Данте - Голенищев-Кутузов Илья Николаевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/80
• Следующая

Поэтический диспут сицилийской школы продолжил Данте в «Новой Жизни». В воображении Данте Амор предстает как бы сверстником его и Гвидо. Он появляется в различных обличьях: то с черной шляпой на голове и в бархатных одеждах, облаченный в блестящие доспехи, то одетый в грубую тунику, как странник, идущий на богомолье, — только вдруг за плечами пилигрима вспыхивают огненные крылья. Для флорентийских поэтов владыка Амор был и психологической реальностью, и пагубным наваждением, и аллегорией, заключающей в себе глубочайшие смыслы, которые каждый толковал по-своему.

Единодушные во всем, что касалось поэзии, ее задач, средств поэтического выражения, языка и стиля, поэты сладостного стиля, оставаясь в рамках одного литературного направления, часто значительно расходились в философских взглядах. Это относится в первую очередь к Данте и к тому, кого он называл «первым своим другом» — Гвидо Кавальканти. Их сложные, сопровождавшиеся размолвками отношения мало походили на спокойную и прочную дружбу с Чино да Пистойя, устоявшую под натиском времени.

Гвидо происходил из богатой и мощной семьи, которая в середине XIII века могла выставить шестьдесят вооруженных мужчин. Палаты и башни Кавальканти — купцов, рыцарей и патрициев — были расположены в самом центре Флоренции, около Меркато Нуово (Нового рынка), в квартале Сан Пьетро, неподалеку от дома Данте. После того как Гвидо отозвался на первый сонет Данте, посвященный Беатриче, Данте стал частым гостем в палаццо Кавальканти.

Пол и стены комнаты Гвидо украшали восточные ковры, еще редкие в то время во Флоренции. На рабочем столике стояли две небольшие статуэтки, найденные в Пизе: Аполлон, преследующий нимфу, и голова Дианы, лунной богини. В расписных сундуках хранились рукописи античных поэтов и провансальских трубадуров, латинские переводы Аристотеля с комментариями Аверроэса, медицинские трактаты Гиппократа, Галена и Авиценны, а также французские романы и руководства по риторике. Впервые переступавшего порог хором Кавальканти не могло не удивить отсутствие в них икон греко-венецианского письма, которые флорентийцы охотно покупали у заезжих купцов. Молва упорно твердила, что старый Кавальканте деи Кавальканти исповедует не господа бога, а языческого философа Эпикура. Когда же городские сплетники видели Кавальканти-младшего в раздумьях бредущего по улице, то говорили, что он занят доказательством того, что бога не существует. Женат был Гвидо на дочери известного атеиста, вождя тосканских гибеллинов Фаринаты дельи Уберти.

Знаток философии, погруженный в изучение наук, «лучший логик на свете», по характеристике Боккаччо, Гвидо любил уединение. Но склонность к музам и ученым занятиям не мешала ему отличаться в рыцарских играх. Он мастерски владел оружием, был решителен и смел, а в обращении с дамами куртуазен. Мессер Гвидо не побоялся возбудить вражду с могущественным Корсо Донати. «Большой барон» даже покушался на жизнь своего противника, когда, покинув Флоренцию, Кавальканти направлялся как пилигрим в Компостелло, где, по преданию, покоился прах апостола Иакова. Впрочем, поэт, не отличавшийся набожностью, до Испании не добрался, а побывал лишь в южной Франции, где воспел не апостола, а молодую тулузскую красавицу.

Данте приносил все свои новые стихи на суд старшему годами и более искушенному в поэтических опытах Гвидо. Кавальканти хвалил их или порицал с видом метра и со своей обычной, даже в беседах с друзьями, несколько презрительной манерой. В отличие от Данте Кавальканти был склонен рассматривать любовь как болезнь и наваждение. Подобных же взглядов придерживался один из близких его приятелей, талантливый врач Якопо да Пистойя, посвятивший Гвидо одно из своих сочинений. Вслед за таджиком Авиценной и арабом Аверроэсом Якопо пытался психические явления объяснять физиологическими изменениями организма. Как и Гвидо, он писал о разрушительном воздействии на человека чрезмерной любовной страсти. В стихах Кавальканти, отразивших философские увлечения поэта, любовь предстает как страшная сила, чья природа иррациональна, а истоки темны. В наиболее сильных и оригинальных своих стихах, в которых полным голосом говорит его индивидуальность, Гвидо преодолевает, в сущности, чуждое ему влияние Гвиницелли. В них воспевается слепая страсть и бессилие добродетели. Образ Амора в поэзии Кавальканти — иной, чем в юношеских произведениях Данте. Это безжалостный сирийский лучник, поразивший сердце поэта двумя стрелами. Третья стрела была бы спасением для его души, полумертвой от первых двух ран, но Амор держит натянутым лук, не спуская ее с тетивы. Эта третья стрела, очевидно, возвышенная, просветленная любовь, которой поэт так и не познал.

В пору дружеской близости с Гвидо и с самым светлым и радостным из поэтов сладостного стиля, Лапо Джанни Ричевути Данте написал прелестное стихотворение о совместной морской прогулке друзей. В ладье, которая несется по волнам, зачарованная волшебником Мерлином, вместе с молодыми людьми находятся их возлюбленные: монна Ванна — подруга Кавальканти, монна Ладжа — дама сердца Лапо Джанни и зашифрованная («та, чье тридцать тайное число») спутница самого Данте (но отнюдь не Беатриче):

Ответом на это осиянное солнцем и пронизанное дыханием моря стихотворение был сонет Гвидо, в котором чувствуется иной поэтический темперамент, чем у Алигьери. Перед нами поэты одного поэтического направления, но совершенно разного мироощущения:

Некоторые юношеские стихи Данте ближе к легким и певучим сонетам и баллатам беззаботного флорентийского нотариуса Лапо Джанни, чем к трагическим и глубоко пессимистическим созданиям его первого друга. Излюбленной формой Лапо был плэзэр — стихи о том, чего человек желает. Впечатления реальной жизни, преображенные фантазией поэта, становились сладостной мечтой, недосягаемой и убедительной. Воды Арно обретали целебные свойства, отливали серебром зубцы городских стен, грязные улицы средневековой Флоренции покрыли плиты из хрусталя. Наступил всеобщий мир, спокойны и безопасны для путников стали дороги, и соседи перестали враждовать. Вокруг города зазеленели сады и прозрачной влагой наполнились водоемы. Счастливые и нарядные девушки и юноши, пылающие взаимной любовью, огласили город звуками веселых песен, виол и гитар. Люди почувствовали себя молодыми, полными здоровья и радости, ибо повсюду воцарился мир. В этой идиллической картинке несомненно одно — искренняя любовь поэта-горожанина к родной Флоренции. Такие плэзэр на провансальский лад, своеобразные маленькие утопии, писал и Данте, но в его стихах нет того легкомысленного ликования, которым дышит каждая строка Лапо Джанни.

Когда кончилась краткая пора относительного гражданского мира, многие поэты сладостного стиля оказались в разных политических лагерях. Противником белых гвельфов стал друживший одно время с Кавальканти и учившийся у него искусству слагать стихи Джанни Альфани, более других начитанный во французской куртуазной литературе. Видную роль в партии черных гвельфов играл впоследствии Дино Фрескобальди из гордой и заносчивой семьи банкиров-магнатов, в творчестве которого, как и у Гвидо, преобладали мрачные мотивы.

• Предыдущая
• 9/80
• Следующая