Зима Гелликонии - Олдисс Брайан Уилсон - Страница 95

— Мой муж умер, — проговорила она. — Тебе известно об этом? Я говорила тебе, что он сделал со мной в нашу первую брачную ночь?

— Инсил, на сегодня с меня хватит твоих откровений. Эта часть твоей жизни закончилась. Ты еще молода. Мы можем пожениться, можем еще сделать друг друга счастливыми или несчастными, как положит судьба.

Окутавшись дымом, она ответила из центра дымного облака:

— Ты теперь изгнанник и беглец. Мне же нужен дом. Нужна забота. А любовь мне ни к чему. Все, что мне теперь нужно, это оччара. И кто-то, кто мог бы защитить меня. Я хочу, чтобы ты вернул Аспераманку.

— Это невозможно. Он умер.

— Если ты считаешь, что это невозможно, Лутерин, тогда, пожалуйста, помолчи и оставь меня с моими мыслями. Я вдова. Зимой вдовы долго не живут...

Он сел рядом с ней, потягивая свою трубку с оччарой, чувствуя, как в нем умирают все мысли.

— Если бы ты мог убить и моего отца, Хранителя, то наша удаленная от центра власти община еще могла бы изменить свою природу. Колесо наверняка бы остановилось. Чума пришла бы и ушла. Выжившие смогли бы пережить Вейр-Зиму.

— Всегда кто-то выживет. Таков закон природы.

— Мой муж показал мне, что такое закон природы, так что благодарю покорно. Я больше не хочу замуж.

Они замолчали. Вошел молодой Одим и объявил, что Торес Лахл дожидается Лутерина наверху. Лутерин выругался и, спотыкаясь, двинулся по скрипучей лестнице следом за купцом, даже не оглянувшись на Инсил, уверенный в том, что та еще некоторое время никуда не денется.

Лутерина проводили в небольшой кабинет, где роль двери исполняла занавеска. Внутри единственным предметом обстановки была кровать. Возле кровати стояла Торес Лахл. Его поразило то, какой коренастой она стала, но потом он вспомнил, что и сам теперь выглядит так же.

Возраст Торес был заметен. Хотя она одевалась по-прежнему так, как в былые времена, в волосах появилась седина. Кожа на щеках загрубела и обветрилась от мороза. Глаза смотрели тяжело, хотя при виде Лутерина в них зажегся свет узнавания. Она ничем не походила на Инсил, в том числе спокойной выдержанностью, с которой позволила ему рассмотреть себя.

Торес была обута в сапоги. Ее платье было старым и заплатанным. Внезапно она сняла с головы меховую шапку — в знак приветствия или уважения, он не понял.

Он шагнул к ней навстречу. Торес немедленно шагнула к нему, обняла и расцеловала в обе щеки.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Вчера я видела тебя. Я ждала снаружи Колеса, когда тебя выпустят. Я окликнула тебя, но ты не оглянулся.

— Снаружи было столько света, я ослеп.

В его голове было пусто от оччары, и он не мог придумать, что сказать. Ему бы хотелось, чтобы она шутила с ним, как Инсил. Увидев, что Торес не собирается улыбаться, он спросил:

— Ты знаешь Инсил Эсикананзи?

— Мы подружились и поддерживали друг друга в разные времена. Столько лет прошло, Лутерин... Что ты собираешься делать?

— Что делать? Солнце зашло.

— Но жить-то надо.

— Я искупил свою вину, но снова в бегах... Меня могут обвинить в чем угодно, даже в смерти Аспераманки.

Он тяжело опустился на кровать.

— Аспераманка умер? Вот уж, действительно, благая весть... — она рассмеялась, а потом сказала:

— Если ты доверяешь мне, Лутерин, я могу отвести тебя в свое убежище.

— Из-за меня тебе будет грозить опасность.

— Наши отношения должны быть другими. Я еще молода, Лутерин. Ты еще хочешь меня?

Видя, что он медлит в нерешительности, она умоляюще продолжила:

— Ты нужен мне, Лутерин. Когда-то ты любил меня, так мне казалось. Что тебе делать здесь, в городе, в окружении врагов?

— Можно сражаться, — ответил он. И рассмеялся.

Они начали осторожно спускаться по ступенькам, старясь не оступиться в темноте. В самом низу Лутерин оглянулся на дальнюю комнату. К его удивлению, на кушетке уже никого не было — Инсил ушла.

Они попрощались с молодым Одимом и вышли в ночь.

В сгущающейся тьме в небесах несся Аверн, продолжая свое стремительное странствие по орбите. Аверн превратился в глаз мертвеца.

Настал день, когда замечательные машины отслужили свое. Системы жизнеобеспечения и ремонта действовали лишь частично. Многие другие системы — но не самые жизненно важные — еще функционировали. Воздух поступал в помещения и очищался. Машины-мусорщики по-прежнему регулярно ползали по переходам. Компьютеры продолжали обмен информацией. Машины по приготовлению кофе исправно кипятили воду и готовили напиток. Стабилизаторы орбиты автоматически поддерживали движение Земной станции наблюдения вокруг Гелликонии. В отсеке космических челноков в туалете регулярно спускал воду писсуар, напоминая животное, не способное сдержать действие слезной железы.

Лишь отправка сигналов к Земле прекратилась.

Тем более, что Земля больше не нуждалась в них, хотя многие там сожалели о прекращении старинной и бесконечной истории другого мира. Земля уже прошла этап насилия, на котором цивилизованность измеряли объемом собственности, и вступила в новый этап, на котором ценилось только волшебство личного опыта, подлежащее равному разделению, а не накоплению; воздавание должного, а не запасание и припрятывание. Человеческие существа все больше уподоблялись Гайе, становясь постоянно изменчивыми, всепроникающими, всегда готовыми к свершениям нового дня.

Они шли в сгущающихся сумерках, и Торес Лахл старалась болтать о пустяках. Шел снег, приносимый с севера.

Лутерин помалкивал. Переждав его молчание, Торес сказала, что родила ему сына, которому теперь уже десять, и рассказала Лутерину несколько смешных историй о сыне.

— Интересно, вырастет ли он таким, чтобы убить своего отца, — сказал вдруг Лутерин.

— Он родился измененным, как мы с тобой. Он твой истинный сын, Лутерин. Он выживет и породит на свет тех, кто выживет после него, надеюсь, что так.

Он немного обогнал ее, все еще не зная, что сказать. Они миновали брошенную хижину и направились к опушке леса. Время от времени Лутерин оглядывался.

Торес продолжала говорить о своем.

— Ты по-прежнему ненавидишь олигархию за то, что они убивают фагоров. Если бы только они поняли, в чем суть жирной смерти, они бы знали, что, убивая фагоров, уничтожают и свой род.

— Они отлично понимают, что делают.

— Нет, Лутерин. Ты сделал мне щедрый подарок, дав ключ от часовни ЯндолАнганола, и с тех пор я там живу. Однажды вечером в дверь постучали, и за дверью стояла Инсил Эсикананзи.

Он заинтересовался.

— Откуда Инсил узнала, что ты там?

— Случайно. Она убежала от Аспераманки. Они только что поженились. Он грубо надругался над ней, жестокий содомит, и Инсил страдала от боли и отчаяния. Она вспомнила о часовне, куда твой брат Фавин приводил ее однажды в счастливые дни. Я позаботилась о ней, и с тех пор мы сблизились и подружились.

— Что ж... я рад, что вы познакомились.

— Я показала ей записи короля ЯндолАнганола и дамы Мунтрас, где объяснялось, что вши, передающиеся от фагоров к людям, необходимы для того, чтобы человечество выживало в суровые времена года. Инсил унесла с собой это знание, чтобы объяснить Владетелю и Хранителю, но они оставили ее слова без внимания.

Лутерин недобро усмехнулся.

— Они оставили ее слова без внимания потому, что все уже давно знали. Они вовсе не хотели, чтобы Инсил вмешивалась в их дела. Они управляли системой, разве не так? Они все знали. Мой отец тоже все знал. Неужели ты думаешь, что эти старые церковные записи могли быть для кого-то тайной? Об этом давно уже было известно.

Склон набирал крутизну. Они осторожно выбирали дорогу к опушке каспиарнового леса.

— Олигарх знал, что уничтожение всех фагоров неизбежно означает уничтожение всех людей — и все равно отдавал приказы? В это невозможно поверить.

— Я не стану оправдывать деяния отца, как и Аспераманку, но то, что они знали, не устраивало их. Только и всего. Они чувствовали, что должны двигаться в выбранном направлении, какова бы ни была истина.