Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин) - Ефремов Иван Антонович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/165
• Следующая

А год назад, после сильной простуды, они внезапно вернулись с еще большей силой. Местный врач, приятель Селезнева, только разводил руками. Охотник явился в Читу, где его стали уговаривать лечь в клинику нервнобольных, и чем сильнее уговаривали, тем больше тревожился Селезнев. На семейном совете было решено, что ему надо съездить в Москву, кстати повидать столицу, показать ее Ирине.

— Видишь, дело-то какое, — сокрушенно покачал головой сибиряк. — Может, ты что присоветуешь?

— И присоветую, представь себе! Явись ты год назад, я ничем не смог бы тебе помочь. А теперь тут живет мой старый приятель, доктор Иван Гирин.

— Ишь ты, имя какое, старорусское!

— Имя-то ладно. Дело в том, что Гирин как раз занимается такими случаями, вроде твоих. Если я правильно его понял, то ты для него такая же находка, как он для тебя. Завтра созвонимся с ним. А вот и Рита явилась. Как ты ее находишь?

Селезнев ничего не сказал, глядя на стройную дочь друга.

— А мне при первом же взгляде на твою Ирину вспомнились «Стихи в честь Натальи» Павла Васильева, помнишь:

— Захвалите тут в городе, совсем от рук отобьется, — буркнул Селезнев; скрывая довольную усмешку. — У нас до сих пор знали только, как определить, поспела ли девка для замужества и какая из них лучше. Бабы опытные и старухи заставляли девку бежать с горки, а сами смотрели — трясется у нее тело или крепко. Затем сажали на дубовую лавку на орехи. Ежели хрупнут — все в порядке. Не раздавятся — слаба!

— А знаешь, этот мудрый, хотя и жестокий, опыт отражает крепость прежних поколений, во всяком случае, — задумчиво согласился Андреев, — ничего нет жальче и страшнее детей с больной наследственностью. Сердце надрывается глядеть. Вот почему так заботились наши предки о правильном подборе брачующихся пар!

Необычно суровый январский холод стоял над Неаполем. Лазурный серп залива потемнел, тонкие облака задернули небо, придавая ему безрадостную белесость. Город замер, окутался синим дымом очагов и печей.

Художник Чезаре Пирелли согнулся в кресле, посасывая отсыревшую сигарету. От невеселых дум лицо художника казалось старше; плед, наброшенный на колени, придавал ему вид больного человека.

— Довольно, Чезаре, или я перестану верить, что тебе двадцать шесть лет! — послышался звонкий голос.

Груда халатов и одеял на широком диване зашевелилась. На середину комнаты выпрыгнула растрепанная молодая женщина, поднялась на носки и выгнулась своим гибким телом, едва не падая. Быстро, пританцовывая, прошлась по комнате, закуталась в одеяло и, усевшись напротив Пирелли, потребовала сигарету.

— Раньше ты был другим, — сказала она, прищуриваясь от дыма, — или мне это только казалось? С тех пор как ты вернулся из Рима… Ну, не состоялся большой заказ, подумаешь! Проживем до весны.

— До весны-то проживем, а дальше что? Я как ремесленник, изготовляя вещь, думаю лишь о ее продаже. Художник выполняет поставленную себе задачу, но не для меня эта роскошь.

— Весной всегда что-нибудь случается. Найдется выход и на этот раз. Бери пример с меня.

— Пример чего? Легкомыслия?

— Каро мио, тебе пора поступать на службу. Устройся хотя бы секретарем к какому-нибудь профессору. Лучше всего к приезжему археологу. Это просто, особенно если ты научишься рисовать черепки. Маленький, зато верный заработок. Через десять лет купишь две комнатенки, фиат «миллеченто» и сможешь жениться.

— Не на тебе ли?

— Милый, мне двадцать два года, и я еще не стремлюсь к тихому счастью. Я вернусь к тебе лет через пятнадцать-двадцать!

— Рисовать черепки?! Леа, ты просто глупая девчонка. Должен же я, наконец, сделать что-то серьезное, большое! И я способен на это! Хватит с меня картинок для рекламы или «ню» с прекрасной итальянки…

Леа вскочила и вызывающе выпрямилась.

— Если кто из нас глуп, то это ты, Чезаре! Я тоже немного смыслю в искусстве. Хочешь создавать серьезное, большое? Мой мальчик, где ты найдешь босса, который даст тебе такую работу! Тебе придется лет тридцать работать над тем, что ты называешь пустяками. Потом жить впроголодь, чтобы протянуть те годы, когда ты будешь создавать свое, настоящее. Если тебя раньше не снесут в больницу или на кладбище…

Художник с удивлением посмотрел на Леа. Ткнув окурок в пепельницу; он отбросил плед и грохнулся к ногам девушки, заламывая руки. От неожиданности Леа вскрикнула, рассмеялась и погладила склоненную голову Чезаре.

— Так лучше, мой мальчик. Рисуй пока картинки. А станет тепло — увидим, у меня есть кое-какие планы. Но сначала поедем в Калабрию, на Ионическое море. Мы провели там чудесные месяцы, когда ты учил меня плавать с аквалангом!

Леа уселась в кресле, извлекая сигарету из мятой пачки. Вой холодного ветра за окнами действовал угнетающе.

Чезаре присел на ручку кресла и обнял Леа за плечи. Она молча курила, устремив взгляд на темное окно.

— Не огорчайся, кариссима, — тихо сказал художник, касаясь губами ее душистых волос.

— Чезаре, дорогой, не жалей меня, — внезапно рассмеялась Леа. — Я не горюю, я задумалась. Ты знаешь, мне сейчас пришло в голову такое!.. Ох!

— Если что тебе придет в голову, так это будет — ох! — с нежностью ответил художник, вставая. — Говори, а я похожу, холодно!

— Я была недавно у твоей тети…

Чезаре насмешливо фыркнул.

— Погоди, не торопи меня, я могу сбиться! Молчи и зажги мне сигарету!.. Там был старый моряк, он твой дальний родственник.

— Аглауко Каллегари, он? Что его занесло в богобоязненное семейство?

— Я и сама не понимаю. Он был не в своей тарелке. Под конец мы с ним уединились в прихожей, курили. Он мне рассказывал про Берег Скелетов. Мамма миа, как интересно!

— И ты мне ничего не сказала?

— Не успела! Насквозь промерзла.

— Странно…

— Замолчи наконец! Слушай, или я кинусь на тебя и вцеплюсь в волосы, дрянной мальчишка! Берег Скелетов где-то в Южной Африке, бывшая германская колония, которую заграбастала себе Южно-Африканская Республика. Так прозвали это место потому, что там было много кораблекрушений и пустыня, очень опасно: везде открытый берег и страшный прибой. И нет воды, на пятьсот миль пески и низенькие горы. Это запретная страна, потому что на берегу находятся алмазы, а хапуги южноафриканцы не дают их разрабатывать, чтобы не сбить цену на свою монополию. Но в пустыне постоянной охраны не поставишь, там только патрули. И смельчаки иногда успевают за несколько дней обеспечить себя на всю жизнь… Я подумала…

— Поехать туда? Как это на тебя похоже! А дядя Аглауко не говорил, скольких поймала полиция…

— Чезаре! Ты мне начинаешь надоедать! Болен, что ли? Откуда у тебя это хныканье, от тетки?

— Ну, говори, говори, — примирительно улыбнулся художник.

— Так вот, капитан Каллегари подружился в Анголе с одним моряком, португальцем. Тот сколько-то лет назад нанялся в экспедицию морских исследований. Оказалось, это просто компания охотников за алмазами. Они высадились на Берег Скелетов и пробыли там целую неделю. Явилась полиция. Целый отряд на верблюдах! Главный из авантюристов — его тяжело ранили — бросился в прибой и как-то сумел выплыть к яхте, стал тонуть. Тогда моряк-португалец с яхты бросился в море и спас его. То есть все равно не спас, потому что авантюрист умер от ран. Но перед этим он рассказал матросу, который его спас, что они наткнулись на место с крупными алмазами. Они успели скрыть и место, и уже собранные алмазы от полиции. Умирающий набросал карту места и отдал португальцу, а тот дал капитану Каллегари снять копию. На всякий случай, потому что сам он не надеялся попасть туда.

• Предыдущая
• 44/165
• Следующая