Пещера Лейхтвейса. Том третий - Редер В. - Страница 20

• Предыдущая
• 20/161
• Следующая

— Отто, — прервал его Зигрист, — она хочет что-то сказать. Голос ее слишком слаб, наклонись, иначе ты не услышишь.

Отто обнял Ганнеле, лежавшую на кухонной скамье, подставив ухо к ее губам. Эти губы, уже побелевшие, на самом деле открылись, и Отто ясно расслышал:

— Отто, я не предательница. Скажи об этом Лейхтвейсу, верьте, что не я предала вас.

— Дорогая, ненаглядная моя! — зарыдал Отто. — Мы знаем, что напрасно подозревали тебя. Прости, что и я усомнился в тебе.

— Прощай, мой Отто, — простонала Ганнеле, — прощай! Поцелуй меня в последний раз. Вот так. Благодарю тебя за счастье, которое ты доставил мне. Твоя любовь вознаградила меня за все, что я перенесла в жизни.

Она лишилась сознания. Отто уже казалось, что сердце ее перестало биться, когда Зигрист вдруг сделал ему знак. Молодая жизнь еще раз на время поборола надвигающуюся смерть.

— Отто, — вдруг вскрикнула Ганнеле, — Отто! Сжалься над скрипачом Францем. Я виновата. Он в погребе под беседкой. Если ты любишь меня, спаси его.

— Негодяи! — в это мгновение воскликнул Лейхтвейс. — Значит, не мы одни поджигатели. Герцогские солдаты тоже поджигают чужие дома. Они зажгли беседку, и пламя озаряет весь сад. Через несколько минут беседка рухнет.

— А скрипач Франц сидит там в погребе! — в ужасе вскрикнул Отто. — Мне об этом только что сказала Ганнеле.

— Франц в погребе? — повторил Лейхтвейс. — Если так, то помилуй его Бог. Если он еще не задохнулся, то сейчас будет похоронен под развалинами беседки.

Ганнеле, услышав эти слова, поняла, что скрипач Франц, ее лучший друг, должен погибнуть в пламени из-за нее. Умирающая, громко вскрикнув, вздрогнула, вытянулась и испустила последний вздох. Отто, шатаясь, подошел к Лейхтвейсу и бросился к нему на грудь, глухо рыдая. Лейхтвейс ласково прижал его к себе.

— Не плачь, Отто, — сказал он. — Не убивайся. Ее страдания кончились, тогда как нас ждут новые.

Между тем на веранде и в саду все затихло. Солдаты почему-то предоставили разбойникам полную возможность свободно вздохнуть и собраться с силами.

Впрочем, это объяснилось очень просто. Во время спешного ухода из Висбадена отряд не успел захватить с собой достаточного количества боевых патронов; кроме того, никто не ожидал, что разбойники окажут такое продолжительное и упорное сопротивление. Начальствующие офицеры воображали, что застигнут разбойников врасплох. Никто не ожидал, что произойдет такое кровопролитное сражение.

Занявшему лестницу старику майору оставалось только приказать выломать входную дверь и взять приступом устроенную разбойниками баррикаду. Но это было не так-то легко; разбойники наскоро продолбили несколько дыр в двери, и как только солдаты приближались к ней, раздавались одиночные выстрелы, убивавшие смельчаков.

Майор нахмурился и окинул взором свой отряд. Пятьдесят человек явились с поручиком Ремусом, сотню других привел он сам. Однако теперь из них осталось всего восемьдесят солдат: из остальных семидесяти — двадцать четыре были убиты, остальные ранены более или менее тяжело. Вернуться в Висбаден с пустыми руками было невозможно, следовало во что бы то ни стало захватить Лейхтвейса и его шайку, иначе майор навлечет на себя гнев герцога и насмешки сослуживцев. Его станут упрекать, что он не сумел справиться с горстью разбойников, и каждый поручик станет хвастаться, что покончил бы с этим делом гораздо успешнее.

Старик майор волей-неволей должен был сознаться, что ему еще ни разу не приходилось сражаться с таким отважным противником, как Лейхтвейс; он не мог отказать ему в смелости, хотя от всей души стремился погубить его. Он долго думал, что предпринять, и в конце концов решился взять дом приступом. Выстроив солдат, он стал во главе их, дал сигнал, и все бросились на дверь. Разбойники почему-то не встретили их выстрелами; по-видимому, у них тоже иссяк запас пуль и пороха. Сорок прикладов сразу ударили в дверь, и она разлетелась. Так как разбойникам нечем было стрелять, взятие баррикады не составляло уже большого труда.

Враги столкнулись грудь с грудью. Разбойники тесно сплотились в живую стену; когда рухнула дверь, они еще раз поклялись, что не оставят друг друга. Лора в кухне ухаживала за Елизаветой, раненной в плечо, хотя и не опасно, но все же серьезно, и за Бруно, который был тяжело ранен штыком в живот.

Натиск солдат на разбойников был ужасен, и последние поддались бы ему, если бы не решили отважно бороться за свою жизнь. Они бились прикладами и поразили много врагов. Разломав в щепки ружье, Лейхтвейс выхватил свою огромную саблю и косил ею направо и налево. Другие разбойники последовали его примеру и если бы не имели дело с подавляющим большинством, то вышли бы победителями.

Но что могли сделать пять человек против восьмидесяти, которые снова и снова шли на приступ? Исход борьбы не оставлял сомнений. Лейхтвейс был ранен ударом сабли в лоб, к счастью, не тяжело, штыком в левую ногу и прикладом в правое плечо. Рорбек получил штыковую рану в левую щеку, Зигрист давно уже был контужен пулей в голову. Отто еле дышал от сильного удара прикладом в грудь, а Бенсберг, раненный штыком в левую руку и саблей в лицо, у подбородка, едва стоял на ногах. Однако разбойники все еще отражали нападение.

С минуты на минуту сопротивление их слабело, и окончательное поражение было уже близко. Первым упал Отто, лишившись сознания от удара прикладом в грудь. Спустя несколько минут упал Рорбек, старик не выдержал. Вслед за ним ударом штыка был сражен Бенсберг.

— Мы погибли, Зигрист! — крикнул Лейхтвейс. — Но живого они меня не возьмут. Вонзи свою саблю мне в спину.

— Не требуй этого от меня, — ответил Зигрист, не переставая отбиваться, — вспомни о жене. Для нее ты должен жить.

— Для Лоры! — громовым голосом воскликнул Лейхтвейс и снова ощутил прилив свежих сил.

Подобно разъяренному вепрю, он бросился на нападающих, расчищая путь своей саблей. Солдаты в ужасе расступились.

Вдруг на стене веранды появился какой-то человек, одетый не в солдатскую форму, а в платье чиновника. Это был судебный следователь Преториус. Он выхватил из-под плаща пистолет, перепрыгнул через стену и остановился на расстоянии трех шагов от Лейхтвейса, который не сразу увидел своего нового противника. Он бросился на начальника отряда, старика майора, и прежде чем тот успел отразить нападение, размозжил ему череп, так что несчастный мертвый скатился с лестницы.

Но в то же мгновение раздался выстрел. Лейхтвейс хрипло вскрикнул и уронил саблю. Собрав последние силы, он повернулся к Зигристу и простонал:

— Я ранен!

— Милый! Дорогой! Что с тобой?

Так вскрикнула Лора, обнимая мужа.

— Лора! Ненаглядная моя! Прощай — я умираю. Прощай!

Напрягая все свои силы, движимая ужасным отчаянием, Лора потащила мужа внутрь дома, в кухню.

Участь разбойников, по-видимому, была решена. Солдаты сразу заметили, что упал сам Лейхтвейс, сраженный пулей Преториуса. Разъяренные упорной борьбой, потребовавшей столько крови, они бросились на веранду. Еще минута — и Лейхтвейс со своими друзьями должны были оказаться во власти неприятеля.

Вдруг со стороны шоссе послышался глухой шум и топот, точно из леса мчался табун лошадей. Послышался лязг стали, треск и стук палок и распеваемая сотнями голосов песня, которую в те времена можно было слышать во всех селах и деревнях, так называемая «песня Лейхтвейса». Песня эта повергла в ужас озадаченных солдат. В ней говорилось о нужде и бедствии народа, об угнетении и рабстве его, о своеволии и разнузданности богачей, о том, что Господь послал на богачей кару в лице разбойника Лейхтвейса, которого за это народ должен уважать и любить.

Распевая эту песню, около сотни бедно одетых людей, предусмотрительно вымазавших себе лица сажей, мчались на солдат. Эти люди были вооружены весьма странно. Они размахивали цепами, косами, палками, дубинами, старыми охотничьими ружьями, ножами и заржавленными саблями. Откуда взялись эти люди? Что заставило их вмешаться в бой солдат с разбойниками? Это были те люди, которые любили Лейхтвейса, которые не считали его бичом для себя, которым Лейхтвейс не раз уже оказывал помощь.

• Предыдущая
• 20/161
• Следующая