Лучший из лучших - Смит Уилбур - Страница 12

Мысли о Джордане заставили вспомнить Алетту, наполняя душу тоской, вызывая саднящее чувство вины, – Зуга не выдержал и, подняв бинокль, принялся рассматривать равнину в надежде отвлечься. К счастью, это удалось: вдали он заметил какое-то странное движение.

В бинокль Зуга разглядел стадо антилоп гну – диких коров бурских фермеров. Неуклюжие животные с римскими носами и тощими бородками устраивали в вельде цирковые представления, гоняясь друг за другом по кругу: нос прижат к земле, задние копыта бьют высоко в воздух. Бессмысленная гонка внезапно прекращалась, и соперники, пофыркивая, изумленно смотрели друг на друга.

Позади стада Зуга уловил еще какое-то движение: брыкающиеся антилопы взбили клубы пыли, толком ничего не разглядишь. Знойный мираж дрожал и расплывался перед глазами, равнина казалась серебристой поверхностью озера, по которой что-то змеилось. Аккуратно поворачивая колесико, Зуга навел резкость.

«Страусы!» – с отвращением подумал он. Неясные силуэты вдали извивались, как черные головастики в дрожащих волнах миража. Длинноногие птицы словно плыли над землей по раскаленному воздуху. Зуга попробовал их пересчитать, однако силуэты изменили форму, слившись в темную массу, над которой покачивались перья на хвостах.

Зуга приподнялся, протер линзы уголком шелкового шейного платка и торопливо поднес бинокль к глазам. Непонятная темная масса разделилась на части, расплывчатые тела обрели резкость, а длинные ноги – нормальный размер.

– Люди! – прошептал Зуга, пересчитывая пришельцев с той же нетерпеливостью, с какой он впервые смотрел на серых слонов с огромными бивнями. Он насчитал одиннадцать человек, прежде чем они снова скрылись в дрожащем слое горячего воздуха, который превратил фигуры в неведомое чудовище.

Закинув бинокль за плечо, Зуга стал спускаться по осыпающемуся под ногами склону. Ян Черут и мальчики лежали на дне ущелья, подстелив попоны и положив под голову седла. Готтентот рассказывал детям сказку.

Зуга соскользнул вниз и приземлился между ними.

– Их больше десятка! – сказал он Яну Черуту.

Вытащив из чехла, прикрепленного к седлу Ральфа, короткий карабин «мартини-генри», Зуга убедился, что оружие не заряжено.

– Мы не на газелей охотимся. Не смей заряжать, пока не получишь приказа от меня или Яна Черута! – велел он.

Джордану тяжелое ружье было пока не по силам, однако на лошади он держался достаточно хорошо, чтобы принять участие в окружении пришельцев.

– Джорди, не отставай от Яна Черута и слушай, что он тебе скажет, – велел сыну Зуга.

Солнце клонилось к западу – выступать нужно немедленно. Если они не сумеют окружить чернокожих с первой попытки, захватив их врасплох, то придется гоняться за каждым по отдельности. До сих пор подобные погони прерывала мгновенно наступающая после захода солнца темнота.

– Седлайте коней! – По приказу Зуги все поспешили к своим лошадям.

Зуга взлетел в седло и строго посмотрел на Ральфа:

– Не вздумай своевольничать, или я задам тебе трепку!

Он развернул гнедого мерина к выходу из ущелья. За его спиной раскрасневшийся от возбуждения Ральф с заговорщическим видом ухмыльнулся Яну Черуту. Коротышка-готтентот на секунду прикрыл один глаз – в остальном бесстрастное выражение его лица ничуть не изменилось.

Холм для стоянки Зуга выбрал тщательно: выходящее из него ущелье извивалось по равнине примерно с востока на запад. Вдоль ущелья они и двинулись. Зуга сгорбился в седле, чтобы голова не торчала над склоном, и пустил гнедого шагом, не рискуя поднимать пыль.

Через полмили он снял широкополую шляпу и осторожно приподнялся. Бросив быстрый взгляд на север, Зуга моментально спрятался обратно.

– Стой здесь, – велел он Ральфу. – И не шевелись, пока я не двинусь с места.

Яна Черута и Джордана Зуга поставил рядом – на повороте, где склон ущелья осыпался и по нему легко было взлететь наверх.

– Не отходи далеко от Джорди, – предупредил он Яна Черута.

Развернув гнедого в узком ущелье, Зуга вернулся в середину маленькой цепи. Сдерживая нетерпение, он ждал, то и дело поглядывая на заходящее солнце.

Скорее всего, другого такого шанса не будет еще много дней – а каждый день в разработке шахт был на вес золота. Вытащив ружье, Зуга выбрал патрон из патронташа на поясе и вложил его в казенник. Не снимая предохранителя, вернул ружье на место: стрелять он не собирался, но мало ли кто попадется навстречу…

Даже если намерения у пришельцев вполне мирные и цели совпадают с целями Зуги, эта группа вооружена и держится настороже – иначе не избегали бы накатанной колеи, пробираясь по бездорожью. Вместе они собрались для обороны, по дороге им наверняка пришлось отбиваться – и от черных, и от белых: черные хотели отнять скудные пожитки, а белые пытались лишить права продавать свой труд тому, кто больше заплатит.

Зуга поблагодарил Невила Пикеринга за науку и решил, что готов приступить к разработке Чертовых шахт. Тут-то он и столкнулся с проблемой, которая стала бичом Южной Африки. Только африканцы могли выдержать условия работы на приисках. Только африканцы соглашались работать за гроши, что давало владельцам участков огромные прибыли, – но даже эти крохи были гораздо больше того, что платили работящие и бережливые бурские фермеры, которые с помощью наемной рабочей силы едва-едва наскребали себе на жизнь в этом диком краю.

На пятьсот миль в округе не осталось рабочих рук – все чернокожие ушли на прииск. Бурам это весьма не понравилось; кроме того, они ненавидели собравшихся на прииске любителей приключений и искателей наживы.

Находка алмазного месторождения перевернула жизнь буров вверх дном. Старатели переманили к себе дешевую рабочую силу и вдобавок сделали то, что, с точки зрения буров, было совершенно непростительно, шло вразрез с их убеждениями и угрожало не только их состоянию, но и самой жизни, – старатели платили чернокожим работникам ружьями.

Буры сражались с туземцами на Кровавой реке и реке Мосега, тысячи раз несли дозор в предрассветный час, когда чаще всего и случаются нападения. Они видели, как горят их дома и посевы, ходили в рейды, отбивая украденный скот, хоронили детей, истекших кровью от ужасных ран, нанесенных ассегаями, – хоронили в Веенене, Месте Плача, и на множестве других проклятых и богом забытых кладбищ.

Платить туземцам ружьями противно бурской натуре, противоречит законам и оскорбляет память их павших героев. Бурские отряды из затерянных в вельде республик прочесывали округу, патрулировали ведущие на юг дороги и не пускали чернокожих на прииск, отправляя вместо этого работать на полях.

Тем не менее пять шиллингов в неделю и мушкет через три года служили неотразимой приманкой, ради которой африканцы преодолевали сотни миль пешком и, невзирая на заградительные отряды буров и прочие опасности, добирались до прииска.

Туземцы приходили сотнями, но рабочих рук все равно не хватало: шахты были ненасытны. Зуга и Ян Черут напрасно объехали весь прииск: каждый рабочий подписал контракт и ревностно охранялся нанимателем.

«Мы предложим семь шиллингов и шесть пенсов в неделю», – сказал Зуга Яну Черуту.

В тот же день к ним нанялись пятеро, а на следующее утро двенадцать жаждущих прибавки к жалованью дезертиров нетерпеливо ждали возле палатки Зуги.

Не успели они подписать контракты, как появился Невил Пикеринг.

– Старина, я с официальным визитом, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Как член славного комитета старателей, должен вам сказать, что ежедневная плата – пять шиллингов, а не семь и шесть.

Зуга открыл было рот, но Пикеринг с милой улыбкой поднял руку, пресекая возражения:

– Нет, майор. Извините. Пять шиллингов, и ни пенсом больше.

Баллантайн прекрасно представлял себе возможности комитета старателей: непокорного сначала предупреждали, потом избивали и в конце концов на него набрасывались все старатели – дело могло закончиться поджогом или даже линчеванием.

– Где же взять рабочих? – недовольно спросил Зуга.