Про волков, собак и кошек - Мычко Елена Николаевна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая

Лидка прокурорским тоном вопрошает: «Так сколько же денег? Ну да, кожа на двери поцарапана и надорвана, но не так чтобы уж вся в лохмотьях, как вы говорили. Итак?» Хозяйка мнется, оглядывая нас. А что тут смотреть: рабочие девчонки, джинсики самопальные, футболочки из «Спорттоваров», чего же тут возьмешь? «Ну, — тянет она, — вы понимаете, девочки, такая кожа, и вот паркет еще, у двери, поцарапан, это же не меньше двухсот рублей!» В голосе ее явный вызов, но мне не до того — я обняла Рыжего, а он мелко-мелко дрожит, тихонечко постанывая, и все заглядывает мне в глаза…

Свободной рукой лезу в задний карман и достаю всю пачку. «Двести? Сейчас, вот, пересчитайте». Даже в этом состоянии я замечаю, как искажается лицо дамы, когда она понимает, что прогадала… Но слово сказано, деньги даны и Лидка стоит скалой. Выбегаем на улицу, я держу Рыжего за ошейник. Впрочем, могла бы и не держать — так он прилип к моей ноге, виляя всем телом и все норовя заглядывать в глаза: правда, домой, правда, ты меня нашла?! Тимочка, прости меня, милый, конечно, домой, конечно, я никогда больше не заставлю тебя искать меня!

Надо же, повезло: такси останавливается и соглашается везти с собакой за пятерку — правда, по счетчику и двух рублей не набежит — но все равно, едем. Тим прижался ко мне, я его глажу, а Лидуша показывает дорогу. «Нет, — бушует она, — как же ее, бабу эту, перекосило, когда она деньги-то увидала, а?! Думала так поизмываться?!» Я молчу, мне все равно, ведь Тим нашелся. А деньги, что ж, деньги — пусть подавится, а мы новые заработаем!

Но и сегодня, спустя двадцать лет после того, как уже дряхлый Тим покинул меня навсегда, я вспоминаю тот день и думаю: как хорошо закончилась та глупая игра! И еще одно меня радует: перекошенное огорчением лицо мадам — продешевила! Нельзя наживаться на чужом горе!

Ракша, моя черная ризеница, проводит первое лето своей жизни на даче. Тут ей раздолье: участок старый, весь заросший деревьями и кустарником — бегай где хочешь, изучай мир, радуйся каждому дню. И Ракша исправно бегает, изучает, радуется… Она моментально поняла, что собаки по грядкам не ходят, вообще не заходят в те места, которые окружены веревочками. Правда, те веревки немногим толще суровой нитки и высотой Ракше по грудь, но все равно нельзя — хозяйки, старая и молодая, ей это сказали еще в первый день. Поэтому Ракша, разлетевшаяся к забору облаять прохожего, перед веревочкой тормозит и немыслимым вольтом огибает грядку.

Обидно, конечно, поскольку на нескольких грядках поспела изумительно вкусная клубника, но туда нельзя! Правда, сообразительное создание быстро находит решение. Она стоит на дорожке и, вытянув шею, как жираф, общипывает ягоды. Когда ее застают за этим занятием, она удаляется с крайне независимым видом строго посередине дорожки. Дескать, сами смотрите, я по вашим грядкам не хожу, а что шею вытянула, так и что — это же не запрещали?!

Столь же быстро Ракша усваивает, что на даче, как и дома, ничего ни с одного стола брать нельзя, даже обнюхивать не стоит. Ей сказали — она выполняет. Все-таки какая прелесть эти немецкие породы — чувствуются здоровые арийские корни. Дисциплина и порядок во всем: вы только приказ отдайте, и все будет исполнено в лучшем виде!

Одна беда — ни я, ни мать не можем втолковать Ракше, что нельзя давить лягушек. Только утром выпустишь собаку на участок — так не пройдет и получаса, как на крыльце уже разложен в ряд (строго по прямой и по размерам) пяток, а то и больше лягушек. Лежат невинно убиенные твари мягкими пятнистыми животами кверху, и так мне их жалко делается! Они ведь совершенно беззащитны с их голой и даже неядовитой, как у жаб, кожей, крохотными коготками и такими неудобными на суше ластами. А эти изумительные, огромные глаза цвета золотистого топаза…

Я подзываю Ракшу и в очередной раз принимаюсь ее отчитывать. «Ну что ты привязалась к этим несчастным лягушкам? Хоть бы ты их ела, что ли! Не смей их больше ловить, поняла?!» Для вящей убедительности тычу тельцем жертвы в наглую бандитскую морду. Ракша только что плечами не пожимает, мол, из-за чего шум: ну земноводное, ну задавила, принесла, аккуратно разложила на видном месте. А есть эту гадость — вот уж извините, что я вам — француженка, что ли?!

Так и живем: Ракша охотится, я злюсь, пытаясь достучаться до ее сознательности, лягушки гибнут…

Как-то раз пошли мы с матушкой в лес и Ракшу взяли. Мы грибы ищем, Ракша круги нарезает, держа нас в поле зрения, а то вдруг враги набегут. Но злодеев в лесу нет, и потому Ракша отвлекается на излюбленную охоту. Вон зарыскала, засуетилась, цап! Так и есть, лягушку поймала — из пасти торчат дрыгающиеся лапки.

В полном озверении ору на суку: «Сколько раз повторять — не сметь ловить лягушек! Положи, где взяла!» Вот уж последняя фраза точно лишняя, но как же ты достала меня, окаянная образина! Ракша внимательно смотрит мне в глаза, нерешительно переступает лапами, поворачивается через плечо и медленно уходит. Движется она как-то странно: зигзагом, низко опустив голову и обнюхивая все кочки. Вот замерла у одной, еще раз обнюхала, вильнула хвостом и… очень аккуратно выплюнула живую лягушку на подушку мха!

— Ма, ты глянь, она действительно положила лягушку туда, где взяла! Ах ты умница моя, ах ты аккуратистка!

Счастливая Ракша подлетела ко мне, виляя всем телом и опять заглядывая в глаза. Мол, я правильно сделала, ты всего-то и хотела, чтобы я не ловила этих холодных и мокрых тварей, да?! Я обняла собаку, тормоша и продолжая рассказывать ей, как она умна и послушна.

На следующее утро на крыльце не было ни одной лягушки. Я подозвала Ракшу, чтобы лишний раз похвалить за проявленную смекалку. Она подошла с достоинством, а в глазах ее явственно читалось: «Могла бы и сразу сказать, а то шумим-кричим, в морду лягушек тычем, а я догадывайся, что вас не устраивает».

И с той поры лягушки скакали по дорожкам и даже грядкам совершенно беспрепятственно. Нельзя — значит нельзя, орднунг такой!

Вот история о том, как можно ошибиться, давая собаке имя. Я твердо уверена, что кличка тесно связана и с судьбой, и с характером зверя[13], но со второй своей ризеницей так не угадала с именем, что просто смех. У моей первой ризенухи, Ракши-Сатаны, был чудо что за характер, но вот экстерьер тянул не выше чем на «очень хорошо». А мне страсть как хотелось побеждать на выставках, хоть раз постоять со своей собакой на первом месте!

Так что когда родился помет от замечательных импортных ризенов, я, конечно же, воспарила в мечтах и уговорила мать завести вторую собаку. Щенка я выбирала со всей придирчивостью, благо к тому времени была давно не дилетантом в породе и не последним человеком в секции ризнешнауцеров клуба. Ну и к наречению суки подошла тоже со всей ответственностью. Буква «В» дает большой простор для фантазии, и в конечном итоге моя надежда, будущая победительница и чемпионка (а вы как думали?!) была наречена Валькирией. А что, для серьезной служебной собаки немецкой породы называться Девой-воительницей — разве плохо?! Летают валькирии над полем брани, сами с врагами бьются, а потом души павших героев переносят прямиком в рай, в Валгаллу! А кто не слышал «Полет валькирий»?! Ух, это же сумрачный германский гений в полный рост!

Только опростоволосилась я с кличкой по полной программе. То ли и впрямь не угадала, а может, и еще смешнее вышло. Валькирией-то она была по родословной, а дома щенушку звали Валька. Вот на Вальку — девку-дуру деревенскую — она только и тянула. Крикливая, заполошная, а уж бестолковая — и-и, бабоньки, и не говоритя, и не спрашивайтя…

Начать с того, что щенок оказался очень суетлив и разговорчив. Что бы Валька ни делала, она это обязательно комментировала голосом. Бежит — тявкает, стоит — брешет, ест — повизгивает, даже спит — и то поскуливает. После спокойной и уравновешенной Ракши меня это чудо заморское говорящее чуть не до истерики доводило. Ну помолчи ты хоть пять минут! Щас, как же, не дождетесь!

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая