Сказки, легенды, притчи (11 рассказов) - Гессе Герман - Страница 38

• Предыдущая
• 38/39
• Следующая

Итак, единственный путь в будущее: выйти за край леса, если только у леса есть край, и отдаться во власть пылающей пустоты, зловещей земли «за краем». Он должен выстоять перед этим чудовищем — солнцем. Потому что — кто знает? — не окажется ли и древняя истина о том, что солнце ужасно, еще одной ложью?

При этой мысли — последней в стремительно быстром жарком потоке — Кубу охватила дрожь. Еще никогда, ни в одну мировую эпоху не смел лесной человек добровольно покинуть лес и предаться во власть страшного солнца. И снова он день за днем бродил по лесу, вынашивал свою мысль. И наконец решился. Ясным полднем, дрожа, прокрался он к реке, опасливо подполз к сверкающей кромке воды и робко взглянул на лик солнца в воде. Слепящий режущий блеск ударил в глаза, и он быстро зажмурился, но чуть позже осмелился вновь приоткрыть глаза и, наконец, в третий раз — удалось. Он смог, он вытерпел и преисполнился радости и отваги. Кубу доверился солнцу. Он возлюбил солнце — пусть даже солнце его убьет — и возненавидел старый, мрачный, гниющий лес, где гнусаво бормочут жрецы, а он, молодой и отважный, стал отверженным, изгнанным.

Теперь решение его созрело, и деяние пало в ладони, как зрелый плод. С новым легким молотом из железного дерева, к которому он приделал очень тонкую, но крепкую рукоять, Кубу на другое утро отправился искать старого жреца; он напал на его след, настиг жреца, и ударил его молотом по голове, и увидел, как его душа излетела из перекошенной пасти. Он положил оружие на грудь убитого, чтобы все узнали, кто его убил, а на гладкой поверхности молота с большим трудом вырезал обломком ракушки изображение: круг с прямыми лучами — лик солнца.

Смело пустился он в путь к далекому краю леса и шел с утра до ночи, шел вперед и вперед, и спал по ночам на деревьях, а с рассветом снова шагал и шагал вперед, много дней он шел, перебирался через ручьи и черные топи и вышел однажды на круто вздымавшийся вверх горный склон, к замшелым скалам, каких он еще никогда не видал, и стал подниматься в горы, все выше, минуя опасные бездны, и вновь карабкался вверх по склонам сквозь вековой нескончаемый лес, и шел так долго, что зародились в его сердце сомнения и печаль: может быть, правда, что некий бог запретил лесным существам покидать родные пределы?

И вот уже к ночи, после долгого подъема по склонам, где воздух с каждым шагом становился все легче и суше, он вдруг очутился у края. Лес кончился, но с ним кончилась и земля, лес обрывался здесь в пустоту воздуха, словно мир в этом месте разломился надвое. Увидеть нельзя было ничего, кроме тускло-рдяного блика вдали и редких звезд в вышине, ибо уже наступила ночь.

Кубу опустился на землю над краем света и привязался лианами к дереву, чтобы не сорваться вниз. Бледный от неуемной тревоги, просидел он всю ночь без сна и при первом проблеске бледного рассвета нетерпеливо вскочил и склонился над пустотой в ожидании дня.

Желтые блики ясного света забрезжили вдали, и небо, казалось, пронизал трепет ожидания, как пронизал он Кубу, никогда за всю свою жизнь не видевшего рождения дня в широком воздушном просторе. И вспыхнули снопы желтого света, и вдруг вдалеке над великой бездной миров взмыло в небо рдяное огромное солнце. Оно взмыло ввысь, покинув бесконечное блеклое Ничто, и Ничто стало иссиня-черным — морем.

Перед дрожащим лесным человеком открылось то, что было «за краем». У ног Кубу обрывался вниз горный склон, убегавший в смутно-туманные глуби, впереди вздымались розовые кристаллы скалистых гор, слева вдали лежало могучее темное море, и берег бежал вдоль него, белый, кипящий пеной, с кивающими крохотными деревцами. И надо всем, над тысячей новых неведомых мощных видений всходило над морем солнце, катило по небу пылающий свет, и вспыхивал мир в ликующих красках.

Кубу не смог поглядеть в лицо солнцу. И все же он видел, как солнечный свет потоками ярких красок залил горы, и скалы, и берега, и далекие острова в синеве, и пал ниц Кубу, и склонился к земле пред богами блистающего мира. Да кто он, Кубу? Он — маленький грязный зверек, и вся его тусклая жизнь прошла в сумрачной топкой низине густого леса, и жил он в страхе и тьме, в покорности подлым богам чащобы. Здесь же был мир, и верховным его божеством было солнце, и долгий постыдный сон жизни в лесу оборвался и начал тускнеть в душе Кубу, как потускнела память об убитом жреце.

Цепляясь за камни, Кубу спустился по отвесной стене в бездну, навстречу свету и морю, и над душой его трепетало в летучем счастливом вихре подобное сну предчувствие светлой, солнцу подвластной земли, на которой живут среди света освобожденные люди, покорные солнцу и только солнцу.

1. Бинсвангер — имя базельского психиатра Людвига Бинсвангера (1881 — 1966), хорошего знакомого Гессе.

2. …а если он совершал гадкий поступок… — аналогия с героем сказки Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес», которому приписывались все добрые дела других людей.

3. Хань Фук — в переводе с южно-китайского диалекта означает «счастье жизни». Называя так своих детей, люди из низших сословий надеялись, что это имя принесет ребенку счастье.

4. …день, благоприятствующий бракосочетанию… — т. е. день, имеющий, согласно древнекитайским воззрениям, благоприятные астрологические приметы.

5. Праздник фонарей — очевидно, «Праздник середины осени», или праздник луны, который в Китае справляется на пятнадцатый день восьмого месяца по китайскому лунному календарю. В праздничную ночь дети зажигают свечи в бумажных фонариках.

6. …вытеснил их из своей памяти… — обычный мотив древнекитайской литературы, связанный с очищением от внешнего мира и духовным обновлением.

7. Мастер почти не размыкал уст… — мотив молчания, типичный для древнекитайской литературы: беззвучное взаимодействие неба и земли невозможно объяснить словами и ему должно соответствовать поэтическое безмолвие.

8. …звуки… настигли его… — эпизод заимствован из рассказа Ле-цзы о жизни Сюй-Таня, который, не доучившись, ушел от своего учителя Цзы-цзы. Но когда тот заиграл, Сюй-Тань вернулся и остался у него навсегда.

9. …стою в одних носках. — Сказка содержит фрейдистскую символику: начинаясь с типичной ситуации, «сна наготы», она затем полностью соответствует описанной Фрейдом последовательности «исполнения желаний».

10. Туфелька (итал.).

11. …двенадцать лет было Иисусу… — см. Евангелие от Луки, 2, 41-52.

12 …от строчки Шиллера… — по-видимому, стихотворения Ф. Шиллера «Битва», которое Гессе декламировал, будучи в Маульбронской гимназии.

13. Вольф, Гуго (1860-1903) — австрийский композитор-вагнерианец, автор многочисленных романсов на стихи немецких романтиков. Скончался в психиатрической больнице после попытки самоубийства. В одном из писем Гессе называет его в шутку «Хуто Степной Волк» («Вольф» по-немецки — волк).

14. «Что вам ведомо, о сумрачные кроны…» — вторая строфа стихотворения И. Ф. фон Эйхендорфа «Тоска по родине». Эйхендорф (1788-1857) — немецкий поэт-романтик песенного направления.

15. Всякое явление на земле есть символ… — намек на строку из «Мистического хора» в финале второй части «Фауста»: «Все преходящее — символ, сравнение» (перевод Б. Пастернака).

16. …найти… золотую нить… — золото в символике Гессе соответствует своему значению в алхимической традиции, которая в свою очередь используется К. Г. Юнгом для объяснения психических процессов, связанных с освобождением самости, о продвижении к центру своего «Я», скрытого в недрах бессознательного. Таким образом, золото — истина, гармония, самость.

17. Виклиф, Джон — английский религиозный реформатор XIV века. В 1415 году на констанцском соборе объявлен преступником. Оказал влияние на Яна Гуса и Мартина Лютера.

18. Брахманы — индуистские жрецы. Брахманизм — синоним индуизма, религии, возникшей в Индии около X века до н. э. Брахман (санскр.) — центральное понятие индуизма, обозначение Духа как единственной реальности, сути мироздания.

• Предыдущая
• 38/39
• Следующая