Королева сплетен - Кэбот Мэг - Страница 21

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая

– Вы? – мой сосед искренне удивился, – Но вы не толстая.

– Сейчас уже нет, – говорю я, чуть шмыгнув. – Но была, когда мы только познакомились. С последней нашей с ним встречи я похудела на двенадцать килограммов. Но даже если я была бы толстая, он не должен был говорить такое! Если, конечно, он меня на самом деле любил. Так ведь? Если бы он любил меня, он даже не заметил бы, что я толстая. Или заметил бы, но для него это было бы не так важно. Хотя бы настолько, чтобы не рассказывать об этом своей семье.

– Это точно, – соглашается мой сосед.

– А он рассказал! – Слезы вновь хлынули у меня из глаз. – И когда я приехала, все удивлялись: «Ой, да ты не толстая!» А потом он идет и проигрывает все деньги, которые его родители – его работящие родители – дали ему на учебу! Его бедная мама – видели б вы ее! – она социальный работник. Приготовила мне потрясающий завтрак и вообще. Хотя я терпеть не могу помидоры, а они были в каждом блюде, которое она приготовила. Вот еще одно доказательство, что Энди меня не любил: я же говорила ему, что не люблю помидоры, а он не обратил внимания. Он меня словно вообще не знал. Прислал мне по электронной почте фото своего голого зада. С какой стати он решил, что девушке хочется посмотреть на его обнаженную пятую точку? Нет, серьезно? С чего он взял, что такое можно делать?

– Право, не знаю, – говорит мой сосед. Я шумно сморкаюсь.

– Вот! И это типичная безалаберность Энди. Самое ужасное, что я его еще жалела. Серьезно. Я еще не знала о том, что он жульничает с пособием, рассказывает всем, что я толстая, и использует меня для оплаты своих карточных долгов. Но самое ужасное… Господи, но я ведь не единственная, с кем такое случилось, правда? Вот с вами когда-нибудь было такое: вы думали, что любите человека, и делали для него что-то, о чем потом жалели? И хотели бы все вернуть?

– Давайте уточним, что конкретно имеется в виду? – спрашивает мой сосед.

– О! – восклицаю я. Удивительно, но мне уже гораздо лучше. Может, все дело в удобном сиденье и золотистом свете, льющемся в окно? И в умиротворяющих сельских пейзажах, проносящихся мимо? А может, в том, что я утолила жажду? Или сладкие орешки обладают успокаивающим эффектом?

А может, то, что я проговариваю все это вслух, возвращает мне веру в себя? Ведь любой мог попасться на удочку столь умелого манипулятора, как Эндрю – то есть Энди. ЛЮБОЙ.

– Сами знаете, о чем я. – Я оглядываюсь вокруг, убеждаюсь, что никто не слушает. Остальные пассажиры или дремлют, или слушают что-то в наушниках, или просто настолько до мозга костей французы, что все равно не поймут. И все же я понижаю голос: – Оральный секс, – многозначительно шевелю я губами.

– А, вон оно что – говорит мой сосед, вскинув брови.

Дело в том, что он американец и примерно моего возраста. Да еще такой симпатичный. Я спокойно говорю с ним о таких вещах, потому что знаю, он не станет судить обо мне превратно.

Тем более что мы видим друг друга в первый и последний раз.

– Знаете, – говорю я, – парни этого не понимают. Хотя, погодите, может, вы и понимаете. Вы не гей?

Он чуть не поперхнулся водой, которую отхлебнул из своей бутылки.

– Нет! А что, похож?

– Нет, но у меня плохой нюх на геев. До Энди я встречалась с парнем, который бросил меня ради соседа по комнате.

– Я не гей.

– Ну вот, если вы сами не делали, то не можете знать, что это такое. В этом все дело.

– Не делал чего?

– Минета, – снова шепчу я.

– Ах, да, – говорит он.

– Я к тому, что вы, парни, все хотите этого, но это не так-то просто. А он в ответ попытался хоть что-нибудь сделать для меня? Нет! Зачем же! Правда, я сама позаботилась о себе. Но все равно. Это просто невежливо. Тем более что я это сделала просто из жалости.

– Минет из жалости? – У моего соседа лицо принимает странное выражение. То ли он с трудом сдерживает смех. То ли сам не верит, что ввязался в подобный разговор. То ли и то и другое вместе.

Ну и ладно. Будет что рассказать семье, когда вернется. Если, конечно, в его семье принято открыто говорить о таких вещах. У нас-то в семье о таком точно не поговоришь. Ну, если только с бабулей.

– Да, – говорю я. – Я сделала это из жалости. Но теперь-то я понимаю, что он просто спровоцировал меня. А я повелась! Неприятное ощущение, что меня использовали… Я же говорю, что хотела бы забрать это назад.

– Забрать… минет? – спрашивает он.

– Именно. Если б только это было возможно.

– Ну, похоже, вы так и сделали, – говорит мой сосед. – Вы же уехали от него.

– Это разные вещи, – печально качаю я головой.

– Billets. – В проходе появляется человек в форме. – Billets, s'il vous plait.[6]

– У вас есть билет? – спрашивает меня сосед.

Я киваю, открываю сумочку и передаю ему билет. Кондуктор проходит дальше, а сосед говорит:

– Вы едете в Суиллак. Знаете там кого-нибудь?

– Да, там моя лучшая подруга Шери. Она должна встречать меня на станции. Если, конечно, получит мое сообщение. Но я даже не знаю, получила ли она его. Она не берет трубку. Наверное, снова телефон в туалет уронила. С ней всегда так.

– Шери даже не знает, что вы приезжаете?!

– Нет. Вернее, она приглашала меня, но я отказалась. Тогда я еще думала, что у нас с Энди все наладится. Да только ничего не вышло.

– Не по вашей вине.

Я смотрю на него. Лучи солнца, проникающие в вагон, очертили его профиль золотом. Я замечаю, что у него очень длинные ресницы. Почти как у девушки. А еще чувственные губы – в хорошем смысле.

– А вы очень симпатичный, – говорю я. Слезы у меня уже почти высохли. Удивительно, какой терапевтический эффект оказывает рассказ о своих проблемах совершенно незнакомому человеку. Теперь понимаю, почему так много людей моего круга посещают психотерапевтов. – Спасибо, что выслушали меня. Хотя я, наверное, показалась вам психопаткой. Держу пари, вы все думаете, за что вам выпало такое наказание сидеть рядом с сумасшедшей.

– Я думаю, что у вас выдались тяжелые дни, – говорит он с улыбкой, – и что у вас есть все основания немного нервничать. Но я не считаю вас сумасшедшей. Ну, может, лишь чуть-чуть.

Я понимаю, что он шутит.

– Правда? – Вдобавок к симпатичным ресницам и губам, у него еще и очень красивые руки. Сильные, чистые, загорелые, с реденькой щеточкой темных волос. – Просто не хочу, чтобы вы думали, что я хожу и делаю минет направо-налево каждому парню, к которому испытываю жалость. Нет. Это было вообще первый раз в жизни.

– Нет? Очень жаль. Я как раз собирался рассказать вам, как я рос в румынском приюте.

– Вы румын? – Я удивленно смотрю на него.

– Это была шутка, – отвечает он. – Чтобы вы пожалели меня и тоже…

– Я поняла. Очень смешно.

– Да не очень, – вздыхает он. – Я всегда неуклюже шучу. Эй, послушайте, вы не голодны? Может, сходим в вагон-ресторан? До Суиллака еще далеко, а вы съели все мои орешки.

Я смотрю на пустой пакетик у себя на коленях:

– Господи! Простите, пожалуйста. Я просто умирала с голода. Да, давайте пойдем в вагон-ресторан, куплю вам обед в компенсацию за орешки, слезы и свой нелепый рассказ. Мне правда очень неловко.

– Это я приглашаю вас на обед, – галантно заявляет он. – В компенсацию за неподобающее обращение, которое вы претерпели от представителя моего пола. Как вам такой расклад?

– Хм, ладно. Но… я даже не знаю, как вас зовут. Я Лиззи Николс.

– А я Жан-Люк де Вильер, – говорит он, протягивая мне руку. – И, думаю, вам следует знать, что я банкир-инвестор. Но у меня нет ни особняка, ни «БМВ». Клянусь.

Я машинально беру его руку, но вместо того, чтобы пожать ее, просто тупо смотрю на него, мгновенно вспыхнув.

– Ой, простите. Я не хотела… Думаю, не все банкиры плохие…

– Да ладно, – Жан-Люк сам пожимает мне руку. – Большинство именно такие. Но не я. Ну что, пойдем поедим?

Пальцы у него теплые и лишь самую чуточку шершавые. Я смотрю на него и гадаю, действительно ли розоватое сияние вокруг него – это всего лишь свет заходящего солнца, или же здесь ангел, по счастливому стечению обстоятельств ниспосланный с небес спасти меня.

• Предыдущая
• 21/55
• Следующая