Дитя Всех святых. Цикламор - Намьяс Жан-Франсуа - Страница 27

• Предыдущая
• 27/142
• Следующая

Но Берзениус еще не закончил.

– А теперь, сын мой, поведайте мне о той, кого я наставляю на путь истинный.

– О ком, простите?

– О госпоже д'Утремер, которая побывала у вас. Что вы мне о ней скажете?

Я был весьма тронут ее несчастьями, она ведь потеряла мужа при таких трагических обстоятельствах…

По требованию Берзениуса, который, по-видимому, не знал этого, Анн рассказал обо всем, что случилось с Альенорой д'Утремер до ее приезда в Куссон. Когда он закончил, «исповедник» покачал головой.

– И это все? Она не внушила вам греховных помыслов?

Греховные помыслы… Анн вспомнил о шарфе, который не осмелился подобрать, когда выли волки… Новое открытие стало для него полнейшим потрясением. До этой минуты он даже не сознавал, что молодая женщина разбудила в нем чувственное желание, а ведь с этого все и началось! Не ради счастья вновь и вновь встречаться в гроте с Перриной отложил он их брак, а потому, что больше не любил Мельникову дочку. Та, кого он воистину любил, звалась Альенорой. И Перрина поняла это раньше его, потому-то и предпочла умереть. Ему вдруг открылось, до чего же он был слеп…

Анн ответил, побелев как полотно:

– Да, святой отец…

Голос церковника загремел:

– Несчастный! К первому преступлению ты добавил еще и похоть. Прочь с глаз моих!

– Святой отец!

– Изыди! Не получишь отпущения!

Анн умоляюще сложил руки.

– Святой отец, умоляю вас! Я на все готов, чтобы искупить свой грех.

Наступило короткое молчание, потом Берзениус, немного смягчившись, заговорил вновь:

– Единственным возможным искуплением была бы женитьба на женщине, которую вы возжелали настолько, что сделались преступником. Но захочет ли она соединиться с подобным человеком?

Анн торопливо заговорил, по-прежнему стоя на коленях:

– Захочет! Она просила об этом у моего прадеда!

– Неужели?

– Она сама сказала!

– Тогда вам очень повезло… Если вы оба согласны, я обвенчаю вас завтра утром. Разумеется, вы не имеете права коснуться супруги до окончания вашего паломничества. Вы немедля отправитесь в Святую землю, а она будет ждать вашего возвращения.

– Согласен, святой отец!

Берзениус перекрестил его.

– Ego te absolvo apeccati tuis… [5]

Анн испустил вздох огромного облегчения. Спасен!

По указанию духовника он отправился в соседний монастырь, где ему предоставили келью. Он был так измучен волнениями и недосыпанием, что тотчас же заснул и проспал до утра.

Разбудил его Берзениус. Он держал в руках убогое одеяние из грубой шерстяной ткани, все в дырах и совершенно неопределимое по цвету из-за грязи и пыли. Такой тряпкой погнушался бы даже самый смиренный монах.

– Наденьте. В этом рубище вы и отправитесь в свое паломничество. В нем же будете и венчаться. Ибо женитесь вы не для радости, а во искупление.

«Венчание», «паломничество»… После благотворного забвения во сне все вчерашние драмы вспомнились Анну с невероятной остротой. Ужаснейшее из пробуждений…

Он снял с себя свою одежду и напялил гнусный балахон. Надевая рубище, юноша словно взваливал на себя новую судьбу. И дырявое тряпье показалось ему тяжелее, чем самые тяжкие доспехи.

Снарядившись таким образом, Анн последовал за Берзениусом в собор.

Ожидавшее его венчание выглядело как траурная церемония. Обстоятельства сделали его еще более зловещим. Начиная с понедельника возобновились заупокойные службы по погибшим во время великой зимы, и собор Святого Петра был отведен для них целиком. Со стен сняли вчерашние белые драпировки и заменили их черными. Отпевания проводились одновременно и в хоре, и в боковых приделах. Родственники усопших, все в слезах, заглушали своими причитаниями молитвы. Ничего более мрачного и вообразить было нельзя.

Был свободен один-единственный алтарь, за хором. Альенора ждала там. На ней было все то же серое платье, но без золотого пояса. Они с Анном не обменялись ни единым словом, едва взглянули друг на друга, и обряд начался.

Берзениус торопливо пробормотал полагающиеся слова и перешел к брачному благословению. Он протянул Анну позолоченное кольцо, приказав ему надеть его поочередно на указательный, средний и безымянный пальцы своей будущей жены, повторяя за ним священную формулу:

– Перед Богом и самим собой обещаю хранить тебе верность. Этим кольцом беру тебя в жены и отдаюсь тебе всем своим телом и одаряю всем своим добром. Во имя Отца и Сына и Святого Духа да будет так.

Затем Берзениус велел Альеноре проделать то же самое; когда она надела кольцо Анну, они стали мужем и женой.

Берзениус достал из-под рясы пергамент.

– Я составил документ, который узаконивает ваш союз.

Он проводил новобрачных к главному порталу, где рядом с приходскими книгами находились письменные принадлежности, и супруги по очереди подписали брачный договор. Затем они вышли наружу, а вслед за ними несли чей-то гроб. Спустившись вместе со своими подопечными по ступеням паперти, Берзениус обратился к Анну:

– Ждать долее незачем. Вы должны пуститься в путь без промедления. Берегом моря дойдете до Бордо, оттуда направитесь в Тулузу. Дальнейший путь вам укажут в монастырях. Но прежде измените ваш облик, как подобает.

Анн сначала не понял, что тот имеет в виду, но потом вспомнил: ему надо посыпать себе голову прахом земным. Он наклонился, чтобы зачерпнуть пригоршню, но из-за оттепели земля превратилась в жидкую грязь. Она растеклась по его прекрасным белокурым волосам, длинными потеками заструилась по лицу. Анн помедлил еще несколько мгновений, неподвижно стоя в своем жалком рубище, босыми ногами в грязи, словно не решаясь уйти.

Альенора потрясенно смотрела на него. Ей показалось, что она перенеслась на три дня назад, в Страстную пятницу, и воочию видит страсти Христовы. Несчастный Анн, жалкий, униженный, наводил на мысль об Иисусе в терновом венце у подножия Голгофы. Анн тоже готовился взойти на свою Голгофу. Но убийцы, нанятые Берзениусом, подстерегут его гораздо раньше. Быть может, он даже не выйдет за предместье Нанта!

Неожиданно Анн улыбнулся ей жалкой улыбкой.

– Спасибо вам за всю вашу доброту, сударыня. Если я доберусь до Иерусалима, то призову на вас благословение нашего Господа.

Это было уже чересчур. Альенора разрыдалась. Анн хотел было махнуть ей рукой на прощание, но не осмелился, а вместо того просто повернулся и медленно зашагал прочь. Берзениус перекрестил его вдогонку.

«Духовник» дождался, пока Анн не скроется из виду, и весело обратился к молодой женщине:

– Мои поздравления, дорогуша! От начала до конца вы были выше всяких похвал. Даже ваши слезы – вопиющая правда.

Альенора вытерла лицо рукой.

– Как вы можете оставаться таким бесчувственным к его судьбе? Это же ребенок!

– Вы полагаете? Я как следует присмотрелся к нему на исповеди. Этот ребенок способен уложить троих хорошо натренированных мужчин.

– Я говорила о его сердце.

Берзениус изобразил удивление, затем коротко хохотнул:

– Впервые слышу от вас это слово!

– Больше всего мне отвратительна эта изощренность. Почему бы не покончить с ним прямо здесь? К чему это паломничество, унижение… Зачем такие страдания?

– Потому что в городе есть патрули и местные власти. Убийство всегда может повлечь за собой расследование. А на больших дорогах ничего такого нет. Что может быть зауряднее, чем нападение разбойников на безвестного паломника? К тому же…

– Что – «к тому же»?

– К тому же я вовсе не прочь, чтобы он хорошенько отчаялся, прежде чем умрет. Я даже подожду несколько дней, прежде чем послать моих людей.

– Какое удовольствие вам от отчаяния этого несчастного юноши?

Берзениус ухмыльнулся.

– Давным-давно родной братец его прадеда убил одного из моих предков. Я хочу, чтобы он был отомщен. И как следует отомщен.

Альенора д'Утремер воскликнула возмущенно:

– Не вы ли сами мне говорили, что агент должен навсегда забыть о своих личных чувствах?

• Предыдущая
• 27/142
• Следующая