Ведьмак - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/72
• Следующая

– Не может быть! – испуганно вскинулся Зосима.

– Еще как может. Следил за мной, хмырь ушастый. Шел про пятам, как привязанный, километра полтора. Нашел за кем наблюдать… И с какой стати?

– Вы хоть мирно разошлись-то?

– Ага. По мусалам елозить его я не стал. Но отбрил, как следует.

– Эх, не надо было тебе… – почти простонал Зосима.

– Да что с тобой, в конце концов!? – воскликнул я раздраженно. – Нам ли, когда мы вместе, бояться какого-то сектанта, пусть и с большой командой? Для нас это семечки. – Я сказал так, чтобы подбодрить совсем упавшего духом Зосиму. – Кроме того, у них своя свадьба, у нас своя. Ищут они клад – ну и пусть их. Нам-то что? Сколько тут перебывало разных гробокопателей после смерти Киндея – не счесть. Помнишь, ты рассказывал?

– Помню…

– Искали, копали, и хрен что нашли. Верно?

– Верно.

– Ну вот. Наше дело – сторона. Главное, чтобы нам не мешали. И не путались под ногами. А вообще-то, я вижу, ты многое не договариваешь. Может, все-таки, выложишь свои карты на стол?

– Дык, что говорить-то? – смущенно пролепетал Зосима, пряча от меня глаза. – О чем?

И тогда я спросил прямо:

– Чем вас всех так запугал этот черный ворон? Только давай правду! Потому что я все равно начну в этом деле разбираться. Мне не нравится, когда над добрыми слабыми людьми начинают изгаляться всякие твари, пользуясь своей дурной силой и полной безнаказанностью.

«К тому же, в моей вотчине…», – добавил я мысленно и не без фанаберии.

– Иво, он ведьмак, – шепотом, дрожащим голосом ответил Зосима. – С места мне не сойти!

– Это что-то новое… – Я откровенно рассмеялся. – Зосима, ты же сын природы, друг лесных духов. Уж кто-кто, а они не дадут тебя в обиду.

– Мое дерево стало усыхать, – грустно сказал Зосима.

– Да? Это серьезно…

Это и впрямь было серьезно. По натуре я умеренный атеист, но немного все-таки склонный верить в какие-то высшие силы, в основном связанные с православием.

Что касается языческих богов и древних обрядов, к которым начала приобщаться наша современная молодежь (как же, национальная идея…), то до встречи с Зосимой я лишь ржал над этим балаганом.

Пока не столкнулся с ним вплотную.

Мое отношение к диким силам природы и к тем, кто якобы ими управляет, изменилось под влиянием Зосимы до такой степени, что я даже начал оставлять своему домовому (!) молоко в тарелочке и кусочки хлеба. Бред, конечно… Это если рассудить здраво, цивилизованно.

Но когда сутками пропадаешь в лесу, когда каждый твой неосторожный шаг может обернуться большой бедой, а помощь ждать неоткуда – далеко, не докличешься, вот тогда и приходит на ум, что нельзя обижать невидимые природные силы (как уж они там называются, фиг его знает), что нужно жить с ними в мире и согласии; гляди, и помогут в тяжелый момент.

Шизофрения? Да. В чистом виде? Конечно. Ну и что? Дикий лес – это не проспект Коммунаров в каком-нибудь городишке с бутиками и толпой, в которой растворяются все твои первобытные страхи. Он совсем ДРУГОЙ.

Это другая планета со своими законами и правилами, своими кумирами и отверженными. Здесь действуют иные законы, которые трудно подметить городскому жителю, вырвавшемуся в лес на день-другой – поджарить барбекю или шашлык.

В лесу у Зосимы было много мелких алтарей (кусок скалы, старый пень или бездонный бочажок), где он совершал жертвоприношения – оставлял возле них сахар, соль, хлеб, кропил водкой…

Но главным его идолом было ДЕРЕВО – в три обхвата, с могучей кроной, настоящий лесной патриарх.

Возраст ДЕРЕВА я лично определить не мог. Не знал этого и Зосима. Он лишь сказал, что ДЕРЕВО это навещали еще его прадеды. Поэтому не исключено, что живому алтарю никак не меньше двух сотен лет.

Когда Зосима свершал свои таинства возле ДЕРЕВА, нам везло в охоте просто баснословно. В этом я убедился много раз. Так что разговор насчет лесных духов не всегда может быть совершенно беспредметным.

Но это духи. А тут – ведьмак. Это уже совсем из другой парафии. Тут ни за что ручаться нельзя. Сейчас столько написано умных статей на эту тему, что иногда просто жуть берет. А что если хотя бы половина сказанного там – правда?

Едва я это подумал, как раздался грохот неимоверной силы. Мы с Зосимой так и подскочили. А затем, не сговариваясь, выбежали на улицу.

Над Пимкиным болотом стояла черная дождевая туча. (Когда она успела там появиться!?) Из ее пузатого чрева вырывались толстые пучки молний и били точно в то место, где когда-то стоял княжеский замок.

По крайней мере, мне так показалось.

Как хорошо балдеть в постели, когда ты свободен, словно ветер!

Никто не начнет тебя пинать и орать над ухом, что на кухне уже стынет завтрак, а рабочий день почему-то начинается не в десять, а в восемь часов утра; никому нет дела до того, что твоя одежда разбросана по всей комнате, а домашние тапочки почему-то вообще лежат на диване, на самом видном месте; и самое главное – везде царит просто удивительный покой, которому даже муха на оконном стекле не помеха.

«А вставать все-таки надо, уже рассвело…» – подумал я лениво, посмотрел на стол, полный объедков и огрызков, и поморщился.

За разговорами о том, о сем мы с Зосимой досиделись до темноты, потом пережидали дождь, успешно коротая время с помощью привезенной мною из города водки, а когда наконец у нас в головах зазвучал сигнал отбоя, то у меня хватило сил лишь дотащиться до постели и рухнуть на нее снопом.

По-моему, я даже дверь не закрыл на ключ. Впрочем, столь вызывающее раздолбайство вошло у меня в привычку. Кто будет лазить – и зачем – по домам среди ночи (да и днем тоже) в нашей глухомани?

Местные аборигены вообще понятия не имели, что такое хотя бы обычный амбарный замок, навешенный на дверь избы.

Чаще всего вместо замка они использовали прислоненный к двери ореховый прутик, который служил предупреждением, что хозяева отсутствуют. А у некоторых был внутренний деревянный засов с зубчиками, который открывался железным шкворнем со свободно болтающимся язычком.

Всунешь шкворень в дырочку, нащупаешь язычком засов-рейку, и поворачивай. Всего-то делов. Отмычку для такого, с позволения сказать, «замка» может смастырить даже младенец, орудуя одним перочинным ножом.

Только я, приехав сюда на поселение, завел моду все запирать на ключ. Причем замки достал по оказии очень даже мудреные, со всякими наворотами. Не наши замки. Капиталистические. Такими сложными запирающими устройствами сытые буржуи насобачились отгораживаться от вечно недовольного пролетариата.

Но на то были свои причины. Главным моим достоянием была даже не изба-бунгало, обставленная по первому классу, а капитальный сводчатый погреб с тайной кельей внутри, в самом его конце. Тайник я оборудовал вторым, запасным, выходом и всем, что необходимо для жизни подпольщика.

Поднявшись, я быстро убрал со стола, попил чаю – ничто другое, посущественней, не лезло в горло – и первым делом решил проверить, как там у меня обстоят дела в погребе.

В первом отделении моих подземных владений, как и ожидалось, царило запустение – несколько деревянных ящиков, две рассохшиеся бочки (прежние хозяева когда-то солили в них огурцы и капусту), гнет – два гранитных булыжника, и стеллаж с пустыми банками и бутылками.

В тайнике дело обстояло гораздо солидней. Я нажал на скрытый фиксатор, и фальшивая кирпичная стенка повернулась вокруг оси, открыв моему взору мечту моего детства.

Да, именно мечту. Еще в свою бытность детдомовским пацаном мне очень хотелось иметь такое тайное убежище, где я бы мог укрыться от невзгод и жестокостей взрослого мира. Особенно остро это желание проявлялось, когда мы играли в «наших» и «фрицев», в подпольщиков и гестаповцев.

Я включил свет. Все было на месте (вернее, почти все): медицинская кушетка с двумя грубошерстными солдатскими одеялами, тумбочка с посудой, ящики с консервами и бутылками минеральной воды, электрический обогреватель и наконец сейф, где я хранил некоторые документы, а также оружие и боеприпасы.

• Предыдущая
• 19/72
• Следующая