Легионер - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/60
• Следующая

Дверь отворилась, и дед Микита втащил в комнату упирающуюся… Чучареллу! Он так крепко прихватил ее за шкирку, что старуха уже начала синеть от недостатка воздуха.

– Дед, ты что делаешь!? – воскликнула ошеломленная и в то же время успокоенная Зойка, которая не без внутренней дрожи ждала несколько иного поворота событий. – Отпусти ее, иначе она копыта откинет прямо здесь.

– Хлопец, выходи! – позвал дед Микита, не обращая внимания на слова Зойки. – Та не ховайся, усе знают, что ты тута.

Не отодвигая ширмы, чтобы не засветить Пеху, Рей покинул свое убежище и присоединился к участникам очередного спектакля среди жильцов «Вороньей слободки».

– Ты и вправду оставь бабулю в покое, – сказал Рей, лихорадочно соображая, чтобы значило столь раннее вторжение деда Микиты в комнату Зойки. – Иначе ей кранты.

Рей, как и остальные соседи, хорошо знал, что если у Зойки квартирует очередной сожитель, то лучше ее по утрам не трогать. И уж тем более никто даже не пытался потревожить Зойкин сон спозаранку.

Однажды Зойку по какой-то пустяковой причине (кажется, это была очередная кухонная разборка) разбудил ни свет, ни заря Хайлов. После этого он ходил с синяком на скуле две недели.

Хорошо еще, что старый электрический утюг, который летел ему в голову, просвистел в миллиметре над макушкой, задев по физиономии лишь шнуром с вилкой…

– Во! – воскликнул дед и подтолкнул Чучареллу к дивану. – Предательница!

– Ты это о чем, дед? – поинтересовался Рей.

– Дак она хотела тебя в ментуру сдать. Полночи под Зойкиной дверью проторчала, усё подслушивала. А тады начала звонить. Добрэ, шо у меня седни бессонница…

Телефон в коммуналке был один на всех. Конечно, времена теперь были другие, и «Воронью слободку» могли телефонизировать в два счета и без всякой очереди, но народ в ней собрался и бедный и чересчур прижимистый. Так что на прокладку телефонного кабеля и установку личных телефонов раскошелиться никто не пожелал.

Впрочем, Рей подозревал, что его соседи сделали это с другим, более коварным, умыслом. Единственный телефон в «Вороньей слободке» служил катализатором ссор, без которых ее обитатели уже не мыслили свое существование. Каждодневные склоки являлись для всех чем-то вроде наркотика, моральной подзарядки.

Закоперщицей в таких делах была Чучарелла. Она зорко наблюдала за соседями, и едва кому-нибудь из них требовалось срочно позвонить, как старуха мгновенно срывалась с места с завидной для ее лет прытью, и, очутившись возле телефона первой, начинала трезвонить всем своим приятельницам, которых насчитывалось, как минимум, полгорода.

Естественно, свара становилась неминуемой.

– … Я, значится, ухи насторожил, – продолжал Микита, – бо ейную подлюжью натуру давно знаю, и слышу, шо она бубнит в трубку «Милиция, милиция!» и твое, хлопец, имя называет. Ну, думаю, бисова душа! Своих закладывает. Тут я уже не выдержал. Убил бы, будь моя воля!

– Спасибо, дед, – растроганно сказал Рей. – За мной не заржавеет. Что же ты так, Филипповна? – повернулся он к дивану, где, массируя горло, пыталась отдышаться испуганная Чучарелла. – Нехорошо…

– Я это… Ну, не подумала… – проскрипела в ответ старуха.

– Ой, брешет… – Дед Микита хотел сплюнуть со злости, но, покосившись на Зойку, воздержался. – Не верь ей, сынку. У нее язык как помело.

– А я и не верю, – сказал Рей, недобро глядя на Чучареллу сузившимися глазами.

– Прости меня, Бога ради, старую дуру! – вдруг бухнулась на колени испуганная старуха. – Бес попутал. В телевизоре о тебе говорили… что ты убивец. Вот я и решила… позвонить. Прости…

– Подумаешь, москаля убил… – Дед фыркнул. – Их ще багато. Молодец, хлопец. Нэхай не лезут, куды их не просят. Совсем обнаглели – газ не дают, за бензин денег не сложат, флот из Крыма не уходит… – Микита по устоявшейся привычке к каждодневным полемическим баталиям полез в политику.

Он принимал Рея за своего, так как считал его чистопородным латышом. Микита совершенно не сомневался, что дед Рея тоже бегал по лесам и сражался с комуняками.

«Надо уходить», – подумал Рей, завидев в дверном проеме и головы Змеулов. На лице Валента можно было прочесть целую гамму чувств, но превалировала боязнь.

Что касается Феклы-Фелиции, то она смотрела на Рея как сестра милосердия из какого-нибудь монашеского ордена на горячо обожаемого рыцаря, собирающегося в крестовый поход.

– Ладно, замнем для ясности, – с досадой сказал Рей. – Ты не права, Филипповна. В твои преклонные годы не следует брать грех доносительства на душу. Бог может и не простить. Все, концерт окончен, занавес опускается. До свидания, дорогие соседушки.

С этими словами он выпроводил деда Микиту и Чучареллу в коридор и обернулся к Зойке.

– Ежели что, говори, будто не знала о моих «преступлениях», – сказал он, затягивая брючный ремень потуже. – Благодарю за помощь. Я твой должник. Все, мы ушли. Пеха, вылезай! Нам пора.

– Ловлю на слове, – лукаво сказала Зойка. – Когда у тебя все устаканится (в чем я совершенно не сомневаюсь), мне не составит труда напомнить о твоем обещании.

«Кто бы сомневался…» – мысленно улыбнулся Рей. И решительно шагнул за порог. Пан или пропал, другого уже не дано.

В коридорчике, возле двери на лестничную площадку, их ожидала Фекла. Все остальные, как сговорившись, сидели в своих комнатах тихо, словно мыши в подполе. Она торопливо сунула в руки Рея узелок с едой и шепнула:

– С Богом…

Вот те раз! Кто бы мог подумать, что у этой худой склочной женщины такая добрая отзывчивая душа.

Рей не успел даже поблагодарить ее; Фекла-Фелиция зыбкой тенью мелькнула в сером коридорном проеме (лампочка, освещающая коридор, перегорела и ее, как обычно, некому было заменить), нарисованном кухонным окном, и растаяла. Казалось, что она просто просочилась сквозь дверь своего жилища.

Набрав в легкие побольше воздуха, Рей резко отворил входную дверь и покинул «Воронью слободку».

На улице царили тишь да гладь и божья благодать. Ничто даже не намекало на опасность.

Машин возле дома стояло столько, как и раньше – ровно три: старый «москвич» брюзги Кирдеева, жильца с третьего этажа, изрядно потрепанная «девятка» Гришки с пятого (его фамилию Рей не знал); он был очень прижимист и почти каждый день просил у всех денег на опохмелку, но долг отдавать не спешил; и наконец почти новый «фольксваген» рыночного торговца с четвертого этажа, разбитного вульгарного малого, которого все прозывали Милки-Вэй.

Противоположная сторона улицы была пустынна. Если не считать девушки в рваных джинсах, которую в это раннее утро вывел на прогулку пес неизвестной Рею породы.

Она отчаянно зевала и, наверное, уснула бы на ходу, но здоровенный кобель с такой силой тянул ее за поводок вперед, что девушка невольно ускоряла ход, временами едва не переходя на бег.

«Тихо… – подумал Рей, который внутри был похож на сжатую пружину. – Чересчур тихо, чтобы можно было принять увиденное за обыденную реальность… Стоп, стоп! Так не пойдет. Похоже, у тебя, дружище, начала развиваться мания преследования. В конце концов, я же не Штирлиц, на которого папаша Мюллер спускал своих лучших спецов из гестапо».

Он не стал выходить на тротуар. Улица для него с Пехой все равно была источником повышенной опасности. Покинув подъезд, Рей пошел по бетонной отмостке вдоль дома, завернул за угол и очутился на задворках, в чахлом палисаднике.

– Куда идем? – спросил Пеха.

– Подальше отсюда, – лаконично ответил Рей.

– У тебя есть какой-то план?

– Да. Но есть одна загвоздка.

– И в чем она заключается?

– В тебе.

– Не понял… – Пеха остановился.

Они как раз перепрыгнули через грязный ручеек неизвестного происхождения, от которого отвратительно пахло мазутом и тиной.

– Ты мешаешь мне, – ответил Рей.

– Это почему?

– А тебе не понятно?

– Ну, в общем… конечно…

– Вот и я об этом. У тебя есть где-нибудь еще одна тайная норка?

• Предыдущая
• 50/60
• Следующая