пол. Екатерина закрыла дверь на ключ. Старая идиотка.
Окурок высох минут через двадцать. Пришлось засунуть его в нагрудный карман. Иначе вообще не дождался бы никогда.
Советские сигареты постоянно приходилось сушить либо на батарее, либо в кармане рубахи. Тогда они начинали шуршать при раскатывании между пальцами, и «бревна» можно было выуживать с меньшим трудом. Без этой предварительной процедуры сигареты в руках мялись, как пластилин, и время от времени гасли, с какой бы силой ты их ни раскуривал.
«Давай, давай, – смеялись пацаны в мужском туалете. – Губы толстые, сейчас раскуришь».
Когда огонь доходил до «бревна», оно выворачивалось наружу и торчало под самым немыслимым углом, потрескивая и воняя, пока наконец не сгорало или пока ты не выбрасывал полупогасшую сигарету.
Самым забойным брендом была «Ява». За ней все гонялись и хвастались, что смогли достать блок или два. Сигареты вообще покупались всегда блоком. Иначе в следующий раз ты мог их просто-напросто не найти. Мне лично «Ява» нравилась за то, что она была короче и толще других. Это внушало доверие.
Некоторые сушили за ухом, но меня отпугивал деревенский вид. Простоватость концепции. Точнее, концепция простоватости. Без конца думаешь о себе невесть что. Сигарета за ухом, во всяком случае, это из другой оперы. Уясняешь такие вещи довольно рано. Точно так же, как не называешь себя Санёк, когда знакомишься с девушкой. Или Шурик.
Но окурки на груди я до этого никогда не сушил. Рубашка должна была провонять хуже помойной ямы. Мама вряд ли бы отнеслась к этому с пониманием. Хотя, наверное, догадывалась. Просто делала вид.
За ухом было бы еще хуже. Вонь при каждом повороте головы.
Но сигарет с собой больше не было.
Часа через два в школе все стихло. Я сначала боялся включать свет, но потом сидеть в темноте надоело. Дети подземелья. В первом классе, когда читал, плакал. Теперь уже не помню, про что, но, кажется, кто-то умирал от туберкулеза. Еще граф Монте-Кристо. Царапался у себя под землей чайной ложечкой двадцать лет, чтобы выбраться на поверхность. Тоже идея фикс. Отомстить кому-то хотел. Сами бы так и так без него загнулись. Мог подождать еще двадцать лет, раз такой терпеливый.
Вскормленный в неволе орел молодой.
Несколько раз кто-то дергал дверную ручку. Я смотрел на нее и молчал. А что еще оставалось?
«Это Марина, да? Марина, ты знаешь, меня здесь Екатерина Михайловна закрыла. Я сижу тут один, и мне очень страшно. Не могла бы ты позвать кого-нибудь на помощь?»
Таким дурацким голосом. Из-за двери. Можно еще в дырочку палец просунуть.
«Позови, пожалуйста, кого-нибудь! Это я – Саша».
То есть:
«Это я – Александр. Помнишь, ты мне сказала, чтобы я тебя здесь подождал?»
Нормальное знакомство.
Последними ушли пацаны, которые вели дискотеку. Я слышал, как они протащили колонки и потом вернулись, чтобы убрать столы. Минут пять громыхали ими по коридору. Смеялись над какой-то Оксаной. Я вслушивался в их голоса, но ни одного знакомого не услышал. Тяжела жизнь подростка в советской стране.
Потом вообще все затихло. Только у входа в спортзал гудела неисправная лампа. Дежурное освещение.
Наступила полная тишина.
Минут пять я стоял у двери, прислушиваясь к звукам снаружи, потом залез на маты и лег лицом вниз. Воняла рубашка или не воняла – теперь мне уже было все равно.
В этот момент в коридоре послышались чьи-то шаги. Кто-то вернулся в спортзал. Я понял, что до самого утра больше никого не будет. Последний шанс. Страх выглядеть глупо уже прошел. Оставался просто страх. В первоначальном смысле.
– Кто там? – раздался через минуту испуганный голос.
– Откройте, пожалуйста, откройте! Мне надо домой!
– Кто это? Перестань колотить. Я не могу попасть в замочную скважину.
Я сделал шаг назад, и дверь распахнулась. Пещера Али Бабы. Но никаких сокровищ. Просто я. Несчастный, лохматый и перепачканный.
– Ты кто?
Я поднимаю глаза и вижу перед собой Екатерину Михайловну. Расстегнутое пальто, в руках шапка. Лицо абсолютно растерянное.
– Я новенький из 10 «а». На прошлой неделе к вам перешел.
Она молча смотрит на меня и на глазах бледнеет. Белое безмолвие. Правда, у Джека Лондона было что-то про снег.
– Ты давно тут сидишь?
– Не знаю. У меня нет часов.
Не скажешь ведь ей, что время определяется количеством сигарет. Был-то всего один окурок.
Она смотрит на ключ, который держит в правой руке, и я буквально вижу, как мысли у нее в голове постепенно приходят в движение. Начинают перекатываться с места на место. Как валуны в горной реке. Сильное течение срывает их с места и тащит, оставляя глубокие борозды, вспенивая воду вокруг них.
«Давай, тетка, думай, давай».
Она пытается вспомнить, есть ли у кого-нибудь второй ключ. У кого-нибудь, кто мог закрыть меня здесь. Может быть, по ошибке, а может, спецом. Так бывает. Важно, чтобы этот кто-нибудь была не она сама. Вот что для нее сейчас важно. Не она – Екатерина Михайловна. Которая ударила Лидию Тимофеевну по лицу. Свою молодую коллегу. По нежному молодому лицу. Кожа гладкая, как поверхность воды в лесном озере. И прохладная. Лет пятнадцать еще до первых морщин.
За то, что она забралась в кладовку с одним из ее учеников.
Пока я прятался где-то внутри. И видимо, все слышал. Такая проблема.
Но бесполезно. Она не может вспомнить про второй ключ.
– Как, ты говоришь, твоя фамилия?
Я называю, и она молча кивает мне головой.
– Можно идти?
Она снова кивает.
– Или постой!
А я уже почти дошел до выхода из коридора.
– Вернись на минуту.
Я делаю шаг назад.
– Хотя ладно, можешь идти.
Я выхожу на крыльцо школы. На улице темно. Снега еще нет, но запах в воздухе уже витает. Скоро зима. В карманах ни одной сигареты.
Дверь позади меня с шумом распахивается.
– Поднимись на десять минут в учительскую. Мне надо с тобой поговорить.
На ней уже нет пальто. Голос намного решительней.
«Надо было бежать», – думаю я и, сгорбившись, иду следом за нею.
Темные коридоры. Никак не могу запомнить все повороты. В новой школе всегда так. Обычно уходит недели две. Смотрю ей в спину и думаю о том, как найду дорогу обратно. Дедал в своем Лабиринте подыхает от зависти. Могли бы хоть свет включить. А в роли Минотавра – Эдуард Андреевич. Капитанобык. Носится с ревом туда-сюда. Или его пес. Интересно, кто проектирует эти школы?
Иван Сусанин, наверное.
В учительской за самым дальним столом сидит Елена Николаевна. Перед ней стопка тетрадей. Для Екатерины – это тоже сюрприз.
– А вы... Разве вам не надо домой?
Елена поднимает голову от тетрадей.
– Да я вот решила проверить контрольную. Дома много других хлопот.
Пресс-конференция отменяется.
– Ну, ничего, – говорит Екатерина. – Можешь положить свою куртку.
Она показывает мне на диван.
– Ты чай с сахаром пьешь или без?
Елена смотрит на нас обоих. Судя по тому, как она смотрит, ей здесь чаю не предлагают.
– С сахаром... Только мне домой пора.
– Сейчас пойдешь. Сядь пока вот сюда.
Елена все еще смотрит.
– Ты к нам из какой школы перешел?
– Я из другого города.
– Понятно... И как у тебя успехи?
Она протягивает мне стакан с чаем. Елена быстро отводит глаза.
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая