Джон Леннон - Голдман Альберт - Страница 149

• Предыдущая
• 149/169
• Следующая

Прошло немного времени, и Сэмюэл Хавадтой переехал в Нью-Йорк в качестве близкого друга Стюарта Грита. В течение семи лет Сэмюэл жил с Гритом и работал в его галерее. В ноябре 1978 года он открыл свое дело. Галерея Сэмюэла Хавадтоя очень напоминала галерею Грита, и так же, как Грит жил с Сэмом и использовал его в качестве помощника в своем салоне, Хавадтой поселился со своим новым любовником и помощником Лучиано Спарачино. В этой галерее в 1979 году Хавадтой и Лучиано начали работать на Иоко, приобретая предметы обстановки для ее домов, а также занимаясь ремонтом в квартире 72 и в доме в Колд Спринг Харбор.

Весной 1980 года, когда Йоко все еще была увлечена операциями с недвижимостью, Джон начал проявлять признаки выхода из спячки. Вообще-то движение в берлоге началось еще предыдущей весной, когда он купил себе «Сардоникс», так называемую «космическую гитару», которую подключают к синтезатору, и она звучит на все голоса симфонического оркестра. А после того как он обзавелся «Компьюритмом-88», заменявшим ударную установку, он получил возможность в одиночку играть за целую группу, не вылезая из постели. Джон даже задумал концертное турне, во время которого собирался использовать последние технические достижения, нашедшие применение в шоу-бизнесе в семидесятые годы. Все это доказывало, что в течение последнего года Джон мечтал вернуться к активной деятельности — к сочинению музыки и работе в студии.

Из письма, которое Джон написал самому себе в 1977 году, вытекало, что он принял твердое решение не заниматься творчеством до конца десятилетия, так как его возрождение должно было начаться только в 1980 году. Весной 1977-го Джон сказал одному юному поклоннику по имени Марио Кассиано, что они с Йоко решили «разрезать пуповину, связывавшую их с прошлым», и закрыть офис представительства «Леннон Мьюзик», располагавшийся в здании компании «Кэпитол». Джон добавил, что решил повесить на стену гитару, поскольку «музыка тоже была частью прошлого».

Но самое главное, о чем написал Джон самому себе из Японии, было то, что его покинуло вдохновение, что ему нечего сказать — и в этом нет ничего удивительного, если принять во внимание его образ жизни. В основе песен Джона Леннона всегда лежали живые впечатления, серьезные потрясения или глубокие эмоциональные переживания. Единственное, что мог написать тогда Леннон, так это «Watching the Wheels Go Round»[217].

Джон никогда не терял желания заниматься музыкой. Напротив, он постоянно мучился оттого, что не мог ею заниматься. Поэтому он взял в привычку слушать только попсу или радиостанции, передававшие классическую музыку. В одном из последних интервью он объяснил это так: «Если я слышал что-нибудь неудачное (на рок-радиостанции. — А. Г.), мне сразу хотелось это исправить, а если попадалась хорошая музыка, я страдал, что это придумал не я».

Когда Джон оторвался от героина, к нему начали возвращаться силы и стремление снова взяться за работу. Но Йоко все не снимала с него запрета на занятия музыкой, она продолжала утверждать, что, если он осмелится пойти наперекор звездам, его ждет унизительное поражение.

Когда утром 15 января 1980 года Фред Симан пришел на работу, он сгорал от нетерпения расспросить Джона о телефонном разговоре с Полом Маккартни, который позвонил к ним в офис накануне. Пол звонил из отеля «Стенхоуп», где остановился с Линдой и детьми накануне вылета в турне по Японии со своей группой «Уингз». Трубку взяла Иоко, и Пол сказал ей, что разжился «совершенно динамитной травкой» и предложил принести попробовать. Когда Иоко отказалась, он обиделся и в отместку сообщил, что в Токио они с Линдой будут жить в президентском номере отеля «Окура», в котором всегда останавливались Ленноны.

Стрела попала точно в цель. Йоко стало казаться, что Пол и Линда пытаются вторгнуться к ним в дом. Она рассказала обо всем Джону, который тоже не пришел от этой истории в восторг. «Он собирается испортить нашу гостиничную карму, — пожаловался он Фреду Симану. — До сих пор у нас была великолепная карма в этом отеле, и мне очень неприятно сознавать, что они принесут туда свою заразу. Если Пол и Линда проведут там хотя бы одну ночь, мы больше не сможем вернуться в этот номер». К счастью, не все еще было потеряно. «Я уже поговорил с „мамочкой“, — добавил Джон. — Она и Джон Грин взяли это дело на себя». В этом он не ошибся.

Йоко и Джон Грин провели целый день, запершись в «Студии Один». Их нельзя было беспокоить ни под каким предлогом.

А на следующее утро из выпуска новостей Фред с изумлением узнал, что Пол Маккартни арестован по прибытии в Токио. В его багаже обнаружены наркотики. Примчавшись в Дакоту, Фред столкнулся там с Ричи Депалма, который, поприветствовав его, сказал: «Забавно, что Пола арестовали сегодня в Токио, ты не находишь? Особенно после того, как вчера он позвонил сюда и предложил принести немного травки».

По сообщениям журналистов, когда Пол и Линда с детьми проходили через таможню в токийском аэропорту Нарита, их попросили предъявить багаж для досмотра. В косметичке у Линды были обнаружены двадцать косяков с марихуаной. («Когда у Линды оставались три последние унции травки, она впадала в панику. Поэтому она и взяла в Японию такой запас, — объяснила Джо-Джо Лейн, жена гитариста „Уингз“ Денни Лейна. — Вечно она считала, что стоит над законом».) Пол сразу взял вину на себя, и его увели в наручниках под конвоем.

В полицейском участке Пол был подвергнут пятичасовому допросу, после чего оказался в камере, где не мог ни помыться, ни переодеться, ни играть на гитаре, ни использовать письменные принадлежности. Когда в полиции появился британский вице-консул, вместо того чтобы приветствовать Пола, он мрачно произнес: «Знаете, в принципе это дело может стоить вам восьми лет тюрьмы». Через десять дней Пола в наручниках доставили в аэропорт и посадили на борт самолета, вылетавшего в Англию. Турне из одиннадцати концертов пришлось отменить и возместить стоимость распроданных 100 тысяч билетов.

На следующий день после ареста Фред повез Джона и Иоко осматривать очередной дом в Сафферне. Сидя в машине, Джон набил трубку марихуаной и радостно провозгласил: «Ну чистый динамит!» Затем, глубоко затянувшись и удовлетворенно откинувшись на сиденье, он пробормотал: «Знаешь, Пол влип в эту историю только потому, что презирал японцев. Уж я-то знаю!» «Это точно!» — подтвердила Йоко.

Год спустя Джон Грин рассказал Джеффри Хантеру: «Она сказала, что сама устроила все это. Она сообщила каким-то шишкам из японского правительства, что Маккартни очень высокомерно отзывался о японцах».

Сэм Грин подтвердил этот рассказ, добавив: «Кто-то из ее кузенов работал начальником таможни. Один звонок — и с Полом было покончено».

В то самое время, когда Иоко занималась организацией ареста Пола за провоз наркотиков в Японию, сама она дошла уже до последней стадии героиновой зависимости. Кожа ее приняла зеленоватый оттенок, щеки запали, речь стала невнятной, а руки и ноги пестрели синяками оттого, что она натыкалась на все подряд. Она могла по нескольку дней носить одну и ту же одежду и вообще перестала мыться. «Мама! От тебя воняет!» — восклицал Шон, когда подходил к матери, чтобы чмокнуть ее в щеку. «Когда это кончится?» — не переставал повторять Сэм Грин, которого все больше тревожило состояние Иоко. Стало ясно, что дальше так продолжаться не может. И тем не менее все оставалось по-прежнему вплоть до первой недели апреля, когда Йоко набралась смелости и посмотрела на себя трезвым взглядом.

Несмотря на уверенность Йоко в том, что Джон ничего не знал о ее зависимости, она сообразила, что пройти курс дезинтоксикации, не открывая своей тайны, невозможно. Поэтому первым делом ей надо было удалить Джона из дома. Когда Джон Грин отказался ей в этом помочь, Иоко сама заявила Джону, что он должен немедленно уехать в Колд Спринг Харбор, поскольку она якобы собирается принять посвящение в некое тайное сообщество, а этот ритуал требует, чтобы она осталась на какое-то время одна. 9 апреля Джон выехал из дома вместе с Фредом, Шоном, Хелен Симан и горничной по имени Уда-Сан.

• Предыдущая
• 149/169
• Следующая