Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия - Страница 61

• Предыдущая
• 61/93
• Следующая

В комнате повисло молчание. Мишель слышала только стук собственного сердца и прерывистое дыхание, Джады.

– Я боюсь, – простонала она наконец. – Как же я боюсь! Честное слово, я не знала… не догадывалась… пред­ставить себе не могла, что он способен сделать что-нибудь плохое! Ну… не настолько плохое. После обыска я думала, что это месть ему за какую-то сделку. Даже когда его обви­нили… – Мишель подняла голову, но быстро отвела глаза, поднялась и прошла к окну, чтобы хоть куда-нибудь смот­реть. – Знаю, вы думаете, что я дура. Доверчивая дура, да? Но откуда мне было знать? Никаких звонков не было странных, никто не приходил… Откуда мне было знать?! – в отчаянии повторила она и повернулась к ним лицом. – Фрэнк нас любит, я знаю. Он поклялся мне, что невино­вен, заставил меня поверить, а потом я нашла…

Мишель замолчала. Нет, даже Энджи и Джаде, самым близким людям, она не могла рассказать о находке. И вовсе не потому, конечно, что намеревалась когда-ни­будь воспользоваться этими бумажками, будь они прокля­ты. Лучше умереть, чем прикоснуться к убийственной улике!

– Давно ты знаешь? – мягко спросила Джада. – Я за­метила, что с тобой что-то не так, но думала, дело в шумихе вокруг вас, в соседских сплетнях… – Помолчав, она добавила: – Мне очень, очень жаль, Мишель.

Энджи подошла к окну, и Мишель в первый раз обра­тила внимание, какая она маленькая в сравнении с нею и Джадой.

– Тебе необходим адвокат, Мишель, – сказала Энд­жи. – Свой собственный и очень хороший. Лучше, чем я.

– И на что я буду его содержать? Работы у меня нет… Да и вообще, как вы не понимаете?! Фрэнк – отец моих детей, он их любит! И меня любит…

– Да ладно тебе, Мишель! – возмущенным и началь­ственным тоном, словно забыла, что находится не у себя в кабинете, воскликнула Джада. – Он тебя избил! От боль­шой любви, по-твоему? Клинтон – бездельник и лгун, он поломал мне жизнь, но даже он ни разу не поднял на меня руку!

Мишель нахмурилась:

– Фрэнк всего лишь толкнул меня, я упала и ударилась об угол стола. У него сейчас тяжелые времена, его можно понять. Он меня просто толкнул. Один раз такое может случиться с любой.

– Ударил один раз – ударит и во второй, – возразила Энджи.

Мишель резко отвернулась.

– Нет! Больше Фрэнк такого не сделает! Он никогда меня не бил, ему было очень стыдно…

– Ну, еще бы! – процедила Джада. – А за вранье ему не стыдно? А за то дерьмо, в которое он тебя втянул, – не стыдно?

Мишель не хватило духа рассказать подругам, что она до сих пор не объяснилась с мужем. Да после этого они и не взглянут в ее сторону!

– Ладно… – пробормотала она. – Все будет хорошо. Мне, слава богу, не нужно свидетельствовать против Фрэнка, а врать ради него я сама не стану. Буду держаться в стороне и… и… может быть, все обойдется. – Она повернулась к Джаде: – Лучше скажи, что ты будешь делать? Куда ты поедешь?

– Брать мне отсюда особенно нечего… Здесь практи­чески все куплено для детей, кроме разве что инструмен­тов Клинтона, которые он и в руки-то не берет. Мы с Энджи решили, что я какое-то время поживу у нее.

– Здорово! Рада за тебя! – Мишель очень старалась, чтобы ее голос звучал искренне. – Как это мило с твоей стороны, – она повернулась к Энджи, – пригласить Джаду к себе.

Вот когда проснулось зеленоглазое чудовище, а вслед за ним пришло и чувство одиночества. Да что это с тобой? Совсем сума сошла? У тебя прекрасный дом, дети с тобой, и муж – что бы он ни натворил – тебя любит. И у тебя хва­тает совести завидовать двум одиноким женщинам, стра­дающим от предательства мужей?

Джада слышала, что именно такой бывает смерть. Только свет в конце тоннеля ее не ожидает. Тело ее жило само по себе, механически двигалось, что-то делало… а душа наблюдала за всем происходящим откуда-то из пол­ного мрака. Ни злости, ни обиды, ни грусти. Все ушло. Она превратилась в робота, в управляемый автомат, способный укладывать вещи, жать на газ и на тормоз, руководить от­делением в банке, но начисто лишенный чувств. Пожалуй, это даже к лучшему, потому что вернись к ней чувства, они были бы ужасающими: бессильная ярость, сокрушающая тоска и желание раз и навсегда покончить с нестерпимой болью. На автопилоте двигаясь по дому, Джада поняла, что не способна даже молиться. Господь отдалился от нее больше, чем ее собственная душа от тела.

Они с Мишель съездили за «Вольво»; к их возвраще­нию Энджи уже набила коробками свою машину. Втроем и в полном молчании женщины составили остальные короб­ки в «Вольво»; потом принесли и, не снимая с распялок, уложили одежду Джады на заднее сиденье «Лексуса» Ми­шель.

– Постараюсь не измять, – пообещала Мишель. Мини-колонна двинулась в путь по мокрым от дождя, сумрачным улицам пригорода. Джада Джексон, тридцати четырех лет от роду, направлялась в неизвестность со всеми своими пожитками, вместившимися в три легковые машины. Не много же она получила от жизни. Ради чего работала? Ради десятка коробок и пакетов? Впрочем, ве­щизмом она никогда не страдала. Мечтала лишь о благополучии детей, уютном доме и надежном человеке рядом. Каким же образом это естественное человеческое желание обернулось жизненной трагедией? За что ее наказывает господь? За какой иной грех, который она еще не осозна­ла? В том, что господь ее наказывает, Джада теперь не со­мневалась, потому что ада страшнее ее нынешней жизни придумать невозможно.

Энджи остановила машину у пешеходной дорожки к своему жилому комплексу и вышла.

– Извините, девочки, – сказала она. – Ближе подъ­ехать не получится. Придется таскать коробки на себе. Я уже эту головную боль пережила, когда въезжала.

– Не так уж и далеко, – бодро отозвалась Джада. – Куда мне спешить-то? Не надо помогать, я сама.

– Глупости! – возмутилась Энджи. – Втроем веселее. Справимся.

И справились. Курсируя взад-вперед под дождем, по­степенно перетащили в квартиру Энджи все до единого об­ломки разбитой жизни Джады. Шагая по дорожке с оче­редной коробкой в руках, Джада решила, что куда проще было бы вывалить барахло на землю и подпалить. Разуме­ется, она этого не сделала. Разумеется, продолжала таскать вещи, потому что так нужно. Всю свою злосчастную иско­верканную жизнь она поступала так, как нужно.

Дождь прекратился, едва они внесли последние коробки.

– Здорово, – буркнула Мишель. – Нет чтобы на пол­часа раньше!

– Дождь во время переезда – к счастью, – сообщила Энджи. – Если, конечно, мама права.

Джада повела бровью:

– А она хоть в чем-нибудь ошибалась?

– Да так… по мелочам. В выборе мужа, например. – Попытка Энджи сострить никого не вдохновила.

– Н-да… – Джада обвела взглядом комнату. Они по­старались складировать все коробки во второй крохотной спальне, а одежду аккуратистка Мишель немедленно пове­сила в шкаф, но кое-что из вещей все же пришлось пока оставить в гостиной.

– Хочешь, матрац твой сразу положим? – предложила хозяйка. – Правда, он слегка подмок…

Джада пожала плечами. Какая разница, где и на чем спать. Да хоть на голом полу – ей плевать. Но не скажешь же такое Энджи. Она волнуется, и это очень мило с ее сто­роны, хотя и напрасный труд.

Энджи подняла одну из оставшихся в прихожей коро­бок и шагнула было в сторону спальни, как вдруг побелела, оступилась и выронила свою ношу. От удара мокрый кар­тон лопнул, и на пол посыпались носки, нижнее белье и почему-то одна черная лодочка. Энджи застыла в неудоб­ной позе, согнувшись почти пополам; над верхней губой заблестели бисеринки пота.

– Что с тобой? – вскинулась Мишель.

Боже! Три идиотки, вот кто они такие! Джада готова была пристукнуть себя на месте.

– Беременным нельзя поднимать тяжести. Прости, я совсем забыла.

– У тебя есть заботы поважнее, – с трудом выдавила Энджи и сползла по стене на пол. Мишель упала на колени рядом с ней:

– Чаю хочешь?

– Нет, спасибо, я просто посижу. Уже проходит.

Джада тоже опустилась на пол. Все трое молча смотре­ли друг на друга, и впервые за последние бесконечные двадцать четыре часа Джада почувствовала, что приходит… нет, возвращается в себя.

• Предыдущая
• 61/93
• Следующая