Псы, стерегущие мир - Игнатушин Алексей - Страница 3

– Добро. У тебя как?

Волхв блеснул желтоватыми зубами, посох глухо ткнулся в шкуру медведя.

– Не до сна ныне, княже, – развел руками Вольга.

Яромир повернулся к окну и принялся рассматривать посад за стенами детинца. Город постепенно полнился людьми: встали мастеровые, закружился дым над домами пекарей, на мостовых заспанные горожане оживали потихоньку, сбрасывали остатки сна. Скоро Кременчуг забурлит, гомон торгов достигнет кремля, да и в детинце закипит работа.

Князь посмотрел на Вольгу:

– Что так? Любо в личине волка по лесу шастать? То-то слухи ходят, что объявился хорт величины небывалой.

Волхв досадливо дернул рукой, белоснежная борода гневно встопорщилась.

– Брехня, княже! Делать больше нечего, как бегать по ночам. Спать-то когда? Да в моем возрасте не больно побегаешь.

Князь кивнул, глаза блеснули озорно.

– А хотелось?

Волхв прогудел насмешливо:

– Княже, ты зело озорным стал, никак собираешься в скоморохи?

Князь дернул плечом, спрятал в бороде ухмылку. Во дворе детинца раздался грозный крик, звон затрещин, затем металла. Яромир глянул, в сощуренных глазах блеснула насмешка.

Кряжистый, с широченной бородой-лопатой муж выстроил в ряд безусых отроков и рукой тяжело охаживал нерадивых по льняным затылкам.

– Ну кто так топор держит? – спросил воевода досадливо.

– Я, воевода-батюшка, – ответил отрок виновато.

Воевода остановился, лицо побагровело, грудь раздалась в стороны, как у сердитого петуха. На голову отрока обрушился поток ругательств и подзатыльники.

Отрок снес наказание покорно, изредка вставляя:

– Да, воевода, такой вот уродился.

Пожилой воин отвел душу, лицо приобрело нормальный оттенок.

– Навязали на голову, – сплюнул воевода в пыль. – Так, – возвысил голос, – взяли мечи, да деревянные, олухи! Вам ножей давать нельзя, косорукие, друг друга перережете! Встали супротив!

Вольга выглянул в окно, хмуро оглядел фигуру воеводы. Тот почувствовал, оборотился. Лицо скривилось, будто наелся кислицы, под ноги полетел плевок, на отроков обрушились гневные крики.

Яромир заметил с усмешкой:

– Чтой-то друг друга не любите?

Волхв ответил хмуро:

– Нам с Ратьгоем то необязательно. Он верит в силу меча, я – разума, оба служим Отечеству. О другом хочу поговорить, князь.

Яромир отошел от окна, взгляд скользнул по стене, зацепился за скрещенные мечи.

– Говори, Вольга. – В груди разросся неприятный холодок, в животе потревоженно зашевелились кишки: знает, о чем речь пойдет.

Волхв уткнулся взглядом в спину князя:

– На кордонах тревожно, княже.

– Набеги?

– Нет, князь. Собирается там немалая сила… – Волхв, опираясь на посох, встал с Яромиром рядом. – Третьи сутки на юге стоит туча.

Князь оторвал взгляд от мечей, брови поползли вверх.

– Какая туча? Нет ничего.

Вольга ответил сдержанно:

– Я смотрел не обычным взором. Так вот, будто облако грозовое повисло, постоянно растет, силы темные его питают. Не к добру.

Князь фыркнул, одарил волхва насмешливым взглядом:

– Оно понятно, что к худу. Еще что, договаривай!

Посох жалобно затрещал, ладонь волхва – воину под стать – смяла дерево.

– Думаю, по нашу душу. Через наши земли пройдет.

Князь кивнул. Глаза потемнели; в животе разросся холодный ком, словно князь проглотил горсть снега; уголки губ опустились.

– Знаю.

Кустистые брови волхва ударились о налобную тесьму.

– Откуда, княже?

Яромир ответил со вздохом:

– Друг весточку передал.

Князь замолчал. Тишину изредка нарушали крики Ратьгоя, гоняющего отроков по двору детинца. Волхв откашлялся:

– Ага, друг, ну, эт-понятно. И что дальше, княже?

Яромир перевел взгляд на участок стены, увешанный щитами. Справные щиты: посреди червленого круга со знаками княжеского рода весело отражала солнечные лучи выпуклая бляха умбона. На такие щиты шла кожа с плечевых частей быка; мастер терпеливо и любовно вываривал ее в растопленном воске, чтобы щит не размок под дождем и при речной переправе. По такому колоти мечом без устали, а добьешься нескольких царапин.

Вольга перехватил взгляд князя, вздохнул тяжко.

– Ясно. Придется тряхнуть стариной. За что хоть супостат ополчился?

Князь пожал плечами, но живот скрутило судорогой. Ответил как можно равнодушнее:

– Не все равно? Главное: не договоримся – не на живот будем биться, насмерть.

Седая голова волхва низко склонилась, узловатые пальцы нервно шевелились, будто перебирали в спешке чародейные травы. Вольга поднял голову, посмотрел остро:

– Потому услал Стрыя? – Яромир кивнул, и волхв продолжил: – То-то я дивился: на кой ляд отправляться к порубежью? К князю Вышатичу…

Князь молча кивнул, и Вольга хмуро усмехнулся:

– Неразговорчив ты сегодня, княже. Пойду я, дел много, травы заготовлю.

Яромир посмотрел на служителя богов, кивком отпустил. Поспешно оборотился к открытому окну, чтобы не усмотрел мудрый старец в глазах тревоги. За спиной простучал посох, скрипнула дверь, и шаги Вольги стихли.

Яромир втянул утренний воздух с ароматом печева. У входа в поварню мельтешила челядь, спеша приготовить стряпню. Отроки под рукой Ратьгоя невольно раздували ноздри, головы поворачивались на запахи съестного, слова о ратном искусстве пролетали мимо ушей.

Ратьгой налился дурной кровью, но мимо прошла дородная кухарка, лукаво стрельнула глазками, и воевода оттаял. Пальцы, похожие на коренья дуба, крутнули пышный ус.

Князь светло улыбнулся, взор скользнул к небозему. Миновал каменную – вот диво! – стену детинца, заботливо прошелся по посаду, где начинала бурлить жизнь, уткнулся в городскую стену, в воинов, неспешно ходящих по забралу.

За городом рос яблоневый сад. Князь посадил его для Умилы, дабы любимая радовалась, глядя на кусочек ирия на земле.

Опричь садов виднелась темная стена леса – тянулась покуда глаз хватает.

Солнце ласково освещало земную красоту: любо богам смотреть, как трудолюбивые люди обращаются с сотворенным миром. Яромир устало закрыл глаза, и перед внутренним взором город и сады полыхали губительным огнем. К небу всходил черный дым.

Щеки коснулась незримая ладонь, потрепала ласково. Князь невольно улыбнулся, холодная глыба в животе немного оттаяла.

Ведогон – незримый дух-защитник, что во время сна исходит из человека и охраняет от неприятеля: вредного баечника, воров – не стал дожидаться ночи и хоть как-то попытался успокоить.

Зеленый шатер листьев прикрывал от палящего летнего солнца малый конный отряд. По лесной тропке ступали пять седельных лошадей да две вьючные.

Верткая сорока перепрыгнула с ветки на ветку, забавно повернула голову, от удивления распахнула клюв. Во главе отряда ехал, ни дать ни взять, оживший асилок. Огромный муж, без меры волохатый: на лице одни глаза в обрамлении черного волоса – даже из ноздрей торчали жесткие пучки; падала на грудь бородища, густая настолько, что стрела запутается. Шея в человечий обхват, серебряная гривна еле видна из могучей поросли, рамена плеч мало не чиркают деревья на обочине, торс походит на столетний дуб.

Конь под великаном под стать седоку: похож на живую скалу угольного цвета, глаза отсвечивают червью. За чудовищем цепь ям, сыплются в стороны комья земли.

Всадник одет в расшитую рубаху да штаны, ноги в сапогах попирают стремена. При бедре великана исполинский меч, размером с оглоблю, такой попробуешь поднять – пуп порвешь, а глаза на лбу повиснут.

Сорока скакнула на другую ветку, круглый глаз с любопытством уставился на спутников могучана.

Рядом с главой отряда они казались карликами: светловолосые, у одного пышные усы в виде подковы, у другого – окладистая борода, как и надлежит славному мужу. Одеты так же просто. У бородатого меч, усатый с топором.

Бородатый оглянулся на замыкающих – безусых отроков, приставленных в услужение к знатным витязям. В светлой бороде мелькнула дружеская усмешка.