Час девятый - Бондаренко Борис Егорович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/32
• Следующая

– Подойди поближе, доченька, – позвала ее Анна Матвеевна, – сядь на кровать, дай я хоть нагляжусь на тебя... Господи, и бывают же такие красивые, – невольно вырвалось у нее. От таких слов Маша вся краской залилась, потупилась. – А ты не смущайся, дочка, красота не всякому дается, ее беречь да лелеять надо, людям на радость. На тебя ведь только посмотреть – и всякому приятно станет.

– Ну что вы, тетя Аня...

– Ну ладно, не буду, не буду, – сказала Анна Матвеевна, а сама все смотрела то на Машу, то на Андрея. – Ну, говорите же: как живете, работаете, веселитесь? Ты же, Машенька, учишься еще?

– Да, только вчера последний экзамен сдала.

– А я-то уж вас жду не дождусь, грешным делом подумала – не хотят ехать... Вот спасибо вам, что не забыли, – и она опять заплакала, а Андрей и Маша начали успокаивать ее.

Стали разговаривать, но как-то не шел разговор. Маша все смущалась, и Андрей какой-то вялый был – устал, должно быть, и похудел. А как повернулся боком, заметила Анна Матвеевна седину у него на висках, поразилась – в такие-то годы седеть? Вспомнила, что и. Егор в тридцать лет уже начал седеть, расстроилась.

Давно не видела Анна Матвеевна Андрея, больше года уже. Она подумала, сказала ему:

– Ты бы вышел, покурил пока, а мы уж тут по-своему, по-бабьи поговорим.

Андрей поднялся. Маша встревоженно посмотрела на него – он положил ей руку на плечо, и Маша словно невзначай прижалась к ней щекой – и этот невольный жест растрогал и умилил Анну Матвеевну, она подумала: «Должно быть, очень любит...»

Андрей вышел.

Анна Матвеевна дотронулась до руки Маши, а рука у нее была мягкая, кожа гладкая, белая, и ногти накрашены, но на двух краска уже слезла, должно быть, от стирки, значит, домашнюю работу сама делает. Сказала:

– Ты уж не серчай на меня, что Андрея услала.

– Ну что вы, тетя Аня.

– Он ведь как сын мне родной, очень я отца его любила, он меня в люди вывел, и всю жизнь мы друг за дружку держались. Так что мне знать об Андрее все нужно, а сам-то он ничего не скажет, весь в отца пошел – все боли и горести при себе держит, да я и сама такая – шелестинская порода, так про нас говорили... Но я уж у тебя сейчас все выпытаю. Если очень не хочется говорить – не говори, а только сама посуди – узнать о нем мне более не от кого, а знать – надо. Когда еще увидимся, бог знает. Плохо дело-то у меня.

Видя, что Маша хочет что-то сказать, Анна Матвеевна остановила ее:

– Погоди. Я это не для того говорю, чтобы твоего утешения искать. Со своими болезнями я сама как-нибудь разберусь. А вот здоровье Андрея беспокоит меня. Осенью, я слышала, он опять в больнице лежал?

– Да.

– И что доктора говорят?

– Да все то же. Надо меньше работать, не переутомляться, не курить, не пить. Пить-то он не пьет, а вот всего остального – хоть отбавляй.

– А ты что же не следишь за ним?

– Так ведь в этом я приказывать ему не могу, тетя Аня, – виновато сказала Маша. – Он и сам все знает. А пыталась ему говорить – только сердится. Да и работы у него много – такой, что кроме него никто не сделает.

– А вообще-то как – мирно живете?

Маша улыбнулась.

– Живем хорошо. И не ссорились по-настоящему ни разу.

– Готовишь сама, или в столовую ходите?

– Да когда как. Утром и вечером сама что-нибудь быстренько приготовлю, а обедаем порознь – он у себя на заводе, а я в университете. Повар из меня неважный, да ему что ни подай – все съест.

– Он всегда такой был. Катерина так их кормила, что и вкусу всякому разучились, что он, что Алешка. Она-то совсем не умела готовить. А сама-то как, здорова?

– Здорова.

– Ребеночка не думаете заводить?

Маша покраснела и стала как будто еще красивее.

– Да нет пока. Мне университет надо сначала кончить.

– И то верно. Да и – молодая еще – сколько тебе?

– Двадцать один.

– Тогда с этим не к спеху, погуляй еще. А он-то как – ласков с тобой, внимателен?

– Жаловаться нельзя. Вот только нечасто вместе бываем – дел у обоих много.

– Ты учти, что он только на вид такой – слишком серьезный да твердый. А сердце у него золотое. Ласки он в детстве не видел – так ты уж ему в этом не отказывай.

– Я знаю, тетя Аня, – уже смелее сказала Маша.

Анна Матвеевна еще хотела что-то спросить, да опять засмотрелась на Машу. До чего хороша! Наконец сказала:

– Иди позови его, а сама минут десять погуляй, а потом приходи, – разговор у меня с ним серьезный, тебе при нем ни к чему быть, что надо тебе знать – потом сам скажет.

И опять тихонько тронула ее за руку – такая ласковая и нежная рука была у Маши, что и отпускать не хотелось.

Вернулся Андрей. Сел у постели, посмотрел на Анну Матвеевну встревоженно. Анна Матвеевна помедлила и начала:

– Вот что, Андрей, никому еще не говорила, тебе первому скажу – помру я скоро.

– Да что вы такое говорите, тетя Аня?

Андрей даже побледнел от неожиданности – значит, не был еще у врача, подумала Анна Матвеевна, ничего ему не сказали.

– Знаю, что говорю. И утешений мне твоих не нужно. Рак у меня, как и у Егора. По всем приметам сходится, даже шишка на том же месте растет. Об этом, наверно, только Михаил знает, да мне, конечно, не говорит, но ведь и я не дура, недаром тридцать лет вместе прожили, все его увертки наскрозь вижу. К зиме, должно быть, помру, как и Егор...

Говорила Анна Матвеевна – и к себе самой прислушивалась: так ли, точно ли ей помирать? И хотелось бы ей своим же словам не верить – да куда от правды уйдешь? И правду эту Андрею знать надо – последний раз видятся...

– Ты молчи пока, некогда мне на твои возражения отвечать, ослабела я, – сказала Анна Матвеевна, увидев, что Андрей хочет что-то сказать. – Вот что скажу: приезжай на мои похороны обязательно, но жену с собой не бери, нечего ей на все это смотреть. Приедешь?

– Приеду, – подавленно сказал Андрей.

– Слушай дальше. С братом и матерью помирись негоже вам во вражде жить. В этом моя великая просьба к тебе. Сделаешь – в ноги бы тебе поклонилась, если бы встать могла...

И замолчала, пытливо вглядываясь в Андрея. И Андрей молчал.

– Что молчишь-то? – не выдержала Анна Матвеевна.

– Не могу, – каким-то не своим, глухим голосом сказал Андрей. – За ту подлость, что они с отцом сделали, простить не могу, не уговаривайте. Не от меня это зависит. Говорил ведь я вам...

– Да Алексей давно уже и сам раскаивается.

– А я не верю в его раскаяние, да и недорого оно стоит. У него сегодня одно на языке, а завтра другое. Как тряпка на ветру болтается. А что касается матери – тут и речи быть не может. Она до сих пор отца грязью на всех перекрестках поливает и меня заодно. Меня-то пусть – мне от этого ни жарко ни холодно, а отца-то, мертвого, за что? Помириться с ней – значит, самому этой грязью в отца бросить. Да она еще, я слышал, хочет в суд на меня подавать, алименты требовать.

– Вон как... – протянула Анна Матвеевна.

Помолчали немного.

– Ох, и характер у тебя, Андрей, – снова заговорила Анна Матвеевна. – Весь в отца. Прощать не умеешь, а надо бы научиться. Если прощать друг другу не сможем – трудная жизнь будет... Ну, ладно, говорить об этом больше не буду, а ты все-таки подумай. Вот еще что – себя береги, по больницам каждый год тебе валяться ни к чему, всей работы все равно не переделаешь. Смотри – жена у тебя какая ладная, хорошая, дети со временем пойдут, если сляжешь – на кого оставишь?

– Тут, тетя Аня, тоже разговор пустой, – твердо сказал Андрей. – Как жил до сих пор – так и дальше жить буду. Ну, а Маша обо мне все знает. За кого замуж шла – тоже знает. Детей пока заводить не будем, да и рано ей, а потом посмотрим. Нечего вперед загадывать.

– Оно-то так, – согласилась Анна Матвеевна. – Да ведь она у тебя молодая, красивая, ей погулять, повеселиться хочется, а ты на это дело не мастер. Не жалуется она на это?

– Как будто нет. У нее самой дел по горло.

– Уж больно хорошая она у тебя. Гляжу – не нарадуюсь. Не обижаешь ее?

• Предыдущая
• 15/32
• Следующая