Такая как есть (Запах женщины) - Кауи Вера - Страница 9

• Предыдущая
• 9/104
• Следующая

– Спасибо, спасибо тебе… – она схватила его руку и поцеловала.

Затаив дыхание, Ева отсиживалась в его номере. Потом он вместе с другими корреспондентами переехал в британскую миссию. Хотя миссия и была окружена со всех сторон вооруженными солдатами, Еве удалось перебраться туда.

И там судьба опять благосклонно кивнула ей. Среди людей, толпившихся в ожидании бумаг, она заметила знакомого: одного венгра, который носил бумаги на подпись. На самом деле, как ей было известно, он шпионил в пользу русских. К тому же он занимался всевозможными сделками на черном рынке. Еве частенько приходилось торговаться с ним. А теперь, подумала она, ему придется купить ее молчание – пусть поможет ей получить документы на имя Евы Черни, а может быть, и документы на разрешение покинуть страну.

– Если ты этого не сделаешь, одно мое слово – и с тобой будет покончено, – сказала она ему тихо.

Он попытался отвертеться, уверял, что не в состоянии сделать того, что она просит, но Ева холодно заявила, что англичане знают о том, что она шпионила у русских, что она была двойным агентом, но они не имеют представления о том, что он тоже шпион. Одно слово – и ему конец…

Через три дня несколько машин покинули британскую миссию и направились в Вену, где они должны были закупить провизию и вернуться в Будапешт. В третьей машине ехали Ева и знакомый корреспондент.

Первое, что она сделала, оказавшись на австрийской земле, – это встала на колени и поцеловала ее. Затем обняла и поблагодарила своего спасителя.

– Бог вознаградит тебя за доброту… – а затем сняла очки и, глядя на него беззащитным взглядом, сказала: – Когда будешь описывать мою историю, а я знаю, что ты непременно сделаешь это, – пожалуйста, не называй моего имени, умоляю тебя. Мне еще надо время, чтобы скрыться. Если они узнают, где я, то непременно найдут. Расскажи о случившемся – мне хочется, чтобы мир узнал обо всем, что случилось с моей страной, но только пусть я останусь обычной венгерской девушкой.

– Нет, ты необычная девушка. Ты очень храбрая и отважная. Обещаю, что я не стану называть твоего имени…

История ее появилась в газетах под заголовком «Правда о венгерской героине». Корреспондент переслал ей экземпляр. Ева прочла газету, удовлетворенно улыбнулась и сожгла ее.

Швейцария, 1988

– Ну, как она? – спросил Макс, когда Алекс вошла в гостиную виллы с видом на Женевское озеро.

– Все еще спит.

– А, что еще важнее, – как ты?

– До сих пор не могу отойти от потрясения. Чего я меньше всего ожидала – так это того, что моя мать способна сказать «прости меня».

– Я предупреждал, что она не в себе.

Алекс присела на кушетку, стоявшую рядом с горевшим камином.

– Ты знаешь, я ведь человек неверующий, но если бы речь шла о ком-то другом, я бы сочла, что это религиозный порыв.

– Не исключено, что у Евы сработал здоровый страх перед вечными адскими муками. Может быть, пока она сидела у постели Криса, все ее прегрешения прошествовали перед ее взором.

– Насколько я знаю, она никогда не ходила в церковь.

– Твоя мать делала много такого, о чем ни одна душа не имеет понятия.

Алекс взяла чашку с кофе и, добавив в него сливок, из черного превратила в бежевый.

– Во всяком случае, мы добились того, чего хотели, – удовлетворенно произнес Макс, щедро насыпая в чашку сахар.

– Почему-то меня не покидает ощущение, что мне предстоит пережить еще нечто такое, к чему я совершенно не готова.

– И с чем это связано?

– Не знаю… так… пока что-то неопределенное. Но у Евы уже возник какой-то замысел, – задумчиво ответила Алекс. – Ведь такого еще не бывало, чтобы она сомневалась в правильности своих поступков. Мы тысячу раз слышали, как она провозглашала: «Я обязана выполнить свое предназначение, и ничто – ничто! – не в состоянии помешать мне». – Алекс удалось очень точно передать выражение и интонацию матери, которая «давала очередное представление».

– Если она хотела, чтобы я простила ее, то почему не попросила меня прийти? Знаешь, мне кажется…

– Что?

– …Может быть, это звучит слишком жестоко, но она снова играет какую-то роль. Иначе все это совершенно не соответствует ее характеру. Она отвергала саму мысль о моем существовании. И теперь вдруг при всех попросила у меня прощения. Мне кажется, что просто начался новый акт пьесы. Ведь она как хамелеон. Боюсь, что я так никогда и не увижу ее истинного лица – только те маски, которые она надевает. Но сейчас доктор говорит, что она эмоционально истощена и впала в патологический сон. У нее такое уже случалось. Однажды она проспала три дня…

– Она и в самом деле должна была истощить все свои душевные запасы… Будем ждать…

– Ты уже подготовил сообщение для прессы?

– Да, еще до того, как телефон начал звонить, как сумасшедший. Я подчеркнул, что Ева находится в глубоком шоке.

– И мне так кажется. Почему, Макс? Я не понимаю.

– А ты стараешься всегда все понимать?

– На все есть свои причины, – твердо ответила Алекс.

– Поэтому ты и сомневаешься в искренности матери?

– Угрызения совести – это то, чего она никогда не переживала. Ее убежденность в непогрешимости своих поступков непоколебима.

– И ты не веришь, что человеческое сердце способно измениться под влиянием обстоятельств?

– Мне бы хотелось, чтобы у нее было сердце.

– По крайней мере, два человека смогли заставить ее забыть обо всем.

– Не путай сердце и чувства со страстью, с половым влечением.

– Но Криса-то она обожала.

– И выбирала весьма странные способы для демонстрации своего чувства. Любить в ее представлении – означало завладеть кем-либо и повелевать им.

– Тогда тем более все понятно. Она утратила то, что представлялось для нее самой большой ценностью. Смерть по-разному отзывается в душах людей. И я впервые вижу, как дыхание смерти коснулось Евы.

– Потому что не видел ее раньше…

– Но, может быть, именно потому, что на этот раз она переживает искренне, тебе кажется, что она не очень убедительна в своей роли? Вспомни, что рассказывал Джонси, когда он сообщил об аварии с Крисом. Она будто окаменела, и единственное, что она смогла вымолвить, это – «отвезите меня к сыну». – Теперь она на двадцать лет старше. Время и возраст потребовали некоторых переделок в пьесе.

– Боже мой, да ты иной раз как стена, непробиваемая стена!

Алекс вспыхнула, но все так же упрямо повторила:

– Не пытайся убедить меня, что чья-то смерть способна изменить характер человека. Боюсь, ты напрасно тратишь время, стараясь внушить мне, что мать превратилась в святого Павла…

– А почему бы и нет? Ты ведь знаешь, как ловко она умеет манипулировать людьми, событиями, самой жизнью, наконец… Ее воспоминания, наверное, составили бы толстенный том. Но не следует упускать из виду одну важную вещь: даже Ева Черни ничего не может поделать со смертью. И осознание этого, быть может, вызвало желание кое-что исправить, изменить. Попытайся посмотреть на нее под таким углом. Не исключено, что случившееся помогло ей осознать ужасную для женщины вещь – что она стареет, что осталась одна… Плотина рухнула, и на нее обрушилось то, что она прятала от себя: как она прожила жизнь и то, что она творила. Может быть, после этого тебе не покажется столь уж странной ее просьба о прощении. – Макс снова сел. – К тому же, – добавил он, – не забывай и о том, что Ева эмоциональная натура.

– Разумеется. Но она никогда – даже под воздействием порыва – не действовала в ущерб себе.

– Но так ли уж бескорыстна ты сама?

– На чьей ты стороне, не понимаю? – сердито спросила его Алекс.

– Как всегда, на своей собственной, – ответил Макс. – На сегодняшний день моя задача – прояснить все темные пятна… В чем дело, Жак?

Дворецкий, осторожно постучавший в дверь, вошел в гостиную:

– Вы заказывали Сейшеллы, сэр? Заказ выполнен.

– Я буду говорить отсюда, – ответил Макс и добавил, обращаясь к Алекс: – Нет, нет, тебе незачем уходить… Мне просто надо сообщить Море о похоронах.

• Предыдущая
• 9/104
• Следующая