Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/46
• Следующая

– Устала, Андрюша...

И они медленно пошли из леса.

Прощаясь, Андрей серьезно посмотрел на нее:

– Маша, мне надо сказать тебе...

Она прижала ладонь к его губам и быстро – слишком быстро – заговорила:

– Тебе ничего не нужно говорить, потому что я просто не хочу тебя слушать. Ни о твоем прошлом, ни о твоем будущем. Ты со мной, а все остальное не имеет значения. Ты слышишь? Я все знаю, но это не имеет никакого значения!

Она еще что-то говорила ему, пыталась шутить, а когда, наконец, они расстались, почувствовала, как дрожат колени... Боже мой, почему именно он? Она уже знала от Олега, что Андрей болен, но все это казалось таким далеким и нереальным. И вот первое напоминание... Она растерялась, но больше этого не будет. «Он должен знать, что я всегда буду с ним, – сказала она себе. – Он никогда не должен сомневаться во мне...»

В комнате было жарко, и Маша расстегнула верхние пуговицы блузки, и когда я наклонялся к ней, видел продолговатую ложбинку на груди.

– Посмотрела на тебя и забыла, о чем собиралась рассказать.

– О том, как ты расправилась с задачей о коэффициенте поверхностного натяжения.

– Ага... Только подожди, я приоткрою окно – уж очень жарко.

На самом деле было не жарко – просто у нее всегда горячее тело, и только руки прохладные и ласковые.

Она пошла открывать окно, и я снова увидел, какая она красивая, – я все еще не мог привыкнуть к этому и иногда разглядывал ее с каким-то удивлением и тревогой. Она знала, почему я так смотрю на нее, и начинала посмеиваться надо мной.

– О боже, что у меня на голове творится. – Она стояла у зеркала и пыталась как-нибудь наладить растрепавшуюся прическу. – А все это твоя работа.

Я засмеялся – волосы у нее густые и пышные, и ее попытки навести порядок выглядели довольно жалко.

– Ну вот, смеется... Набезобразничал – и рад. – Она горестно вздохнула и, собрав волосы в узел, стала закалывать их шпильками.

– Не надо, – попросил я.

– Ну как же, не надо, – проворчала она и продолжала закалывать волосы.

Я подошел к ней сзади и стал осторожно вынимать шпильки из волос. Она строго нахмурилась:

– Что это значит? В конце концов мои это волосы или твои?

– Мои...

– Ответ по существу... Они ведь действительно твои.

Лицо ее дрогнуло, она повернулась ко мне и обняла меня. Я подхватил ее на руки, и опять повторилось то, что было уже бесчисленное множество раз, и каждый раз это было по-новому. Но всегда меня переполняло непостижимое чувство, когда мир, только что казавшийся таким огромным, вдруг уменьшается до ничтожных размеров и из него исчезает все, кроме драгоценной тяжести на руках, знакомого аромата волос, любимых губ, любимого голоса и отчетливого сознания, что время исчезло...

– Сегодня большой праздник, – сказала она. – Уже две недели, как ты приехал ко мне. Как сильно бьется у тебя сердце! Знаешь, я думаю о том, как много еще таких недель будет у нас впереди и ты всегда будешь со мной... О чем ты думаешь? Обо мне, но как?

Я действительно думал о ней и еще о том, что не смогу больше выдержать этого – каждый день быть рядом с ней, делать вот такое спокойное лицо, подавлять напряжение во всем теле, иногда переходящее в боль, и чувствовать себя так, словно стоишь на шатающемся камне на краю обрыва, и этот камень в любую минуту может вырваться из-под ног, и тогда уже не будет ничего, кроме пропасти. Я видел, что она тоже знает об этой пропасти, и боялся, что она не выдержит, и не хотел этого – я очень любил ее, чтобы хотеть этого сейчас.

Я сказал ей, что должен уехать.

– Уехать? – не поняла она. – Куда?

– В Москву.

– Почему?

– Там меня ждет работа.

Она приподнялась, внимательно посмотрела на меня.

– Но ведь не только поэтому ты хочешь уехать... – Она не сводила с меня глаз. – Есть еще какая-то причина?

– Да.

– Какая?

– Ты.

Она ждала, что я скажу еще, но я молчал.

– Не понимаю...

– Для нас обоих будет лучше, если мы ненадолго расстанемся. А я не хочу, чтобы ты сейчас решала свою судьбу.

– Но она уже решена, милый. Моя судьба – это ты, и я не понимаю, что может грозить нам. Как странно ты смотришь...

– Выслушай меня, Маша, и попытайся понять правильно. Месяц назад ты совсем не знала меня. Ты и сейчас меня не знаешь. Потому что сейчас мы счастливы, есть только я и ты, а все остальное не имеет значения. Но так не будет всегда. Не может быть всегда так. Будут другие радости, другие люди, другие дела. Будет жизнь, Машенька. Только тогда мы увидим друг друга такими, какие мы есть. Поверь мне – я знаю, что говорю. И уверяю тебя, что на самом деле я не такой, каким кажусь тебе сейчас. То есть не всегда такой. То, что ты видишь сейчас, это только часть меня. Может быть, когда мы по-настоящему узнаем друг друга, окажется, что мы ошиблись...

– Ошиблись? – Она вся подалась ко мне, и я почувствовал, как дрожит ее рука, лежащая на моем плече. – Но как же это может быть ошибкой? Нет, ты просто не думаешь, что говоришь. – Она коротко засмеялась. – Это невозможно!

Я встал и прислонился спиной к стене.

– Возможно.

– С тобой уже было такое?

– Да... Было то, что я называл любовью, и кончилось...

Она тихо спросила:

– Когда ты расстался с ней?

Я опустил голову и ничего не ответил. Она повторила:

– Когда ты расстался с ней?

– Два месяца назад.

Она зажмурилась, словно ее ударили, и, когда открыла глаза, я увидел в них слезы.

– И ты говоришь мне это?

– Да...

– Зачем? Зачем? – повторила она.

У меня закружилась голова, и я подумал, что могу упасть, как тогда, в лаборатории, и крепко оперся спиной о стену.

Она растерянно спросила:

– Что же мне теперь делать?

– Наверно, просто поверить мне.

– Поверить? Но я и так верю каждому твоему слову, каждому взгляду. Тебе просто невозможно не верить, и я верю. И тому, что ты сказал сейчас, – тоже...

Я сел рядом с ней, она нерешительно обняла меня и улыбнулась, вытирая слезы.

– А я вдруг вспомнила, что так и не рассказала тебе о той задаче... История очень простая: у меня не получались графики, и когда стали разбираться почему, оказалось, что прибор неправильно смонтирован. Ошибка в окончательном ответе достигает ста пятидесяти процентов... Ошибка – сто пятьдесят процентов! – дрогнувшим голосом повторила она и вдруг опять расплакалась. – Я боюсь, Андрей... Боюсь, что это действительно ошибка. Но ошибаюсь не я, а ты. Наверное, тебе нужна совсем не такая... Ведь я просто не очень умная девчонка. Но если можно не ехать – не уезжай. Я так боюсь потерять тебя...

Наступил день отъезда.

Поезд уходил рано утром. Они договорились, что Андрей заедет за ней в пять и она проводит его на вокзал.

День перед отъездом был трудным. С утра она еще храбрилась, пробовала шутить, смеялась, а к вечеру стало плохо. Видно, что-то странное творилось с ее лицом, потому что Андрей смотрел на нее внимательно и с такой нежностью, что ей хотелось плакать. О том, что будет после отъезда Андрея, она не хотела думать.

Вечером они долго бродили по улицам, мимо деревянных домов, защищенных снежными валами; в этом году было очень много снегу, и в некоторых местах проходы напоминали туннели.

Ночь была теплая, воздух чистый и чуть влажный – чувствовалось, что скоро наступит весна.

В два часа она вернулась домой и, не раздеваясь, легла. Все-таки она не выдержала. Глядела в темноту, видела перед собой лицо Андрея, а по ее щекам катились слезы. Слушала, как тикает будильник, и ждала, когда будет пять часов.

Без четверти пять она вышла во двор и там встретила Андрея.

Ехали молча – все было сказано накануне. Через три месяца он приедет опять, и все станет на место. И пока Андрей был рядом, эти месяцы казались не такими уж страшными.

На вокзале ее ожидала нечаянная радость – поезд опаздывал почти на час. Ей не хотелось сидеть в зале, и они вышли. Андрей распахнул пальто, обнял ее, она прижалась к нему, и все замерло... Поезд стоял всего пять минут. Они обнялись на площадке вагона, ей уже надо было уходить, а она не могла двинуться с места. Потом она сошла на перрон, а Андрей, держась за поручни, наклонился к ней, и она знала, что если сейчас скажет ему, чтобы он остался, он спрыгнет на перрон, и поезд уйдет, и они останутся вдвоем...

• Предыдущая
• 19/46
• Следующая