Такая как есть (Запах женщины) - Кауи Вера - Страница 18

• Предыдущая
• 18/104
• Следующая

Ева выглядела печальной и опустошенной, но Алекс-то знала, что перед ней сидит в первую очередь актриса, талант которой может быть сравним с талантом Элеоноры Дузе или Сары Бернар.

Ева повернулась в их сторону.

– Ах, это ты, – сказала она, – мне не привиделось. Ты здесь…

– Да, такая же большая, как сама жизнь, и гораздо более некрасивая… – Едва заметная судорога исказила на мгновение лицо Евы, но возможно, Алекс это лишь показалось.

– Садись, – Ева указала на кресло, которое напротив.

– Спасибо. Я постою. От старых привычек очень трудно отвыкать.

Ева задумчиво осмотрела дочь:

– Ты не переменилась, как я вижу.

– А ты разве надеялась на это?

– Я ни на что не надеялась, – ответила Ева, и голос ее оставался таким же безжизненным, как и выражение лица. – Теперь я вообще ни на что не надеюсь.

– Очень сочувствую, – проговорила Алекс.

– Да… я знаю, что вы продолжали поддерживать связь, несмотря на мой запрет.

– Никакие запреты для меня не имели значения, поскольку я покинула этот дом. И я для тебя тоже не существовала.

– Зачем же ты тогда здесь?

– Ради Криса. Дать ему возможность умереть, поскольку ничего уже нельзя было сделать.

– Это ты отдала распоряжение отключить аппаратуру?

– Да. Кто-то должен был решиться.

Ева отвернулась к окну и долго молчала, глядя на озеро.

– Вот здесь, – она коснулась головы, – я осознаю, что он мертв. А вот здесь, – она коснулась груди, – я не могу смириться с этим. Но все равно, спасибо тебе. – Она опять умолкла.

Алекс ждала.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.

– В самом деле? Что же именно?

– Чтобы ты занялась похоронами Криса. Я не в состоянии справиться с этим. – Ева приложила белый батистовый платочек к губам. – Я хочу, чтобы его кремировали. Чистое мощное пламя… Сама мысль о том, что он будет лежат в холодной, сырой земле мне невыносима. Все остальное – решай сама. И еще: пусть не будет никого из посторонних. А когда все закончится, мне бы хотелось, чтобы его прах поместили в белую мраморную урну и захоронили. Видишь вот это дерево? Под его ветвями… Ему так нравилось играть в детстве в его тени. Помнишь?

– Мне не позволяли находиться рядом с Крисом.

– Меньше всего сейчас мне нужны упреки, – проговорила Ева, и в этот момент в бесцветном ее голосе промелькнуло нечто, напоминающее боль. – Мне казалось, что у нас получится… примирение.

– Почему? – спросила Алекс.

– Ты очень тяжелый человек, – голос Евы задрожал.

– Такой меня сделала ты.

Жест Евы мог означать: что сделано, то сделано, а затем она проговорила:

– Значит, ты не хочешь остаться даже ненадолго, чтобы я как-то могла возместить… восстановить…

– То, что никогда не существовало, нельзя восстановить. Ты выставила меня из дома семь лет тому назад. Ты тогда сказала, что я должна жить своей жизнью, потому что ты не могла дать мне того, в чем я так нуждалась. Не позволяла мне быть такой, какая я есть. В то время, я могла бы дать тебе то, чего ты ждешь сейчас. Тогда я, наверное, выплакала целое море слез, потому что не могла добиться твоего внимания. Время все меняет. Переменилась и я. Для меня это больше не имеет никакого значения.

Наступило молчание.

– Ты счастлива? – наконец спросила дочь Ева.

– Намного счастливее, чем я была в этом доме.

Ева кивнула:

– Да… могу себе представить.

– Все, что касается похорон, я сделаю, – продолжала Алекс. – Это мой брат, и это единственное, что я еще могу сделать для него. Но после поминок я вернусь в свой мир. Нам не о чем говорить. У меня нет желания выступать в роли суррогата-наполнителя той пустоты, которая образовалась в твоей жизни. Семь лет назад ты могла заставить меня делать все, что тебе вздумается. Теперь мы в расчете. – Помимо желания, голос Алекс задрожал от обиды и горечи.

Ева повернулась и посмотрела на нее.

– Да, ты всегда была сильной, – проговорила она.

– Мне ничего другого не оставалось – только полагаться на себя. С самого начала я понимала, что мне не от кого ждать помощи. Знаешь ли ты, – сказала Алекс, и ее голос снова напрягся, – что сегодня ты второй раз в жизни посмотрела на меня? А семь лет назад ты впервые изволила заговорить со мной. Ты даже не представляешь, что вытворяла со мной! Ты помнишь?

– Что сделано, то сделано, – ответила Ева. Голос ее уже обрел силу. – Ты не понимаешь – ничего не понимаешь.

– Нет, отчего же! Очень хорошо понимаю…

– На то были особые причины…

– У тебя всегда есть особые причины, которые полностью устраивают лишь тебя саму. Но они не устраивают меня. Ничто не может служить прощением. Я не ангел. И собираюсь оставить тебя со всем этим. Как только похороны закончатся, я уеду отсюда навсегда и уже больше никогда не появлюсь здесь снова. Никогда.

Алекс повернулась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась.

– Макс хотел бы повидаться с тобой, – проговорила она более спокойным тоном. – По делам компании.

Ева не повернула головы:

– Скажи ему, пусть поступает, как считает нужным, – ответила она. – Я не в состоянии сейчас заниматься делами.

Алекс тихо прикрыла за собой дверь.

Мора Хейнс, одетая в шелковый свободный халат, сидела у окна в спальне Макса, отщипывала кусочки круассана и намазывала их джемом, когда увидела в окно Алекс, направлявшуюся к озеру. Мора проводила ее взглядом и заметила:

– Не похоже, что их разговор закончился удачно…

Макс, просматривавший в кровати утренний «Интернейшенл Геральд Трибюн», спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Я видела, как шла Алекс. Моя няня-англичанка говорила в таких случаях: «в высшей степени возмущенная».

Макс, голый, резко встал с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда Алекс скрылась за кипарисами.

– Вот черт! – воскликнул он.

– Интересно, что это она там делает? Вот уж по кому не скажешь, что она безутешна… Но ведь они с Крисом никогда по-настоящему не были близки…

– Гораздо ближе, чем могло показаться на первый взгляд, – с недовольством в голосе отозвался Макс.

– Красота и уродство, – сказала Мора, слизывая капельку джема с пальца.

– Про Алекс не скажешь, что она – уродина, – возразил Макс.

– Зато Крис, несомненно, был воплощением красоты. Как жаль, что все в мире так несправедливо устроено, – Мора потянулась, чтобы налить себе еще немного кофе. – Мне кажется, если бы она хоть немного внимания уделяла своей внешности, это пошло бы ей на пользу. В ее пренебрежении к себе есть что-то агрессивное и вызывающее.

– Тебе не понять, почему она стала такой, – сказал Макс и двинулся в ванную, уходя от разговора.

– Конечно, – Мора направилась следом, – ты вечно выступаешь ее защитником. – Она оперлась о косяк, глядя, как он набирает горячую воду для бритья. – Почему?

– Алекс и я – старые друзья. Я люблю ее. У нее удивительный склад ума, и она великолепно пишет. Если бы ты читала хоть что-то, кроме своих женских журналов, ты бы смогла оценить ее.

– С каких это пор ты стал ценить в женщине ум? – с улыбкой спросила Мора, улыбаясь и развязывая пояс халата и накрывая Макса его распахнутыми полами. Мора была ниже Алекс и значительно стройнее и тоньше ее. У нее были удивительно гибкая спина, красивые плечи и длинные ноги. Черты лица ее красивы и современны. Волосы – пепельного цвета и улыбка женщины, которая знала, что хороша собой.

– Я уже показал тебе этой ночью, как ценю твою красоту – и не один раз, – сказал Макс, восхищаясь неотразимой прелестью ее тела.

– Покажи, как ты меня ценишь, еще раз, – промурлыкала Мора, – так, как умеешь только ты…

Алекс быстрыми шагами шла вперед, но не из-за того, что спешила. Ее подгонял гнев.

– Еще одно представление, – бормотала она про себя. – Боже мой, сколько же у нее масок! Прощение – как же! Ева Черни никогда не сожалеет о содеянном.

Она не могла поверить в искренность матери и считала, что та сейчас примеряет новый облик – облик скорбящей мадонны. Алекс считала, что теперь, когда у Евы отняли Криса, она захотела, чтобы дочь заняла его место. Алекс усмехнулась не без иронии: «если только, конечно, оно не окажется слишком тесным для меня».

• Предыдущая
• 18/104
• Следующая