Псы, стерегущие мир - Игнатушин Алексей - Страница 27

Конь воеводы остановился у двух близстоящих деревьев, в нерешительности тряхнул головой. Стрый пятками сдвинул угольную гору с места. Меж деревьями можно пронести Ждана поперек, но воевода едва протиснулся. Плечи, облитые кольчугой, со скрежетом сорвали куски коры, стволы забелели свежими срезами.

Отряд проник за стену стволов – лошади упрямились, пришлось понукать, а Нежелан до плечевого хруста натянул поводья вьючных лошадей.

– Чего упрямитесь, волчья сыть! – буркнул Буслай. И осекся.

Они оказались на большой поляне, окруженной стеной могучих деревьев с раскидистыми кронами, способными укрыть тенью княжий двор. У дальней стены леса ютилась ветхая изба со странно плоской крышей, огороженная высоким тыном из толстых веток. На жердях в ряд выстроились странные горшки. Изба была повернута дверью к лесу, пахло едой.

Кони отпрянули и испуганно заржали. Под копытами струились черные ленты, в траве жутко шипело. Буслай с проклятьями удержал на месте дрожащую лошадь и плюнул в пасть угрожающе вставшей змеи.

По всей поляне кишели мерзкие гады, посланцы Чернобога, мерзкие и коварные, опасные настолько, что настоящее имя гадов стерлось в памяти людей, как и имя медведя. Заменили, чтобы не накликать беду, на обтекаемое «змея», ползущая по земле.

Потревоженные гады расступились перед отрядом и улеглись по краям тропы. От холодного немигающего взгляда Савке сделалось дурно. Лют оглядел шевелящуюся поляну, в сердце вполз холодок, но взгляд на невозмутимого воеводу дрожь унял.

Стрый оглядел гадов. Там, куда падал его взгляд, шипение стихало, змеи сворачивались кольцами, засыпали. Воевода оглянулся на спутников.

– Чего встали? Решили здесь заночевать? Тогда ладно.

Гором фыркнул, копыта промяли мягкую землю, за конем протянулась цепь следов размером с блюдце. Буслай переглянулся с Лютом и недовольно буркнул:

– Вот бес волохатый, все нипочем!

Лют вспомнил разговоры об отце Стрыя. Увидев такое, задумаешься: может, и впрямь Волос-Змей постарался?

Отряд нехотя двинулся. Бедные кони на подламывающихся ногах подошли к тыну. В лицо пахнуло холодом, кишки в животах скрутило морским узлом, почудилось, что встала за плечом смерть, дохнула в шею тленом и ужасом.

Буслай пригляделся к тыну, глаза поползли на лоб. За спиной испуганно ахнули отроки с Нежеланом – ограда состояла из человечьих костей. На горшках вспыхнули яркие точки. Лют невольно натянул поводья, испуганный конь замесил воздух копытами. Черепа на жердях клацнули щербатыми челюстями, со скрипом шевельнулись, оглядывая путников плотоядно, рты раскрылись.

– Может, в лесу заночуем? – спросил Буслай робко.

Голос Стрыя прогрохотал в темноте. Лошади, раньше пугавшиеся его, теперь успокоенно притихли.

– Не боись. Будем проявлять вежество – останемся целы.

Савка спросил с надеждой:

– Правда?

– Наверное.

Воевода распахнул калитку. Череп глянул зло, зубы клацнули, в следующий миг землю усеяли обломки костей. Буслай нервно хохотнул:

– Люблю такое вежество.

Стрый буркнул хмуро:

– Не скалься, а то будешь на жерди зубы сушить.

Въехавший последним, Нежелан прикрыл дверцу. Запоры в виде рук хватали за края одежи, но бедовик увернулся от обглоданных пальцев. Отряд заполнил небольшой двор. Стрый грузно спешился, оглядел оробевших спутников, глаза блеснули лукаво.

– Что к седлам приросли?

Насмешливый голос воеводы вывел из ступора. Буслай лихо спрыгнул. Люту помогли спешиться заботливые отроки. Нежелан скатился с седла, как капля, и застыл в нерешительности.

Буслай пригляделся к крыше, по горлу прошел комок, в желудке заурчало – таких блинов он еще не видал. Настроение упало, когда припомнил, что блины – поминальная еда, а стало быть, хозяин избы…

– Воевода, она нас сожрет!

Стрый глянул хмуро. Ночь вступила в права. Если бы не мертвенный свет глазниц людских черепов, то лица не разглядишь. Но лучше было бы не видеть, как в мертвенном свете на лице воеводы проглянула маска смерти.

– Авось не сожрет, – ответил воевода.

Ждан переглянулся с Савкой, шумно сглотнул.

– Вот почему изба передом к лесу стоит. Как там кощунники баяли: избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом.

Ночной воздух прорезал насмешливый возглас Буслая:

– И немного наклонись.

От громкого скрипа сердца застыли. Изба задрожала, клацнула бревнами, сруб с треском оторвался от земли. В лесу заухало. Черепа застучали зубами, будто свора голодных детей ложками.

Лют позабыл о ране, глазами впился в два изломанных посредине столба под срубом. Чешуйчатые столбы шевельнулись; изба, гремя бревнами, повернулась; в стороны полетели комья земли. Лют перевел взгляд с трехпалых лап, увенчанных гигантскими когтями, на дверь с прибитым черепом.

Куриные ноги еще раз переступили и вытянулись в струнку – изба со скрипом накренилась. Внутри загрохотало: бились горшки, сдавленно ругались, оглушительно визжал поросенок. Дверь слетела с петель, из нутра выпал ком грязной рухляди, сверху рухнул визжащий свин, скатился кубарем на землю, копытца простукали по утоптанной земле, и визг затих за стеной деревьев.

Буслай от души расхохотался. Лют глянул на него, как на пришибленного. Воевода сплюнул под ноги. Отроки с Нежеланом переглянулись испуганно.

Ком рухляди зашевелился. Буслай поперхнулся смехом, отроки попятились, лошади попытались вырваться. Из вороха шкур проглянул горящий ненавистью глаз, смерил пришлых. К щеке Буслая будто приложили раскаленную болванку, и он с криком схватился за лицо. Воевода загородил гридня.

Лют невольно отступил, когда фигура в лохмотьях встала вровень со Стрыем. Отроки глянули на уродливое лицо с закушенной кривым зубом верхней губой, бельмом на глазу, носом крючком, как у влетевшего в скалу орла. Отроки в страхе попятились и схватили обереги.

Лют брезгливо смотрел на спутанные космы, в носу зачесалось от вони. Когда старуха шевельнулась, полы ее одеяния распахнулись, и Нежелан крикнул ошеломленно:

– Вот это титьки!

Воевода глянул строго, и бедовик умолк. Стрый поглядел на хозяйку диковинной избы и согнулся в поклоне:

– Здрав будь, Ягйнишна.

Буслай распахнул рот: как это воевода ухитрился выгов… выговр… тьфу!.. сказать?

Старуха недовольно уставилась на Стрыя, верхняя губа приподнялась, обнажив ряд острых зубов, белых, как снежные пики. Ноздри, такие же волохатые, как у воеводы, шумно втянули воздух. Прозвучал противный до жути скрипящий голос:

– Какие гости пожаловали! С добром али с худом?

Лошади задрожали при первых звуках, рванулись из рук, но Баба-яга шикнула – и двор покрылся конскими статуями. Гором сердито всхрапнул. Ночь заполыхала огнем лошадиных глаз. Яга с интересом уставилась на угольного коня, посмотрела на воеводу. Стрый кивнул.

– Вижу, гости непростые пожаловали. Сказывайте: дело пытаете аль от дела мытаете?

Буслай вставил из-за плеча воеводы:

– А как же гостей напоить-накормить, в баньке попарить, а потом вопросы задавать?

– Да где ты баню видишь? Наслушаются сказок, озоруют, – проворчала старуха.

Яга глянула злобно. Буслай отшатнулся от бельмового лица, к горлу подкатил рвотный комок. Стрый несильно съездил гридня по затылку, а к Яге обратился с почтением:

– Извиняй, матушка, нерадивого, в детстве головой ушибся, да леший вихрем обошел, вот и лепит невесть что. Худого не сделаем, пусти переночевать, а харч свой имеется.

Испещренное морщинами лицо смягчилось, бельмо будто прояснилось, огненная злоба в здоровом глазу утихла. Буслай зашипел сердитым котом, но Лют наступил ему на ногу, глянул свирепо, и гридень притих.

– Давненько гостей не привечала, – проскрипела Яга. Буслай поежился от взгляда. – Да, много воды утекло. Как всюду был лес, так молились, обряды свершали, а стоило на плешах Великого Леса покопаться в земле, как червям, так в нечисть записали.