Семейство Борджа - Дюма Александр - Страница 27

• Предыдущая
• 27/50
• Следующая

Третью группу открывали два мула под попонами из золотой парчи; каждый из них нес на спине два сундука с сокровищами герцога, драгоценными камнями, которые он вез в подарок невесте, а также папскими реликвиями и буллами – их Александр VI велел вручить от своего имени славному королю Людовику XII. Далее следовали двадцать дворян, разодетые в золотую и серебряную парчу, среди которых находился Паоло Джордано Орсини, а также другие важные бароны и сановники папского государства.

Еще дальше вышагивали два барабанщика, скрипач и четверо солдат, дувших в серебряные трубы и кларнеты; за ними, в окружении двадцати четырех лакеев, одетых в малиновый бархат и желтый шелк, следовали Жорж д’Амбуаз и его высочество герцог Валентинуа, сидевший верхом на крупном, красиво убранном иноходце; одет был герцог в платье из красного атласа с золотой парчой, расшитое жемчугами и драгоценными каменьями; на шапке у него было два ряда рубинов, каждый величиною с боб, сиявших так ослепительно, словно они были заимствованы из сказок «Тысячи и одной ночи». Шею герцога украшало ожерелье стоимостью в двести тысяч ливров, и даже сапоги у него были зашнурованы золотою тесьмой и расшиты жемчужинами. Конь же его был покрыт броней из листов золота прекрасной выделки, украшенной, словно цветами, гроздьями рубинов и жемчужин.

Замыкая ослепительный кортеж, шли двадцать четыре мула, покрытые алыми попонами с герцогскими гербами и везшие на себе серебряную посуду, палатки и прочую кладь.

Особый блеск придавало всей этой кавалькаде то обстоятельство, что все лошади и мулы были подкованы золотыми подковами, которые держались слабо, из-за чего три четверти их осталось лежать на дороге; за это роскошество Чезаре сильно корили, поскольку многие сочли большою дерзостью подковывать животных тем же металлом, из которого делаются королевские короны.

Впрочем, вся эта помпа не произвела должного эффекта на ту, для кого она, собственно, и была предназначена: узнав, что Чезаре Борджа прибыл во Францию в надежде стать ее супругом, донна Карлотта заявила, что никогда не станет женою не только священника, но и сына священника, не только убийцы, но и братоубийцы, человека, подлого не только по рождению, но и по нраву, равно как по поступкам.

Впрочем, Чезаре Борджа вместо надменной арагонки вскоре нашел себе другую принцессу благородной крови, согласившуюся стать его женой: это была мадемуазель д’Альбре, дочь короля Наваррского. Бракосочетание, состоявшееся на том условии, что папа подарит невесте двести тысяч дукатов и сделает ее брата кардиналом, было отпраздновано 10 мая, а уже в Троицын день герцог Валентинуа получил орден Святого Михаила, учрежденный Людовиком XI и считавшийся по тем временам самым почетным по Франции. Весть о браке, который обеспечивал Риму союзничество Людовика XII, весьма обрадовала папу, и он тут же велел устроить в городе фейерверк и иллюминацию.

Людовик XII, будучи благодарен папе за разрешение на развод с Иоанной Французской и брак с Анной Бретонской, считал необходимым, чтобы Александр был на его стороне и в итальянских делах, поэтому он пообещал герцогу Валентинуа после взятия Милана предоставить в его распоряжение триста копейщиков, которых тот мог направить против кого угодно, кроме союзников Франции. Милан же он собирался покорить после того, как убедится в поддержке или хотя бы нейтралитете венецианцев, к которым он отправил послов с обещанием возвратить им после завоевания Ломбардии Кремону и Гьера д’Адду.

Словом, с внешней стороны все способствовало захватнической политике Александра VI, когда ему вдруг пришлось перевести взгляд с Франции на Центральную Италию: дело в том, что в самой Флоренции жил некий человек – без герцогства, без короны, без шпаги; вместо державы у него был его гений, вместо щита – праведность, вместо оружия – слово, и вместе с тем он представлял для папы большую опасность, чем все короли, герцоги и князья, вместе взятые. Человек этот был бедный монах-доминиканец Джироламо Савонарола – тот самый, который отказался отпустить грехи Лоренцо Медичи, не пожелавшему возвратить родине свободу.

Савонарола предсказал нашествие на Италию чужеземцев из-за гор, и Карл VIII покорил Неаполь; Савонарола предсказал Карлу VIII, что в наказание за то, что тот не выполнил освободительную миссию, возложенную на него Господом, его ждет большое несчастье, и Карл VIII умер; наконец, подобно тому человеку, который, бродя по Святому городу, восемь дней кричал: «Горе Иерусалиму!», а на девятый воскликнул: «Горе мне!»,[52] Савонарола предсказал и собственную гибель. Не имея возможности отвратить от себя опасность, флорентийский реформатор тем не менее решительно нападал на гнусного колосса, сидящего на престоле Святого Петра, и на каждое новое проявление распутства, на каждое преступление, нагло совершенное среди бела дня или постыдно спрятанное под покровом ночи, указывал народу пальцем, предавая анафеме очередное порождение папской роскоши или честолюбия. Так он заклеймил связь Александра VI с прекрасной Джулией Фарнезе, в апреле подарившей папе еще одного сына; так он разражался проклятиями по поводу убийства герцога Гандиа, этого душегубства, совершенного братом-кровосмесителем; так, наконец, он раскрывал глаза своим соотечественникам, не вошедшим во вновь созданную лигу, на судьбу, которая им уготована, когда Борджа, владельцы мелких вотчин, начнут нападать на герцогства и республики. Словом, это был враг и духовный, и светский, поднявшийся против папы; его назойливый и грозный голос должен был смолкнуть, чего бы это ни стоило.

Однако даже при всем могуществе Александра выполнить это намерение было непросто. Савонароле, проповедовавшему суровые принципы свободы, удалось даже в богатой и сластолюбивой Флоренции сколотить значительную группу людей, известную под именем piangione, то есть «кающиеся». Состояла она из людей, которые жаждали реформы как в государстве, так и в церкви и обвиняли Медичи в том, что они подчинили себе страну, а Борджа – в потрясении основ веры, и требовали, чтобы республика вернулась к принципу народовластия, а религия – к своей первозданной простоте. Впрочем, в первом своем желании они продвинулись довольно основательно, несмотря на противодействие двух других партий – Arrabiati, то есть партии «Бешеных», которая состояла из самых знатных и богатых молодых патрициев Флоренции, ратовавших за олигархию, и «Bigi», то есть «Серых», желавших возвращения Медичи и названных так, поскольку они всегда действовали в тени. «Кающиеся» добились многого: амнистии для всех, кто совершил преступления при прежних правительствах, отмены балии,[53] являвшейся органом власти аристократии, организации государственного совета, состоявшего из тысячи восьмисот граждан, а также проведения всенародных выборов, которые заменили жеребьевку и выборы узким кругом представителей олигархии.

Борьбу с возрастающим влиянием Савонаролы Александр VI начал с того, что объявил его еретиком и, соответственно, запретил ему читать проповеди, однако Савонарола обошел этот запрет, предложив место проповедника своему другу и ученику Доменико Бонвичини ди Пеша. В результате люди слышали те же наставления, но только из уст другого человека, и семена их разбрасывались хоть и другой рукой, но все равно в благодатную почву. Кроме того, Савонарола подал потомкам пример, которым двадцать два года спустя так удачно воспользовался Лютер, когда сжег в Виттенберге буллу Льва X о его отлучении от церкви; обреченный на молчание, он, ссылаясь на авторитет папы Пелагия,[54] заявил, что несправедливое отлучение недействительно и тот, кто ему подвергся, даже не нуждается в оправданиях. А в праздник Рождества 1497 года он провозгласил, что Господь повелел ему не повиноваться развратному властелину, и снова начал проповедовать в кафедральном соборе с еще большим успехом и действенностью: после перерыва прихожане стали относиться к нему с сочувствием, которое всегда вызывается в массах несправедливым преследованием.

• Предыдущая
• 27/50
• Следующая