Стражи цитадели - Каляева Н. - Страница 84

• Предыдущая
• 84/129
• Следующая

Однажды утром, после несколько месяцев, проведенных в Зев'На, я спустился на фехтовальную площадку, готовый приступить к дневным занятиям. Я практиковался с новым клинком — не рапирой, а рубящим боевым мечом. Он был прекрасен: одноручный, с глубоким продольным желобом, облегчавшим его вес, плавно сужающийся к острию. Его длина как раз подходила к моему росту. Так много новых приемов надо было выучить: режущие и рубящие удары, различные выпады, правильные стойки, движения ног, защиты, что я решил приходить каждый день на фехтовальную площадку пораньше и тренироваться, по меньшей мере, на час дольше обычного. Хоть Каладор никогда и не признавал этого, я делал значительные успехи.

Тем утром рядом с Каладором стоял кто-то новый. Как и Каладор, он был зидом — один из воинов Зев'На со странными глазами. Он был очень высок, его редкие рыжие волосы были зачесаны назад с высокого лба. Его лицо было длинным и заостренным, особенно нос. Если бы он не говорил с Каладором, можно было бы подумать, что у него вовсе нет рта.

Каладор поклонился мне и высокому человеку.

— Господин мой принц, позвольте представить вам Коврака, генсея армий лордов — наш высший военный чин. Генсей Коврак будет заниматься следующей ступенью вашего образования — управлением войсками. Вы будете жить в военном лагере генсея в Элихад Ра, и он научит вас командовать солдатами. Для меня было честью учить вас фехтованию.

— Но постойте…

Я едва начал привыкать к Каладору, Харресу и Мерну, только стал добиваться успехов, которые доказали бы им, что я хоть чего-то стою. Мне нравился мой дом, слуги и лошади. Мне не хотелось ничего менять.

Это необходимо, мой юный друг, — сказал Парвен в моей голове. — Вам предстоит стать правителем двух миров. Вы согласились с тем, что мы будем направлять вас в достижении ваших целей, и мы предупреждали вас, что некоторые уроки будут трудными. Ваша судьба — не пребывать в покое. Он сделал бы вас слабым. Слабость — боязнь истинной власти — стала причиной падения Авонара и рода Д'Арната. Разве мы уже не сделали из вас кого-то большего, чем тот сопливый ребенок, которым вы были?

Конечно же, он был прав. Они сделали меня лучше, сильнее, более похожим на того, кем я должен стать. Я мог час бежать по пустыне, вернуться обратно и победить в бою. Я мог скрутить противника на голову выше меня, да еще и сломать ему руку. У меня уже не сводило желудок, когда я подрубал чьи-то ноги так, чтобы они не могли его удержать. Я мог замкнуть ошейник на пленнике, даже не слыша его криков и не чувствуя ничего, кроме облегчения оттого, что еще один дар'нети не сможет больше убить ни одной доброй старушки. Даже если принц Д'Натель и мертв, я отомщу ему. Ведь я поклялся в этом.

— Конечно, я сделаю все, что потребуется.

Мы выехали из крепости, даже не заходя ко мне домой. Все, что мне потребуется, доставят, пояснил Коврак, пока мы ехали по пустыне.

В двух лигах от крепости было самое сердце лагеря зидов, который тянулся до самого горизонта, подернутого коричневой завесой пыли. Прежде я всего дважды бывал в здешних военных укреплениях: первый раз — осмотреть новых лошадей, пригнанных с фермы, где их разводили, и еще раз — пронаблюдать за казнью воина, который пощадил пленника, избавив его от наказания. Его начальники растянули его на земле и давали ему воды ровно столько, чтобы поддерживать в нем жизнь, пока он жарился на солнцепеке днем и замерзал ночью. Каждый день они пороли его, пока плоть не повисала лохмотьями, а ветер облеплял раны песком до такой степени, что нельзя было разобрать, человек ли это. Каждую ночь они колдовали, чтобы наутро он снова оказался здоров. Целыми днями он валялся в забытьи. К тому времени, как он умер, он был уже безумен.

В мой первый день в Элихад Ра мы объезжали ряды палаток, склады с припасами и тренировочные площадки, останавливаясь лишь для того, чтобы посмотреть на учебный бой или другие упражнения. На закате мы подъехали к небольшой возвышенности, где стояли несколько шатров побольше. Генсей указал мне на палатку рядом со своей и сказал, что костер у нас будет общий. Перед моей палаткой ждал коленопреклоненный раб.

— Этот раб будет снабжать вас водой, вином, пищей, готовить для вас и стирать вашу одежду, — пояснил Коврак. — Никаких других роскошеств в военном лагере у вас не будет.

Раб выглядел немногим старше меня. Никто не сказал мне, как его зовут. К счастью, он, кажется, знал свои обязанности, потому что я и понятия не имел, что сказать ему. После того как он помог мне снять доспехи, почистил одежду и погасил лампу, он свернулся клубком снаружи у входа в мою палатку и заснул.

На следующее утро, еще до зари, когда свет вокруг был тусклым и красным, я услышал голос генсея Коврака. Мой раб стоял на коленях у входа в палатку, ожидая меня. Я быстро оделся, дал ему застегнуть на моей талии перевязь и вышел наружу. Коврак растягивал мышцы плеч и рук. Я ничего не сказал ему, потому что он выглядел очень сосредоточенным. Мой раб принес мне чашу с каветом — крепким густым чаем, который был в обычае у зидов. Коврак щелкнул пальцами своему рабу, подавая знак, что тоже хочет пить. Раб Коврака наполнил чашу, но, подавая ее хозяину, споткнулся о колышек палатки и пролил кавет на землю. Прервав свои упражнения лишь на миг, генсей дотянулся до шеста, на котором висели его ножны, обнажил меч и пронзил им раба. Мой раб упал на колени, вжимаясь лбом в песок. Я едва не выронил свою чашу.

Коврак снова щелкнул пальцами. Пока двое рабов оттаскивали труп, а третий вытирал его меч, он возобновил свои упражнения. Он перешел в низкий выпад, вскинув руки над головой, и простоял так дольше, чем я мог задержать дыхание.

— Думаете, я жесток? — поинтересовался он.

Я считал именно так, но никогда бы не признался в этом — поскольку уже почти привык к обычаям Се Урот. Вместо ответа я пожал плечами.

Коврак снова подал знак рукой. Мой раб наполнил чашу и подал ее генсею, когда тот выпрямился.

— Первое правило командования: не спускать несовершенства. Иначе ваши солдаты перестанут вас бояться. Рабы обходятся недешево, но они не дороже, чем такая армия. — Он обвел рукой с чашей все вокруг. — Мои солдаты знают, что любой из них может быть наказан так же. И ради меня они из кожи вон лезут.

Позавтракав горячим хлебом и мягким сыром, мы спустились в лагерь. Отряд из десяти разновозрастных новобранцев дожидался меня. Весь день Коврак объяснял мне, как гонять их и муштровать, как пользоваться голосом и властью командира, как заставить их бояться меня, несмотря на то, что я так молод и макушкой едва достаю им до плеча.

— Вы их командующий и господин. Их жизни — в ваших руках, никто из них не будет стоить и горсти песка, пока они не начнут повиноваться вам без колебаний. Они должны вызубрить, что и вы тоже не потерпите несовершенства.

Зиды не были похожи на солдат, которых я знал в Лейране. Они не смеялись, не травили непристойных баек у лагерных костров. И хотя среди зидов жило несколько свирепо выглядящих женщин-воинов, не похоже было, чтобы кто-нибудь из них завел семью. Они говорили об оружии и сражениях, о тех, кого они убили бы, если позволят лорды. Я не был уверен, что они знают о значении украшения в моем ухе.

Они не знают, — прошептал Парвен, едва я подумал об этом. — Но они еще новички. Они поймут.

Генсей Коврак наблюдал за моими тренировками, но именно лорд Парвен учил меня более сложным вещам, которые я должен был знать. Он следил за происходящим, глядя моими глазами и читая мои мысли. В первые недели мне было тревожно и тяжело, потому что приходилось запоминать сразу много вещей и одновременно развивать собственную силу и выносливость. К счастью, промахи моих солдат были незначительны, и не возникало нужды в наказаниях суровее, чем дополнительные тренировки. Я страшился того дня, когда кто-либо из них откажется выполнить приказ.

Один из моих людей был моложе остальных. Его звали Лак, ему было около пятнадцати. Он был немногим выше меня, темноволос, жилист и вынослив. Он казался несколько интереснее прочих зидов. Не в том смысле, что зиды тупые. Многие из них были умны и могущественны. Но если сравнивать их с каким-нибудь металлом, то они были скорее железом, чем серебром. Быть может, потому, что они никогда не говорили ни о чем, кроме ненависти, битв и смерти.

• Предыдущая
• 84/129
• Следующая