Павел. Августин - Мережковский Дмитрий Сергеевич - Страница 13

Кажется, самим Иисусом, в предсмертную ночь, на Тайной Вечере, предсказаны всемирно-исторические судьбы Церкви, в этой «великой распре» между Петром и Павлом: «Симон! Симон! вот сатана просил (у Бога), чтобы сеять вас, syniásai, как пшеницу (сквозь сито). Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты некогда, обратившись (покаявшись), утвердил братьев твоих» (Лк. 22, 31–32). Вечная распря между Петром и Павлом — не одно ли из этих «диавольских сит»?

«Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня; а если иной, állos, придет во имя свое, его примете» (Ио. 5, 43). Этот «иной Христос» — Антихрист.

То же, но еще яснее, предсказано и Господом воскресшим: «Когда ты (Петр) был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел, а когда состаришься, то прострешь руки твои и другой, állos, препояшет тебя и поведет, куда не хочешь» (Ио. 21, 18).

Вот что значит: «если бы кто начал проповедовать другого Иисуса, которого мы (Павел) не проповедуем… вы приняли бы его».

Через пятнадцать веков вспыхнет снова, уже всемирным пожаром, все та же «великая распря» между Петром и Павлом, в Протестантстве-Реформации, и люди поймут или все еще не поймут, что значит: «другой поведет тебя, куда не хочешь».

Думает ли Павел о примирении с Петром, хочет ли подать ему «руку общения», когда в конце третьего путешествия, вероятно весною 58 года, в канун Пятидесятницы, решает идти в Иерусалим?[47]

«Из Милета же, послав учеников в Эфес, Павел призвал пресвитеров (тамошней) церкви, и когда они пришли к нему, сказал им… „вот я иду, по влечению Духа, в Иерусалим, не зная, что там со мною будет; только по всем городам возвещает Дух… что узы и скорби ждут меня. Но я, ни на что не взирая, не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить мне поприще мое и служение, принятое от Господа Иисуса… И вот я знаю, что все вы, между которыми ходил я, проповедуя царство Божие, не увидите больше лица моего“… Сказав это, преклонил он колена и со всеми помолился. Тогда великий плач был у всех, и, падая на шею Павла, целовали его, скорбя особенно от сказанного им слова, что уже не увидят лица его. И провожали его до корабля» (Д. А. 20, 17–38). Это слово к Эфесской общине — как бы предсмертное завещание Павла.

В Тире, куда приплыли на корабле, идущем в Финикию, снова все ученики, с детьми и женами, провожали Павла за город и на морском берегу, «преклонив колена, молились», — в соленой свежести волн, под немолчный шум прибоя, как в «Одиссее» Гомера.

Отплыв же из Тира в Птолемаиду, прибыли в Кесарию Приморскую, куда пришел к Павлу Агав пророк. «И вошедши к нам, взял пояс у Павла и, связав себе руки и ноги, сказал: „Так говорит Дух Святой: мужа, чей этот пояс, свяжут так в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников“. Когда же мы это услышали, то… просили, чтобы Павел не ходил в Иерусалим. Но он… сказал (нам): „Что вы делаете? для чего плачете и сокрушаете сердце мое? Я не только хочу быть узником, но готов и умереть за имя Господа Иисуса“» (Д. А. 21, 5 — 13).

Павел — свободнейший из людей в мире, — связанный по рукам и ногам, как влекомая на заклание жертва, — вечный узник Духа.

«После сих дней (в Кесарии Приморской), пошли мы в Иерусалим» (Д. А. 21, 15). Здесь «брат Господен», Иаков, невольно искушает Павла: «Все ревнители Закона… из Иудеев уверовавших… наслышались о тебе… что ты учишь отступлению от (Закона) Моисея, говоря, чтоб не обрезывали детей своих… Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющих на себе обет („Назиреата“, строжайшего исполнения закона об „очищении“).[48] Взяв их, очистись с ними (освятись, hagnistheti) и возьми на себя издержки (на жертву) за них… И тогда узнают все, что слышанное… о тебе — неправда, но что и сам ты продолжаешь соблюдать Закон… Тогда Павел, взяв тех мужей и очистившись с ними, в следующий день вошел в храм» (Д. А. 21, 18–26).

Жертву приносит Павел за других и сам «становится жертвой» (II Тим. 4, 6). — «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя… Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобресть Иудеев; для подзаконных, как подзаконный, чтобы приобресть подзаконных; для чуждых Закона — как чуждый Закона, чтобы приобресть чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобресть немощных» (I Кор. 9, 19–22). Это отречение от свободы Христовой для него бóльшая жертва, чем смерть.

«Слишком любил он — перелюбил Израиля, hyperegápesen, по чудному слову Варнавы.[49] — „Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти… Израильтян… от них же и Христос по плоти, сущий надо всем Бог“» (Рим. 9, 3–5).

Вот какой страшной ценой хочет сильный помириться с немощным, свободный — с рабом, с Петром — Павел.

Здесь, в Иерусалиме, мог бы он вспомнить, как лет десять назад, в Антиохии, обвинял Петра в «лицемерии». Жертва «очищения», — такая же часть Закона, как «обрезание»; кто соблюдает часть Закона, тот соблюдает и весь Закон.

В первые годы служения своего Павел, «ради Иудеев», обрезал в Листрах, Тимофея, полуэллина (Д. А. 16, 1–3). Знал, конечно, уже и тогда, чтó делает. «Стойте в свободе, которую дал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства… Если обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа» (Гал. 5, 1–2). — «Берегитесь обрезания, берегитесь псов, злых делателей», — учеников Петра (Флп. 3, 2). Думая так и все-таки обрезывая Тимофея, не хуже ли Петра «лицемерил» Павел? «Стойте в свободе», — говорит другим, а сам не стоит.

Знает, чтó делает, и в Галатии, земле скопцов, «обрезанных» Великой Матери, Magna Mater, Кибелы,[50] когда говорит: «Сами бы пусть оскопились — обрезались, aposkopsóntai, смущающие вас». Иудею сказать: «Не нужно обрезания» — все равно что сказать христианину: «Не нужно крещения», под тем предлогом, что оно не духовное, а плотское таинство; сравнивать оскопление с обрезанием для Иудея — такое же невыносимое кощунство, как для христианина — оплевание Креста.[51]

«Если оправдание — Законом (обрезанием), то Христос напрасно умер» (Гал. 2, 21). Это значит: исполняя закон обрезания, Павел делает смерть Христа «напрасною», как бы снова Его распинает.

Знает он, чтó делает, и в Иерусалиме.

«…Иудеи Мало-Азийские (в том числе, может быть, и Галаты), увидев Павла в храме, возмутили весь народ и наложили на Павла руки, вопя: „мужи Израильские! помогите! Этот человек… ввел Эллинов в храм, и осквернил святое место сие“. Ибо перед тем, видя с ним в городе Трофима Эфесянина, подумали, что Павел ввел его в храм» (Д. А. 21, 27–29).

В этом, конечно, правы Иудеи: Павел действительно «осквернил» святыню храма, — в жертву «нечистую» себя принес, а вместе с собою ввел всю «языческую нечисть» в храм. «И, схватив Павла, повлекли его вон из храма… и весь Иерусалим возмутился» (Д. А. 21,31).

Вот когда и где родилось «возмущение всесветное», — «революция», по-нашему. Первый «Возмутитель» — Иисус; второй — Павел.

Когда в Иудейской войне-революции 70 года римские воины, взяв Иерусалим, войдут в храм и ворвутся в Святое святых, то, не увидев в нем ничего, кроме голых стен, удивятся — ужаснутся этой пустоте: так и теперь «пустому» возмущению ужасаются, — «глупому спору», не из-за чего, — из-за «какого-то Иисуса умершего, о котором Павел утверждает, будто Он жив» (Д. А. 25, 19).

«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтоб он уже возгорелся!» (Лк. 12, 49). Вот когда и где желание это исполнилось, — возгорелся огонь Возмущения-Революции, в котором некогда вспыхнет весь мир, как ночной мотылек на свече, и сгорит.