Дело человека [Дело для настоящих мужчин] - Герролд Дэвид - Страница 58

• Предыдущая
• 58/82
• Следующая

— Я затруднил его?

— Вы знали предмет. Он нет. Более важно, вы увели его от нити выступления. Он пытался преуменьшить проблему хторров в пользу плана глобальной реконструкции — это тоже должен быть весьма привлекательный план и кончилось бы тем, что Соединенные Штаты оплатили бы его большую часть. Мы должны были бы вывести каждую неиспользуюмую машину в стране, каждый двигатель, компьютер, самолет, телевизор и тостер. И если бы мы не сделали это достаточно быстро, они послали бы помочь нам добровольческие части. Если быть честным, Маккарти, я не смог бы устроить диверсию лучше, если бы захотел. А поверьте мне, я хочу. Я не сделал, потому что думал, это будет слишком очевидно. И здесь проблема. Вы привлекли к себе внимание, как к члену агенства Специальных Сил, и даже если вы не осознавали, что делали, вы дали инспекционным властям Объединенных Наций дополнительный повод подозревать Специальные Силы в тайных операциях. Наши враги уже заявляют, что события сегодняшнего утра были тщательно спланированы, чтобы дискредитировать их позицию. Они правы и неправы в одно и то же время. Если бы мы думали, что добьемся чего-нибудь выходкой вроде вашей, мы бы сделали ее, но мы не думали, что получится. А вы доказали, что наша оценка ситуации была неправильной. В вашем неведении вы сделали правильно — это плохо, потому что оказалось верным. Вы понимаете?

— Э-э, что-то вроде, но не совсем.

Валлачстейн помрачнел: — Я не знаю, что мне делать с вами, Маккарти. Я не могу дать вам медаль и у меня нет времени повесить вас. У вас есть какие-нибудь предложения?

Я задумался. Они терпеливо ждали. Я заговорил, тщательно выбирая слова: — Я интересуюсь хторрами, сэр. Мне не интересно играть в шпионские игры. В горах мы знали, кто наш враг. Он большой, красный и всегда рычит перед тем, как прыгнет, там не было никого, кто спорил, чем мы должны обороняться, а чем не должны. Мы просто делали, что надо.

Валлачстейн сказал: — В этом я вам завидую. Иногда я мечтаю использовать огнемет здесь для решения некоторых моих проблем. — Он открыл перед собой записную книжку и что-то записал на странице. Он вырвал страничку и передал мне: — Вот. Я хочу, чтобы вы зашли туда сегодня.

Я взял бумажку и взглянул: — Врач?

— Психиатр.

— Я не понимаю.

— Вы слышали о синдроме выжившего?

Я покачал головой.

Он тихо сказал: — Когда стерто три четверти человеческой расы, все оставшиеся — сироты. Нет ни одного человеческого существа на планете, кто не был бы весьма глубоко поражен. Умирание затронуло всех. Я уверен, вы видели некоторые реакции, толпы ходячих раненых, маньяков, зомби, самоубийц, сексуально озабоченных, тех, кто так отчаялся по стабильности, что стал трутнем, и так далее. Я не знаю, однако, видели ли вы много на другой стороне монеты. Как любая беда, чума разрушила слабых и умерила сильных. Есть множество людей, которые сегодня остаются живыми только потому, что у них есть некое стоящее дело. Прежде чем вы сможете стать настоящим членом Специальных Сил, мы хотим знать, к какому типу выживших вы относитесь.

У меня вырвалось: — Я не знаю. Я не думал об этом. Я имею в виду, что просто пришел в себя и продолжал двигаться. Мне казалось это единственно логичным…

Валлачстейн поднял руку: — Не рассказывайте мне. Расскажите доктору. Мы откладываем это слушание до… — Он посмотрел на часы, нахмурился, — … до последующего сообщения. Возьмите мотороллер из транспортного пула, Маккарти. Майор Тирелли покажет вам, куда идти. Не разговаривайте ни с кем. Возвращайтесь прямо на базу и подключитесь к доктору Дэвидсону. Получите что-нибудь поесть у интенданта базы. Лучше там же сменить одежду, а потом немедленно возвращайтесь.

— Э-э, сэр?

Он поднял глаза: — Что?

— Я думал, что был… под арестом. Я имею в виду, что удерживает меня от того, чтобы взять мотороллер и направиться на запад?

— Ничего, — ответил он. — В действительности, это наверное решило бы массу проблем. Это знают немногие, но сегодня через Горы движение небольшое. Что-то останавливает машины и бросает их вскрытыми, словно банки из-под сардин. Кроме того, — он посмотрел мне прямо в глаза с напряженным выражением, — вы не из тех, кто удирает. Вы бы вернулись. Мы получим отчет доктора Дэвидсона и будем знать, что делать с вами. Майор Тирелли, вы проводите Маккарти к транспортному пулу? Мы здесь кое-что обсудим.

Комната была пуста.

Коврик. Кресло. Стол с кувшином воды и стаканом. Ничего больше. Никаких дверей, кроме той, что за мной.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал бестелесный женский голос. Я поглядел, но не обнаружил громкоговорящей системы. Я сел. Кресло скрипело, но было удобным, обшитым темно-коричневой кожей, и вращалось на колесиках. Оно успокаивало.

— Ваше имя, пожалуйста?

— Маккарти, Джеймс Эдвард.

— А, да. Мы ожидали вас. Доктор Дэвидсон скоро будет у вас. Пока вы ждете, я поставлю вам короткий фильм.

— Э-э… — Но в комнате уже темнело. Стена предо мной осветилась и образы начали возникать из воздуха. Я замолчал, решив расслабиться и посмотреть.

Фильм был монтажом. Это называют поэмой тонов. Музыка и образы вились друг за другом, сексуальные, жестокие, забавные, счастливые — два голеньких ребенка, плещущихся в каменистом потоке, превратились в крошечного золотого паука, висящего в алмазной паутине на голубом фоне, это перешло в орла, высоко парящего над пустынным ландшафтом, высматривая убежище сусликов, орел стал серебряным парусником, неподвижно высящего в пространстве над изумрудно-яркой Эемлей, а потом пара мужчин-танцоров, одетых лишь в шорты, вились друг перед другом, их тела блестели от пота, они перешли в леопарда, мчащегося по вельду и валящего зебру, страшного, в туче поднятой пыли.

Так продолжалось десять-пятнадцать минут, беспорядочный набор картинок, одна за другой, быстрее, чем я мог усвоить. Пару раз я был напуган, не знаю, почему. Один раз я почувствовал гнев. Мне не понравился фильм. Я удивлялся, зачем мне его показывают. Он мне надоел. А когда, наконец, я заинтересовался, он кончился.

Когда свет снова зажегся, тихий голос сказал: — «Добрый день». — Голос мужской. Спокойный. Очень зрелый. Дедушкин.

Я снова очистил горло и обрел голос:

— Где вы? — спросил я.

— Атланта.

— Кто вы?

— Вы можете звать меня доктор Дэвидсон, если хотите. Это не настоящее имя, но его я использую на сеансах.

— Почему так?

Он пропустил вопрос. — Хотите курить, курите свободно, — сказал доктор Дэвидсон, — я не возражаю.

— Я не курю, — сказал я.

— Я имею в виду допинг.

Я пожал плечами: — Это мне вообще не нужно.

— Почему?, — спросил он. — У вас сильное предубеждение?

— Нет. Просто не нравится. — Что-то мне было неуютно. Я сказал: — Вы видите меня?

— Да.

— А я могу видеть вас?

— Я извиняюсь, но здесь нет двухканального ТВ. Если хотите видеть меня лицом к лицу, вам надо приехать в Атланту. Вообще-то, я инвалид. Это одна из причин, по которой не сделали двухстороннего экрана. Иногда мое, э-э, состояние может смущать.

— О. — Я чувствовал замешательство. Я не знал, что сказать.

Доктор Дэвидсон сказал: — Расскажите мне о себе, пожалуйста.

— Что вы хотите знать?

— Как вы думаете, почему вы здесь?

— Меня попросили прийти.

— Почему?

— Они хотят знать, не слишком ли я безумен, чтобы мне доверять.

— И что вы думаете?

— Я не знаю. Я слышал, что о безумных тяжелее всего судить.

— Тем не менее, что вы думаете? — Голос доктора Дэвидсона был приятным и невероятно терпеливым. Он начинал мне нравиться. Слегка.

Я сказал: — Мне кажется, я делал окей. Я выжил.

— Это ваша оценка успеха? Что вы выжили?

Я подумал: — Наверное, нет.

— Вы счастливы?

— Не знаю. Я больше не знаю, на что похоже счастье. Я привык. Не думаю, что кто-нибудь счастлив после чумы.

— Вы несчастливы? Вы чувствуете депрессию?

• Предыдущая
• 58/82
• Следующая