Джон Леннон - Голдман Альберт - Страница 143

• Предыдущая
• 143/169
• Следующая

«По-моему, Джон сходит с ума! — задыхалась Иоко. — Он ни с кем не разговаривает и, кажется, вообще ничего не слышит. Иногда он просто стоит в углу и стонет. Это ужасно. Я знала, что ему здесь не нравится. Но мне казалось, что стоит немного подождать, и он привыкнет. Кажется, испытание оказалось для него слишком сильным. У него и без того довольно хрупкое сознание, ты же знаешь. Похоже, на этот раз он сломался!»

А через несколько дней Грину позвонил Леннон. На вопрос, что с ним, Джон ответил: «Я был мертв! Иоко убила меня; это место убило меня; эти проклятые японские племянницы убили меня».

Позднее Леннон так рассказывал Грину о том, что случилось: «Я мог валяться на кровати весь день, ни с кем не разговаривал, ничего не ел, просто отключался. Я снова начал ощущать, что распадаюсь на части. Я чувствовал себя волшебным замком, заполненным привидениями, проходившими через меня, ненадолго задерживаясь, а затем уступая место другим. И тогда я понял, с какой задачей мне необходимо справиться: я должен был быть всеми этими людьми одновременно. Но я не мог все время оставаться таким. Когда я становлюсь кем-то одним, я забываю о других и не знаю, как остановиться. Мне не хватает умения, магии, чтобы поддерживать это постоянное перетекание из одного состояния в другое. А мне это так необходимо, потому что вся хитрость и заключается именно в том, чтобы меняться».

Вероятно, многие жены отказались бы от своих планов, если бы увидели, что доводят мужа до состояния психического срыва. Но только не Йоко Оно. Она решила, что Джону нужно отвлечься. Сначала она вызвала на подмогу Джона Грина, а затем Эллиота Минца, которому предложила 30 тысяч долларов с тем условием, что он бросит все свои дела и вылетит в Японию первым же самолетом.

Вечером 24 августа, приготовив традиционные подарки, разложенные в номере, заказанном для Минца в отеле «Мампеи», Джон Леннон сел за печатную машинку и принялся за письмо, адресованное самому себе и написанное в виде дневника.

Стоит прочесть первые несколько строк письма, которое Джон отправил по почте в Нью-Йорк, как начинаешь ощущать спокойную, интимную атмосферу, царившую в душе человека, замкнутого в самом себе. Ты словно оказываешься по другую сторону зеркала, отражающего обычного Джона Леннона, направляясь в мысленное пространство, откуда он черпал материал для своих песен. Он переходит от одной мысли к другой, опираясь на все, что видит и слышит вокруг, чтобы глубже проникнуть в самого себя. Он размышляет об одиночестве, которое всегда сопровождало его. Рассуждая о том, что одиночество вообще-то нравится ему, он с иронией замечает, что тем не менее всегда стремился «к чему-нибудь примкнуть», даже если «в глубине души... не любил людей». Он ощущает себя «виноватым и чужим», но понимает, что это всего лишь симптомы нервного расстройства, потому что «у толпы никогда не получалось ничего, заслуживающего внимания». Так что нет ничего дурного в том, чтобы находиться в Японии, поскольку для приверженца солипсизма любое новое место похоже на предыдущее, а жизнь — сплошное «дежа вю» с единственной разницей, что чем старше ты становишься, тем более медленным делается ритм твоей жизни.

Прежде чем покинуть Японию, Ленноны устроили еще одну пресс-конференцию, которая состоялась в отеле «Окуpa» 11 октября. На ней присутствовал лишь один представитель западной прессы — корреспондент журнала «Мелоди Мейкер», который отметил, что на большую часть вопросов отвечала Йоко. Джон выглядел очень торжественно: черный костюм, белая рубашка, серый перламутровый галстук и классическая стрижка. Единственным заявлением, прозвучавшим из его уст за всю встречу, было следующее: «Мы решили посвятить себя главным образом нашему ребенку до тех пор, пока не почувствуем, что имеем право заниматься другими вещами, выходящими за рамки семейных обязанностей». Когда репортер из «Мелоди Мейкер» подошел к Леннону после окончания пресс-конференции, Джон откровенно признался: «На самом деле нам нечего сказать».

Подобно тому, как Джон вылетел на Восток на пять дней раньше, чем Йоко, теперь она улетела в Нью-Йорк первой, причем избрав кратчайший путь. Леннон остался в «Окуре» вместе с Шоном, Минцем и Ниси и стал ждать сигнала к отправлению, который мог поступить только после того, как Йоко проконсультируется с Есикавой. Дни шли за днями, и на Джона опять накатила депрессия, как случалось всякий раз, когда он оказывался вдали от «мамочки».

А тем временем в Нью-Йорке Йоко изливала свои обиды Марии Хеа. Своим поведением Джон свел на нет все усилия Йоко. Джон заставил ее потерять лицо, причем сделал это самым болезненным образом. Йоко пребывала в восторге, получив приглашение на прием, который давали представители высшего японского сословия в честь Леннонов. Особенно ценным было то, что приглашение получила и Йоко, а на подобные мероприятия женщин обычно не приглашали, так как обслуживанием гостей по традиции занимались гейши. Но когда Йоко сообщила о великой удаче Джону, он, вместо того чтобы оценить результат усилий жены, отказался от приглашения, заявив, что его познания в японском не соответствуют уровню мероприятия. Йоко обиделась и до отъезда в Америку переехала к матери. Добравшись до Нью-Йорка, она несколько дней вообще не выходила из дому. «Он мне за это заплатит! — кричала она, рассказывая о своих несчастьях Марни Хеа. — Он мне за все заплатит!»

Когда Йоко уточнила для Джона маршрут его обратного путешествия, оказалось, что он обречен на двадцатипятичасовое путешествие через Гонконг, Сингапур, Дубаи и Франкфурт, где вдобавок надо было еще и переночевать. Ужаснувшись подобной перспективе, Джон все же не осмелился пойти против магических указаний жены. В глубине души он ей необыкновенно доверял. «Верь ей! Просто верь ей!» — внушал он Минцу, когда тот прилетел к ним в Японию.

Примерно через полтора месяца после возвращения в Нью-Йорк в один из "ноябрьских вечеров в квартире Леннонов раздался телефонный звонок. Трубку сняла Йоко. Мужской голос с пуэрториканским акцентом спросил Йоко Оно. Прикинувшись служанкой, она ответила, что никого нет дома.

«Я знаю, что это ты! — рявкнул голос. — А теперь заткнись и слушай! Нам нужно сто тысяч долларов, или мы похитим вашего сына! Ему не будет больно, понимаешь? Мы просто его украдем!»

Обретя наконец способность говорить, Йоко воскликнула: «Кто это? Кто говорит?»

«Мы — группа профессиональных террористов, — объяснил незнакомец. — Не вздумай звонить в полицию или ФБР. Мы об этом узнаем! Наша группа уже связывалась со многими знаменитостями, и все платили. Полицейские могут охранять вас день, неделю, месяц, рано или поздно они все равно уйдут. Мы подождем. Мы можем ждать год или два. Но потом мы вернемся!»

Когда говоривший повесил трубку, предупредив, что перезвонит на следующий день, Йоко превратилась в камень. В течение какого-то времени она не могла раскрыть рта. Наконец она рассказала о том, что произошло, Масако, потому что с ней можно было говорить по-японски (Йоко была убеждена, что в квартире понатыканы жучки и что за ними постоянно ведется наблюдение). Потом она взяла себя в руки и рассказала о звонке Джону. Его тоже охватил страх. Вместо того чтобы сразу позвонить в полицию, он принялся шепотом обсуждать с Йоко создавшуюся ситуацию. Они пребывали в таком паническом состоянии, что если бы у них на руках были 100 тысяч долларов, они не задумываясь отдали бы их. Но дело было как раз в том, что у них не было таких денег. И тогда, несмотря на возражения Йоко, Джон позвонил Джону Грину.

Грин отреагировал так, как это сделал бы любой нормальный человек. «Звоните в полицию!» — заорал он. Но Джон настоял на том, чтобы прежде Грин посмотрел, что скажут карты о грозящей опасности. Получив от карт предуведомление, что им грозит беда, Джон наконец набрал номер полиции, которая, в свою очередь, немедленно поставила в известность ФБР.

За дело принялись коротко остриженные молодые люди в темных костюмах. Телефон Леннона был поставлен на прослушивание, а за домом и квартирой установлено вооруженное наблюдение. Когда шантажист перезвонил, Ленноны сказали ему, что в определенный день на стойке у портье будет оставлен сверток с требуемой суммой. Полиция попыталась проследить за каким-то мужчиной подозрительного вида, но потеряла его. Вскоре стало ясно, что вымогатели что-то почуяли и не клюнули на приманку.

• Предыдущая
• 143/169
• Следующая