Цикада и сверчок (сборник) - Кавабата Ясунари - Страница 26

– Кикко-о! Кикко-о!

Голос Сюити, он зовет Кикуко. Язык так заплетается, что «ку» Сюити не в состоянии произнести. Мертвецки пьян.

Обессилев, Синго снова положил голову на подушку. Сердцебиение все еще не утихало. Потирая грудь, Синго старался восстановить дыхание.

– Кикко-о. Кикко-о.

Видимо, Сюити не рукой стукнул по калитке, а упал на нее всей тяжестью.

Синго вздохнул – придется открыть.

Но вдруг он подумал, что будет нехорошо, если он пойдет открывать.

Ведь Сюити с любовью и отчаянием зовет именно Кикуко. Такого голоса Синго никогда у него не слышал. Он похож на вопль ребенка, который зовет мать, когда ему нестерпимо страшно, нестерпимо больно или когда его жизни угрожает смертельная опасность. Сюити, увязший в пучине греха, зовет Кикуко. Он раскрывает ей свое страдающее сердце, заискивает перед ней. Он думает, что Кикуко не слышит, и продолжает звать ее пьяным, ласковым голосом. Он чуть ли не поклоняется ей.

– Кикко-о. Кикко-о.

Синго передается отчаяние Сюити. Сам он ни разу в жизни не звал жену с таким отчаянием и любовью. Может быть, потому, что ему не пришлось испытать такого ужаса, какой охватывал Сюити, когда тот воевал на чужой земле.

Синго прислушался – хорошо бы, Кикуко проснулась. И все-таки ему было немного стыдно, что невестка услышит жалкий голос его сына. Если Кикуко не встанет, разбужу Ясуко, решил он, но лучше бы встала Кикуко.

Синго отодвинул ногой горячую грелку на край постели. Кладут грелку, когда весна уже наступила, вот и стучит в висках.

Класть грелку в его постель было обязанностью Кикуко.

– Кикуко, грелочку бы, – говорил иногда Синго. Когда Кикуко клала в постель грелку, постель дольше сохраняла тепло. И грелка всегда была крепко завинчена.

Ясуко никогда не любила грелок, была ли она больна или здорова, не любит даже сейчас, достигнув уже преклонного возраста. Ноги у нее всегда теплые. Лет до пятидесяти он согревался возле жены, но в последние годы они спят врозь.

Ясуко никогда не кладет ноги на грелку Синго.

– Кикко-о, Кикко-о, – снова донеслось от калитки.

Синго зажег ночник и посмотрел на часы. Почти половина третьего.

Последняя электричка из Токио приходит в Камакура в час ночи, – наверно, Сюити заглянул еще в бар у вокзала.

Прислушиваясь к его крику, Синго подумал, что связи сына с токийской любовницей, видимо, приходит конец.

Но вот Кикуко встала и через черный ход вышла во двор.

Синго с облегчением погасил свет.

– Ты прости его, – пробормотал он про себя, словно бы обращаясь к Кикуко.

Сюити шел, наверно, повиснув на Кикуко.

– Больно, больно, отпусти, – сказала Кикуко. – Ты схватил меня рукой за волосы.

– Правда?

В кухне, споткнувшись, они оба упали.

– Перестань. Тише… Клади на колени… Будешь так напиваться, ноги опухнут.

– Ноги опухнут? Ври больше.

Кикуко, наверно, положила ноги Сюити себе на колени и пыталась стянуть ботинки.

Она простила. Синго еще не совсем успокоился, но в такие минуты, когда Кикуко вот так прощала своего мужа, он всегда радовался.

Кикуко, видимо, с самого начала слышала крики Сюити.

И все-таки Синго чувствовал, как она добра: положив на колени ноги пьяного Сюити, вернувшегося от любовницы, она стаскивает с него ботинки.

Уложив Сюити спать, Кикуко пошла запереть черный ход и калитку.

Храп Сюити доносился даже до Синго.

Сюити встретила жена, уложила его в постель, и вот он уже спит, а каково Кинуко, с которой Сюити напился до беспамятства? Разве не в ее доме он пьет и буянит, разве не ее доводит до слез?

Больше того, может быть, именно благодаря тому, что Сюити встретился с Кинуко, его жена, хотя часто плохо выглядит, раздалась в бедрах.

Громкий храп Сюити вскоре прекратился, но Синго уже не мог заснуть. Он подумал: неужели отвратительная привычка храпеть передалась от Ясуко сыну?

А если нет, то сегодня он храпит просто оттого, что сильно пьян.

Правда, в последнее время Синго не слышит, чтобы жена храпела.

Видно, пока холодно, она спит крепко.

На следующий день после бессонной ночи память у Синго ухудшается, а иногда он становится еще и сентиментальным.

Вот и сейчас он с какой-то сентиментальностью слушал крики Сюити, зовущего Кикуко. Разве у Сюити не просто заплетался язык? Разве не пытался он прикрыть свое непристойное поведение тем, что пьян?

Любовь и отчаяние в голосе Сюити, невнятно звавшего жену, Синго уловил скорее всего потому, что именно этого он и ждал от сына.

Так или иначе, за тот крик Синго все простил Сюити. И подумал, что Кикуко тоже не сможет не простить его. Эта мысль была продиктована и отцовским эгоизмом.

Казалось, трудно относиться к Кикуко лучше, чем Синго, и все равно в глубине души он всегда на стороне родного сына.

Сюити ведет себя безобразно. Напился у любовницы, в Токио, приехал домой и валяется под забором.

Сюити еще повезло, что не Синго вышел открыть калитку, – он бы не промолчал, и Сюити сразу бы протрезвел. С Кикуко проще. Повис на ней, и она безропотно втащила его в дом.

Кикуко – жертва Сюити – сама же и даровала ему прощение.

Еще не раз придется Кикуко, которой только что исполнилось двадцать лет, прощать своего мужа, если они проживут с Сюити столько же времени, сколько прожили Синго с Ясуко. Способна ли Кикуко прощать без конца?

Но ведь то, что называют семейной жизнью, – это мрачная трясина, неизменно поглощающая зло, чинимое друг другу супругами. И любовь Кинуко к Сюити, и любовь Синго к Кикуко тоже без остатка поглотит трясина семейной жизни Сюити и Кикуко.

Вполне разумно, считал Синго, что в послевоенном законодательстве единицу семьи составляют не родители и дети, как было раньше, а муж и жена.

– Да, трясина семейной жизни, – пробормотал он. – Надо Сюити с Кикуко поселить отдельно.

Привычка повторять шепотом самые сокровенные мысли пришла к Синго со старостью.

– Трясина семейной жизни, – прошептал он. Это означало, что муж и жена только вдвоем должны терпеть зло, которое чинят друг другу, и топить его в трясине.

Ведь сознательность жены в том и состоит, чтобы безропотно принимать любое зло, которое творит муж.

Скоро весна.

Синго почесал бровь.

Даже когда просыпаешься ночью, уже не так неприятно, как зимой.

Еще до того, как Синго услышал крик Сюити, он проснулся от странного сна. Тогда, сразу, он еще помнил его. Но, всполошившись из-за Сюити, почти совсем забыл.

Возможно, сон исчез из его памяти от сердцебиения.

Из всего сна он запомнил лишь, как девочке лет четырнадцати-пятнадцати делали аборт и слова: «Итак, девочка такая-то навеки становится святой».

Синго во сне читал рассказ. Он кончался именно этими словами.

Синго читал рассказ и одновременно видел его сюжет во сне, как спектакль или фильм. Во сне Синго был не действующим лицом, а зрителем.

В четырнадцать-пятнадцать лет сделать аборт и стать святой – удивительная вещь, но этому предшествовала длинная история. Синго читал во сне рассказ о чистой любви мальчика и девочки. Когда он окончил чтение и проснулся, растроганность осталась.

Кажется, девочка даже не знала, что она беременна, и не помышляла ни о каком аборте, а только тосковала по мальчику, с которым ее разлучили, – примерно такова была эта история. Неестественная и неприглядная.

Забытый сон потом не воссоздашь. Сном были и чувства, испытанные от чтения рассказа.

Во сне у девочки скорее всего было имя, он скорее всего видел и ее лицо, но в памяти осталось лишь тусклое воспоминание о том, какого роста, вернее, сколь миниатюрна была девочка.

Кажется, одета она была в европейское платье.

Синго попытался убедить себя, что у девочки было лицо старшей сестры Ясуко, но, вероятно, он ошибался.

Сон приснился ему, несомненно, из-за заметки во вчерашнем вечернем выпуске газеты.

Под крупным заголовком «Девочка родила двойню. Весенние события в Аомори» было напечатано: «Благодаря обследованию, проведенному отделом общественного здравоохранения префектуры Аомори, мы познакомились с потрясающими фактами: среди женщин, у которых в соответствии с законом о евгенике была прервана беременность, пятнадцатилетних – пять, четырнадцатилетних – три, тринадцатилетних – одна, в возрасте учениц средней школы второй ступени (шестнадцать-восемнадцать лет) – четыреста, из них учениц средней школы второй ступени – двадцать процентов. Беременных среди учениц средней школы в городе Хиросаки – одна, в городе Аомори – одна, в уезде Минамицугару – четыре, в уезде Китацугару – одна. Из-за неосведомленности в половых вопросах две десятые процента, несмотря на вмешательство профессиональных врачей, погибло, а два с половиной процента находятся в тяжелом состоянии, и мы можем лишь испытывать величайшую тревогу за жизнь малолетних матерей, которые погибают от рук тех, кто не имеет ничего общего с профессиональными врачами».