Грешница - Герритсен Тесс - Страница 6

• Предыдущая
• 6/67
• Следующая

– А как давно вы здесь, мать-настоятельница? – спросила Маура.

– Мне было восемнадцать, когда я поселилась в этом монастыре как послушница. До этого за мной ухаживал молодой джентльмен, который хотел жениться. Боюсь, он очень обиделся, когда я отвергла его ради Господа. – Она остановилась на ступеньке и оглянулась. Маура впервые обратила внимание на слуховой аппарат у нее за ухом. – Вам, наверное, и представить это трудно, доктор Айлз, что когда-то я была молодой?

Действительно, Маура не могла представить Мэри Клемент в ином образе. И уж тем более очаровательной женщиной, разбивающей мужские сердца.

Они поднялись на лестничную площадку верхнего этажа, и перед ними открылся длинный коридор. Здесь было совсем не холодно и оттого уютно. Низкие темные потолки удерживали тепло. Опорные балки были старыми, явно прошлого века. Аббатиса подошла ко второй двери и, взявшись за ручку, остановилась в нерешительности. Наконец она повернула ее, дверь распахнулась, и серый свет пролился на лицо настоятельницы.

– Это комната сестры Урсулы, – тихо произнесла она.

В комнате едва ли хватило бы места для всех сразу. Фрост и Риццоли вошли, а Маура осталась у двери, разглядывая полки с книгами и цветочные горшки с буйно растущими узамбарскими фиалками. Окно со средником и низкий потолок с деревянными балками придавали комнате средневековый вид. Чисто прибранная школярская мансарда, обстановку которой составляли простая кровать, платяной шкаф, письменный стол и стул.

– Кровать убрана, – сказала Риццоли, глядя на аккуратно заправленное белье.

– Такой мы увидели ее сегодня утром, – ответила Мэри Клемент.

– Разве она вчера не ложилась спать?

– Просто она очень рано встает. У нее такая привычка.

– Как рано?

– Часто бывает, что за несколько часов до Утрени.

– Утрени? – переспросил Фрост.

– Наше утреннее богослужение в семь часов. Этим летом сестра Урсула с самого раннего утра работала в саду. Ей это нравится.

– А зимой? – поинтересовалась Риццоли. – Что она делает зимой в такую рань?

– У нас в любое время года полно работы для тех, кто еще в силах. Многие из наших сестер уже абсолютно немощны. В этом году нам пришлось нанять миссис Отис для работы на кухне. Но даже с ее помощью мы едва управляемся с рутинными делами.

Риццоли открыла дверцу гардероба. В нем висела аскетическая коллекция черно-коричневой одежды. Никакого намека на иные цвета или украшения. Это был гардероб женщины, целиком посвятившей себя Господу и выбиравшей одежду исключительно с целью служения Ему.

– Это вся ее одежда? Вся здесь, в шкафу? – спросила Риццоли.

– Вступая в орден, мы даем обет бедности.

– Означает ли это, что вы отказываетесь от всего, что вам принадлежит?

В ответ Мэри Клемент снисходительно улыбнулась, как улыбаются ребенку, задавшему нелепый вопрос.

– Это не так уж трудно, детектив. К тому же мы оставляем себе книги, памятные вещицы. Как видите, сестра Урсула обожает свои узамбарские фиалки. Но вы правы, перед приходом в монастырь мы оставляем всю свою собственность. Наш устав предполагает созерцание и размышление, мы отвергаем соблазны внешнего мира.

– Прошу прощения, мать-настоятельница, – обратился к аббатисе Фрост. – Я не католик, поэтому не очень хорошо понимаю, в чем смысл вашего религиозного ордена.

Его вопрос прозвучал в высшей степени уважительно, поэтому Мэри Клемент встретила его с улыбкой более теплой, чем та, которую она адресовала Риццоли.

– Мы ведем созерцательную жизнь. Жизнь, состоящую из молитв, самоотречения и медитации. Вот почему мы отгораживаемся от мира этими стенами. Не впускаем сюда посетителей. Уединение для нас благо.

– А если кто-то нарушит правила? – спросила Риццоли. – Вышвырнете вон?

Маура заметила, как Фрост поморщился от грубого вопроса.

– Мы добровольно соблюдаем правила, – пояснила Мэри Клемент. – Подчиняемся им потому, что сами хотим этого.

– Но ведь наверняка может так случиться, что какая-нибудь монахиня проснется утром и скажет: "Мне хочется пойти на пляж".

– Такого не случается.

– Но должно случаться. Они ведь люди.

– Такого не случается.

– Никто не нарушает правил? Никто не выходит за ворота?

– У нас нет необходимости покидать аббатство. Миссис Отис покупает нам продукты. Отец Брофи удовлетворяет наши духовные запросы.

– А письма? Телефонные звонки? Даже в тюрьме строгого режима разрешается время от времени звонить по телефону.

Фрост, болезненно морщась, сокрушенно покачал головой.

– У нас есть телефон, для экстренных случаев, – сказала Мэри Клемент.

– Им может пользоваться любая?

– Да, но зачем им телефон?

– А как насчет почты? Вы получаете письма?

– Некоторые из нас сознательно отказались от всякой переписки.

– А если вы все-таки хотите отправить письмо?

– Кому?

– Разве это имеет значение?

На лице Мэри Клемент застыла натянутая улыбка, в которой угадывалась молчаливая мольба Всевышнему послать ей терпение.

– Я могу лишь повториться, детектив. Мы не заключенные в тюрьме. Мы сами выбрали такую жизнь. Те, кто не согласен с нашими правилами, могут уйти.

– И что они будут делать в чужом для них мире?

– Вы, похоже, думаете, что мы совсем ничего не знаем о мире. Некоторые из наших сестер работали в школах или больницах.

– Я думала, устав не позволяет монахиням покидать стены монастыря.

– Иногда Господь призывает нас для служения миру. Несколько лет назад сестра Урсула услышала Его зов и уехала в другую страну, чтобы там помогать людям. Ей было дано разрешение покинуть монастырь и жить в миру, не отрекаясь от обета.

– Но она вернулась, – заметила Риццоли.

– Да, в прошлом году.

– Ей не понравилось жить в миру?

– Ее миссия в Индии была не из легких. И даже пришлось столкнуться с проявлением насилия – деревня, где она жила, подверглась атаке террористов. Вот тогда она и вернулась к нам. Здесь она вновь ощутила себя в безопасности.

– У нее не было семьи, где были бы рады принять ее?

– Ее ближайшим родственником был брат, который умер два года назад. Теперь мы ее семья, а Грейстоунз – ее дом. Когда вы устаете от мира и вам нужен покой, детектив, – мягко произнесла аббатиса, – разве вы не идете домой?

Риццоли на мгновение задумалась над ответом и, казалось, слегка расстроилась. Взгляд ее скользнул к стене, где висело распятие. Но тут же отскочил.

– Мать-настоятельница! – Женщина в засаленном голубом фартуке стояла в коридоре и смотрела на них безучастным взглядом. Еще несколько прядей выбились из ее прически и теперь обрамляли ее худое лицо. – Отец Брофи направляется к нам, чтобы заняться репортерами. Они буквально обрывают провода, поэтому сестра Изабель только что отключила телефон. Она не знает, что им говорить.

– Я иду, миссис Отис. – Аббатиса повернулась к Риццоли: – Как видите, у нас сейчас очень много дел. Пожалуйста, осматривайте здесь все, что вам нужно. Я буду внизу.

– Прежде чем вы уйдете, – остановила ее Риццоли, – скажите, где комната сестры Камиллы?

– Четвертая дверь.

– Она не заперта?

– На этих дверях нет замков, – сказала Мэри Клемент. – И никогда не было.

Когда они зашли в келью сестры Камиллы, в нос ударил запах хлорки и хозяйственного мыла. Как и в комнате сестры Урсулы, здесь было одно окно со средником, выходившее во внутренний двор, и такой же низкий, с деревянными балками, потолок. Но если комната Урсулы имела обжитой вид, то у Камиллы все было так тщательно выскоблено, что келья казалась стерильной. Беленые стены были голыми, если не считать деревянного распятия напротив кровати. Именно его в первую очередь видела Камилла, когда просыпалась утром. Распятие символизировало смысл ее существования. Это была келья кающейся грешницы.

Маура перевела взгляд на пол и увидела белесые пятна, оставшиеся на деревянных досках там, где их скребли с особенным усердием. Она мысленно представила себе, как юная Камилла, стоя на коленях, драит пол металлической мочалкой, пытаясь соскрести... но что? Въевшиеся вековые пятна? Следы пребывания женщин, которые жили здесь прежде?

• Предыдущая
• 6/67
• Следующая