Алмазная колесница. Том 1 - Акунин Борис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая

Даже сухаря Фандорина проняло — он смотрел с удивлением, даже с растерянностью.

— Как вы могли подумать, что я спасаю своего любовника! — горько произнесла Гликерия Романовна, развивая успех. — Разве стала бы я, любя одного мужчину, зазывать к себе другого? Да, вначале я намеревалась вас очаровать, чтобы помочь Васе, но… но вы в самом деле вскружили мне голову. Признаться, я даже и забыла, ради чего хотела завлечь вас… Знаете, вот здесь вдруг что-то сжалось… — Она положила руку пониже лифа, чтобы рельефнее обрисовался бюст, и без того очень недурной.

Гликерия Романовна произнесла глухим от страсти голосом ещё несколько фраз в том же роде, не слишком заботясь об их правдоподобии — известно, что мужчины на такие речи доверчивы, особенно, когда добыча столь близка и доступна.

— Я ни о чем вас не прошу. И не буду просить. Забудем обо всем…

Она запрокинула голову и повернула её немного вбок. Во-первых, этот ракурс был самый выигрышный, а во-вторых, так было очень удобно её поцеловать.

Прошла секунда, вторая, третья.

Поцелуя не было.

Открыв и скосив глаза, Лидина увидела, что Фандорин смотрит не на неё, а в сторону. Ничего интересного там не было, лишь телефонный аппарат на стене.

— П-потерял чертёж? Рыбников вам так сказал? — раздумчиво произнёс следователь. — Он вам солгал, сударыня. Этот человек японский ш-шпион. Не хотите говорить, где он, — не нужно. Я и без вас это нынче же узнаю. П-прощайте.

Развернулся и вышел из квартиры.

У Гликерии Романовны чуть ноги не подкосились. Шпион? Какое чудовищное подозрение! Бедный Вася! Нужно немедленно предупредить его! Оказывается, опасность ещё серьёзней, чем он думает! И потом, Фандорин сказал, что нынче же узнает, где Вася прячется!

Она схватила телефонный рожок, но вдруг испугалась, не подслушивает ли следователь с лестницы. Распахнула дверь — никого, только быстрые шаги по ступеням.

Вернулась, стала телефонировать.

— Пансион «Сен-Санс», — проворковал в трубке женский голос. Слышались звуки фортепиано, играющего весёлую польку.

— Мне срочно нужно Василия Александровича!

— Их нету.

— А скоро ли будет?

— Они нам не докладываются.

Какая невоспитанная горничная! Лидина в отчаянии топнула ногой.

Выход был один: ехать туда и дожидаться.

Швейцар уставился на посетительницу так, будто к нему явилась не нарядная, в высшей степени приличная дама, а черт с рогами, и загородил проход грудью.

— Вам кого? — спросил он подозрительно.

Из дверей, как давеча из телефонной трубки, доносилась развесёлая музыка. Это в пансионе-то, в одиннадцатом часу вечера?

Ах да, ведь нынче 26 мая, окончание учебного года, вспомнила Гликерия Романовна. В пансионе, должно быть, выпускное празднество, потому и столько экипажей во дворе — родители приехали. Неудивительно, что швейцар не хочет пускать постороннего человека.

— Я не на праздник, — объяснила ему Лидина. — Мне нужно дождаться господина Рыбникова. Он, наверное, скоро придёт.

— Пришёл уже. Только к ним не сюда, вон туда пожалуйте, — показал привратник на крылечко.

— Ах, какая я глупая! Разумеется, не может же Вася жить с пансионерками!

Она взбежала по ступенькам, шурша шёлком. Торопливо позвонила, да ещё и принялась стучать.

В окнах квартиры было темно. Ни тени, ни звука.

Устав ждать, Лидина крикнула:

— Василий Александрович! Это я! У меня срочное, ужасно важное дело!

И дверь сразу открылась, в ту же самую секунду.

На пороге стоял Рыбников и молча смотрел на нежданную гостью.

— Отчего у вас темно? — спросила она почему-то шёпотом.

— Кажется, перегорел электрический трансформер. Что случилось?

— Но свечи-то у вас есть? — спросила она входя и прямо с порога, волнуясь и глотая слова, принялась рассказывать плохую новость: как случайно, в одном доме, познакомилась с чиновником, ведущим дело, и что этот человек считает Василия Александровича японским шпионом.

— Нужно объяснить ему, что чертёж у вас украли! Я буду свидетельницей, я расскажу про того типа из поезда! Вы не представляете, что за человек Фандорин. Очень серьёзный господин, глаза как лёд! Пускай разыскивает не вас, а того чернявого! Давайте я сама ему все объясню!

Рыбников слушал её сбивчивый рассказ молча и одну за одной зажигал свечи в канделябре. В подрагивающем свете его лицо показалось Гликерии Романовне таким усталым, несчастным и затравленным, что она задохнулась от жалости.

— Я для вас всё сделаю! Я вас не оставлю! — воскликнула Лидина, порывисто хватая его за руки.

Он дёрнулся, и в глазах его вспыхнули странные искры, совершенно преобразившие заурядную внешность. Это лицо уже не казалось Гликерии Романовне жалким — о нет! По чертам Рыбникова метались черно-красные тени, он был сейчас похож на врубелевского Демона.

— Боже, милый, милый, я же люблю вас… — пролепетала Лидина, потрясённая этим открытием. — Как же я… Вы самое дорогое, что у меня есть!

Она протянула ему руки, лицо, всё своё тело, трепеща в предвкушении встречного движения.

Но бывший штабс-капитан издал звук, похожий на рычание — и попятился.

— Уходите, — сказал он хрипло. — Немедленно уходите.

Лидина не помнила, как выбежала на улицу.

Какое-то время Рыбников стоял в прихожей неподвижно, смотрел на огоньки свечей застывшим, помертвевшим взглядом.

Потом в дверь тихонько постучали.

Одним прыжком он подскочил, рванул створку.

На крыльце стояла графиня.

— Извините за беспокойство, — сказала она, вглядываясь в полумрак. — У меня нынче шумно, так я пришла справиться, не досаждают ли вам гости. Я могу сказать им, что на фортепиано лопнула струна, и завести граммофон в малой гостиной. Тогда будет тише…

Почувствовав в поведении постояльца какую-то необычность, Бовада умолкла на полуслове.

— Почему вы так на меня смотрите?

Василий Александрович молча взял её за руку, притянул к себе.

Графиня была женщиной хладнокровной и чрезвычайно опытной, но тут от неожиданности растерялась.

— Пойдём, — рванул её за собой преобразившийся Рыбников.

Она шла за ним, недоверчиво улыбаясь.

Но когда Василий Александрович с глухим стоном впился в неё губами и сжал в своих сильных руках, улыбка на полном, красивом лице вдовы испанского гранда сменилась сначала изумлением, а позднее гримасой страсти.

Полчаса спустя Беатрису было не узнать. Она плакала у любовника на плече и шептала слова, которых не произносила много лет, с раннего девичества.

— Если бы ты знал, если бы ты знал, — всё повторяла она, вытирая слезы, но что именно он должен знать, объяснить так и не умела.

Рыбников её еле выпроводил.

Наконец оставшись в одиночестве, он сел на пол в неудобной, замысловатой позе. Пробыл так ровно восемь минут. Потом встал, по-собачьи встряхнулся и сделал телефонный звонок — ровно за тридцать минут до полуночи, как было условлено.

А в это самое время на другом конце бульварного кольца Лидина, ещё не снявшая накидки и шляпы, стояла у себя в прихожей перед зеркалом и горько плакала.

— Кончено… Жизнь кончена, — шептала она. — Я никому, никому не нужна…

Она покачнулась, задела ногой что-то шуршащее и вскрикнула. Весь пол прихожей был покрыт живым ковром из алых роз. Если б нос бедной Гликерии Романовны не заложило от рыданий, она ощутила бы дурманящий аромат ещё на лестнице.

Из тёмных глубин квартиры, сначала вкрадчиво, потом всё мощней и мощней полились чарующие звуки. Волшебный голос запел серенаду графа Альмавивы:

— "Скоро восток золото-ою ярко заблещет зарё-ою…"

Слезы из прекрасных глаз Гликерии Романовны хлынули ещё пуще.

Едва дочитав срочное послание от старшего бригады, что прибыла из Петербурга взамен сражённых стальными звёздами филёров, Евстратий Павлович выскочил из-за стола и кинулся к двери — даже про котелок забыл.

• Предыдущая
• 28/34
• Следующая