Пора, мой друг, пора - Аксенов Василий Павлович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/42
- Следующая
Костюмерши, гримерши и ассистентки, стеная, бросились к Тане с плащами и одеялами.
– Танечка, бедненькая наша! Промокла, деточка! – кричали они.
Надо сказать, что в любой киногруппе исполнительница главной роли всегда считается бедненькой, миленькой, самой красивой и самой талантливой, ужасно несчастной, маленькой деточкой, ее всегда боготворят и трясутся над ней.
Кольчугин и второй оператор Рапирский наслаждались дождем, и, видно, руки у них зудели, особенно у Кольчугина. Они воздевали руки к небу и причитали:
– Весь день не надо, – строго сказал Нема. – У нас сегодня еще режим.
Мы устанавливали приборы, тянули кабель от «лихтвагена», монтировали «митчел» на операторскую тележку, натягивали палатку для Андрея и Тани. Пустынный этот и дикий уголок оглашался криками и стуком. Для веселья звукотехники пустили через динамик ленту с записями Дейва Брубека. Все бегали, все что-то делали или делали вид, что делают. И только Павлик сидел один среди этой ярмарки в позе роденовского «Мыслителя», тоже в общем что-то делая.
– Где же машины? Где же, Немочка, машины? Где же они, золотая рыбка? – наседали на администратора Кольчугин и Рапирский.
Приехали машины, самосвал притащил на буксире «Волгу» с разбитым капотом, а за ними прикатила целая «Волга», такого же цвета, как разбитая.
Суть эпизода состояла в следующем. Таня и Андрей гонят куда-то (я не знал содержания сценария), гонят куда-то на «Волге». Здесь, на этом месте, столкновение с грузовиком. «Волга» в кювете. Таня и Андрей пострадали, но только слегка. Они, значит, некоторое время должны промаяться в кювете, возле машины, и поссориться окончательно, а потом Таня побежит в лес, а Андрей, значит, за ней, не будь дурак, и тут, значит, наплыв.
Наконец все поставили, установили. Кольчугин и Рапирский заняли свои места, из палатки вылезли уже в гриме и костюмах Таня и Андрей, и тут заметили, что на площадке нет режиссера.
И под сосной его не было. Побежали искать и нашли за «тон-вагеном». Павлик с автором стояли друг против друга и о чем-то страстно спорили. Дождь стекал с них ручьями. Понять, о чем они спорили, было совершенно невозможно, потому что они только мычали и выкрикивали иногда какие-то слова. Крутили пальцами у носа, дергали друг друга за пуговицы, хлопали друг друга по плечу, мычали и кричали.
Павлик:
– М-м-м, нет-нет, м-м-м, что вы, Юра! М-м-м, Белинский! М-м-м, народ, культура, м-м-м, во все века, Юра!
Автор:
– М-м-м, новая волна, м-м-м, Григорий Григорьевич, м-м-м, экспрессия, м-м-м, кино, как таковое, м-м-м...
Развязный Нема подошел и толкнул режиссера в бок:
– Прикажете записать простой, Григорий Григорьевич? Простой на почве идейных столкновений?
– Xa-xa-xa! – словно смущенный сатана, захохотал Павлик. – Боже мой, Нема! Господь с вами, Нема! Милостивый Боже!
Закинув под мышку трость, он засеменил к площадке, маленький, сгорбленный, в огромном обвисшем берете.
Зажглись осветительные приборы. Дождь повис перед ними хрустальными дымными шторами, тут и там на грани серого света и яркого сияния приборов возникло подобие радуги.
Кольчугин сел на тележку к «митчелу», я поместился за его спиной и налег грудью на ручку. Не знаю, почему именно меня выбрали на роль толкателя тележки, – может, Кольчугину импонировала моя кепка?
Разбитая «Волга» уже сидела боком в кювете. Таня стояла, опершись на нее рукой, у нее было обреченное лицо. Андрей пытался открыть капот. Дождь поливал на славу.
К актерам подбежал Рапирский, замерил экспонометром лица.
– Валя, приготовься, – дребезжащим голосом прошептал Кольчугин.
– Мо-о-тор! – взревел Павлик.
На площадку выскочила ассистентка, щелкнула хлопушкой.
– Поехали, Валя! Медленно! – на последнем издыхании произнес Кольчугин. Голова его была покрыта курткой, он застыл, слился с камерой, только нервно шевелился прошитый суровыми нитками зад.
Я медленно повез его вперед. Камера заработала.
Таня (подняв голову, высоким голосом). Допрыгались, мой мальчик!
Я заметил сжатые кулаки на груди автора и восторженные глаза Павлика.
Андрей. Перестань хныкать. Какая ты зануда!
Таня. А ты бездарная личность! Бездарь! Бездарь!
Она садится на обочину и закрывает лицо руками. Андрей молча смотрит на нее. Павлик делает какой-то жест. Андрей вытаскивает сигарету, пытается зажечь спичку. Спички промокли. Он выбрасывает их.
Таня. Что мне делать, Саня?
Андрей (садится рядом с ней, пытается ее обнять). Прежде всего сохранять юмор.
Таня (как маленькая, тычется ему в ладони). Сам сохраняй свой юмор. Надоел мне твой юмор, весь ваш юмор. Нет у меня юмора! (Отталкивает его и вскакивает.) Вот он, твой юмор! (Показывает на машину.)
Андрей. Ленка!
Таня. Катись!
Она прыгает через кювет, лезет вверх по валунам.
– Валя, быстро отъезжа-а-ем! – бодро скомандовал Кольчугин.
Я покатил его назад.
Андрей (из кювета). Куда ты?
Таня (сверху). Я возвращаюсь на турбазу.
Андрей. Не смей! Подожди!
Таня убегает в лес. Андрей огромными прыжками несется за ней.
– Стоп! – гаркнул Павлик.
Приборы погасли. Костюмерши, гримерши и ассистентки с одеялами и плащами побежали к Тане. Она подошла, закутанная, только личико высовывалось из каких-то платков.
– Ну как? – спросила она.
– Хорошо пробежала через кусты, – сказал Кольчугин. – Брызги так и посыпались. Полить эти кусты! – крикнул он назад и показал рукой.
Не хватало ему дождя. Ребята побежали с ведрами к кустам.
– Ну как? – повторила Таня и обвела глазами всех. Беззвучно спросила меня: «Ну как?»
– Красиво, – сказал я. – Суровая современная драма, ничего не скажешь. Очень красиво.
Все обернулись и посмотрели на меня. Даже Круглый. Автор улыбнулся.
– Слышите, – сказал он Павлику, – я вам говорил! Голос народа.
– Готовить второй дубль! – крикнул Павлик, взял под руку автора и отошел с ним. Через секунду они уже тыкали друг в друга пальцами и мычали.
Таня и Андрей опять полезли в кювет. Чтобы согреться, они подпрыгивали под музыку Брубека.
– Все по местам!
– Выключить музыку!
– Внимание!
– Мо-о-тор!
И снова.
Таня. Допрыгались, мой мальчик!
Андрей. Перестань хныкать! Какая ты зануда!
После третьего дубля Нема стал нервничать и приставать к Павлику, бубня о перерасходе пленки. На всякий случай сделали еще один дубль. Потом Кольчугин потребовал кран. Дождь утихал, и поэтому Кольчугин сильно нервничал, прыгал, кричал, обзывал всех лентяями, дураками, золотыми рыбками. Мы потащили кран в лес, тянули его, словно бурлаки. Все уже перестали обращать внимание на дождь, как будто никогда в другой обстановке и не работали.
Мы старались все вместе, лихо и весело, москвичи и ребята с эстонской киностудии, взятые здесь в помощь. Мы кричали эстонцам: «Яан, туле сиа! Тоом, куле сиа!», а те нам: «Валька, давай!», «Петя, в темпе!» – и было хорошо.
Подошла Таня и тоже ухватилась за кран возле меня.
– Правда, тебе не нравится сценарий? – спросила она.
– Я не читал, а эта сцена смешная.
– На экране будет не смешно.
– Может быть.
Мы замолчали и молча стали тянуть кран. Таня действительно тянула, напрягалась. Прямо перед моим носом торчало ее напряженное ухо.
– Но ты хорошо работаешь, – сказал я, – нервничаешь. Кажется, действительно становишься актрисой.
Она обернула ко мне вдруг просиявшее лицо. Сияющее, поразительное, дерзкое, мальчишеское, девчоночье, вспыхнувшее, как юпитер, лицо. Я был поражен: неужели она в таком напряжении находится, что простая похвала сквозь зубы может ее осчастливить?
Подбежала гримерша.
- Предыдущая
- 7/42
- Следующая
