Бумажные людишки - Голдинг Уильям - Страница 20

• Предыдущая
• 20/40
• Следующая

Я поднялся, бросил деньги на столик и поспешно ушел, настороженно посматривая во все стороны, благодаря чему успел заметить, с какой непостижимой скоростью невесть откуда взявшийся бродяга увел со столика мои деньги, прежде чем до них добрался официант. Я все время убеждал себя, что не ошибся — не мог ошибиться. О да, я запомнил покатые плечи Рика, брюки, сшитые явно из мерного лоскута, и ботинки на неимоверно толстой подошве, с помощью которой туристы блюдут дистанцию между собой и землей, по которой ступают. Да. Если бы я не искал уединения, я мог бы даже столкнуться с ним лицом к лицу. Тут до меня дошло, что мое субъективное ощущение безопасности на Рика не распространяется. Он-то мог видеть меня независимо от того, видел я его или нет. Или у меня развились способности хамелеона? Выделялся ли я на фоне чугунного стола или выступа каменной стены?

Темные очки! Вот почему меня не беспокоит утреннее солнце! Я их купил рядом с отелем, когда вышел на прогулку. Они закрывали все лицо, кроме бороды, а бород в Риме, что васильков в поле. Меня не отличишь от профессионала, занимающегося супружескими изменами, или шпионажем, или магазинными кражами; и тут, напуганный воспоминаниями о Рике, я вспомнил, что оставил их на чугунном столе. Том самом круглом чугунном столе. Сначала мне показалось слишком опасным возвращаться на Навону за очками, но я все же решился, осторожно прокрался туда, как профессиональный джентльмен удачи, и выглянул из-за угла. Да, темные очки исчезли. Видимо, там прогулялся еще один бродяга.

Я очень расстроился, к полудню отбыл из отеля (оставив адрес: отель «Конфедерат», Роанок, штат Виргиния) и мчал по автостраде в направлении, которое, как я рассчитывал, сбило бы с толку любого преследователя. Я направился на восток, надеясь, что удастся скрыться на проселках.

Но если это не было совпадением, то как, черт возьми, Рик дознался? Если бы он опирался на показания свидетелей, то сейчас должен был бы находиться на пути в Исландию. Правду-то я никому не сказал. Таможеннику было все равно, этот молодой человек взял паспорт и закрыл его, не заглядывая — а может, это он делал нарочно, чтобы обмануть меня мнимым равнодушием?

Тут я сбавил скорость, съехал на обочину и выключил двигатель. Я сказал себе: Уилфрид Баркли, ты еще в шоке. Тебе надо было выждать пару дней. Мэри-Лу должна была увидеть Рим и Дублин. Они осмотрели бы Рим, возможно, сожалея, что старина Уилф исчез столь необъяснимым образом, но ведь он не просто англичанин, он еще и писатель. Сложи два и два, Мэри-Лу, и тебе станет совершенно понятно, куда направиться. Вспомните хотя бы Шелли и Ноэла Коуарда20. Нет, мил, не вместе, порознь. Мил, ты же специализировалась по английской литературе, ты была моей любимой студенткой, не-а, ты, как выражается старина Уилф, морочишь мне голову. Нет, скажет он, ты входишь в мои верхние пределы с намерением напустить туману. Ха-ха. Ха-ха-ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Ха-ха. Но что скажет мистер Холидей? С этой точки зрения поведение Уилфа явно неадекватно. В конце концов, мы просто хотели кое-что узнать о его прошлом, особенно жареные кусочки, отдельные правонарушения, не говоря уже о том, что он бессчетное множество раз выставлял себя идиотом, отчего теперь просто дергается. Он не имеет права скрывать это, мил. Почему нам не подкормиться на нем?

А что сказала бы она! Почему-то у меня не получалось сочинять речи за эту очаровашку.

Вот с Риком все было ясно.

Мил, должен сказать, я не хотел причинять тебе вреда. На меня действительно подействовала высота. Повлияла на мои мозги то есть. Но я был уверен, что с тобой ничего не случится, он тебя прогонит. Он же из тех, мил. Он тронутый. Я понимал, можешь считать это озарением, мил, что он вообще никогда не имел дела с женщинами. Он гомик. В конце концов, милая, его воспитывала мать, он учился в британской частной школе, а ты знаешь, что это такое. А теперь, милая, давай выбирайся из кровати, пойдем для начала в собор Святого Петра.

Мне понравилась моя жалкая выдумка, и я повеселел. Я сказал себе, что придаю всему этому чересчур много значения. После Рима они направятся в Дублин и будут изучать памятные места старины Блума21.

А этот миллиардер, Холидей. Мэри-Лу в своей невинности явно им восхищалась. Богатство — это такой же вторичный половой признак, как талант, как гений. Я даже решил было вернуться в Рим и поискать мистера Холидея в соответствующем справочнике, но передумал.

Итак, я наконец-то мог продолжать свой путь почти без забот, в относительной безопасности. Однако я заметил в себе одну вещь. Потакание своей слабости. Я боялся быть объектом биографии. В то же время — как я ни старался этого избегать — мне льстила такая возможность. Всякий раз, натыкаясь в блужданиях ума на какую-то кровоточащую рану в прошлом, я тешил себя иллюзией, что теперь-то я совсем другой. И, вознося свои достоинства все выше и выше, сравнивая себя то с тем писателем, то с другим, я под конец преисполнялся сознания своей ценности, оригинальности и величия. Я ловил себя на том, что смотрю через новые темные очки из-под панамы на стайки английских туристов и думаю: «Вот бы они знали!» Итак, я катил себе и катил или сидел за круглым белым столом и пил. Мне пришло в голову — это было в отеле близ л'Акуилы, где итальянцы спасаются в жару, — что такой человек может поставить на место Холидея и Рика Таккера — такой человек гораздо больше, чем им кажется, — спасибо, профессор Таккер! Так держать! Помню, как я сидел и, как выражаются, беседовал со всепонимающей бутылкой вина, глядя, как солнце скрывается куда-то в сторону Рима, и тогда я решил, что нахожусь в ладу с собой, потому что точно знаю, какую книгу напишу. Она расширит репертуар Баркли. В ней речь пойдет о простых, вечных вещах, таких, как молодость и невинность, чистота и любовь. Я немедленно купил машинку. Место было тихое. Никто мне ничего не говорил, кроме минимальных формул вежливости. Мне нравится секс, но на любовь я не способен — вот вам! Спокойно, даже величественно, я сочинил книгу.

В ней Хелен Давенант и юный Айво Кларк катаются на лошадях по зеленым английским полям, припомнить которые с необходимой точностью мне оказалось довольно затруднительно. В общем-то это не имеет особого значения. «Лошади весной» — такая же пастораль, как «Дафнис и Хлоя» или эклоги Вергилия. Помнится, я сам был тронут до глубины души. В Хелен было что-то от Мэри-Лу — какая-то неуклюжая доброта, старательность и невежество, словом, полная невинность. Айво, должен признаться, служил конюхом после того, как побывал клерком в банке, и мне пришлось основательно почистить этот персонаж. Писалось так легко и радостно! Реакция критики оказалась противоположной (они считали, что книга воняет конюшней), но я-то уверен, что она вышла совсем неплохой. Это было очень мирное время. Со скромным торжеством, но и с некоторым сожалением я отправил рукопись своему агенту. Я дал ему адрес до востребования в Югославии, а потом шатался в ожидании ответа по Титограду, куда никакие туристы не ездят.

Там меня ждала гора почты из Англии. Самой первой прибыла телеграмма от Лиз:

«ПОВТОРЯЮ ЧТО ДЕЛАТЬ С ТВОИМИ ЧЕРТОВЫМИ БУМАГАМИ ВПС ОНИ РАСТУТ С КАЖДЫМ ДНЕМ ТЧК ХЭМФ СЕРДИТСЯ ТЧК НАДЕЮСЬ ЭТО НАЙДЕТ ТЕБЯ БЫСТРО ПРИВЕТ ОТ ЭММИ ТЧК ЛИЗ». Затем преисполненная восторга телеграмма от литагента с сообщением, что он отдал рукопись в перепечатку. Я был очень доволен и поднялся в собственных глазах. Мне нравится секс, но на любовь я не способен — вот вам! Ха и так далее.

А потом вывалилась чуть ли не тонна корреспонденции. Мне уже осточертело пить «дингач» — самое полнящее вино в мире, к тому же отвратительно приторное. Поэтому я забрал почти все в Италию и начал разбираться. Единственным, что представляло интерес, оказалось довольно вразумительное письмо (не телеграмма — письмо было отправлено раньше) от Лиз. Могу ли я избавить ее от Таккеров? Рик, видимо, работает на Пинкертона! Она не возражает против того, что Хэмфри приударяет за Мэри-Лу, она понимает мужскую натуру, а с леопарда (тут она бессознательно подпустила юморок, надо понимать) пятен не выведешь. Но ей не нравится то, что Рик встречается с Эмми в Лондоне. Я еще помню Эмми? (Убийственный сарказм.) Эмми достаточно страдала, ей и так пришлось быть слишком резкой, что не характерно для нормальной девушки, нравящейся мужчинам, и ей кажется, что Рик использует ее как заслон, как «подставу», по выражению Хэмфа, чтобы следить за мной или просто выдавливать из нее воспоминания обо мне как отце. Рик носится с проектом, который, надо сказать, должен увенчаться биографией меня, бедного Уилфа, но для начала он собирает материал об Уилфриде Баркли. Жаль, что этот тип Холидей не нашел лучшего применения своим деньгам, но власть развращает и прочая, и прочая. Она надеется, что, где бы я ни находился, я нашел счастье, ведь я (вот это вполне в духе Лиз) истратил столько времени, денег и людей в погоне за ним. Теперь, когда злость прошла, она понимает, что я поступил порядочно, оставив ей акции, она не знает, что они с Хэмфом, не говоря уже об Эмми, делали бы без них, он пальцем не пошевелит, живет только своими удовольствиями. Постскриптум: Неясыть жалеет о случившемся и надеется, что я счастлив с той, которая у меня есть. Ей нехорошо.

• Предыдущая
• 20/40
• Следующая