Анжелика и ее любовь - Голон Анн - Страница 20

• Предыдущая
• 20/106
• Следующая

— Вы спрашиваете — почему? Узнать, что человек, которого я оплакивала столько лет, жив, что он стоит передо мною — и вы еще хотите, чтобы я…

На смуглом лице на миг блеснули по-прежнему белые, великолепные зубы. Это в самом деле была улыбка Жоффрея, последнего из трубадуров, но омраченная то ли грустью, то ли разочарованием.

— Пятнадцать лет, сударыня! Вдумайтесь в это! Пытаться обмануть себя было бы с нашей стороны недостойной и глупой комедией. За эти годы оба мы — и вы и я — прожили иную жизнь и познали иные увлечения.

Правда, которой она упорно отказывалась посмотреть в лицо, внезапно пронзила ее, словно холодный, острый кинжал.

Она нашла его, но он ее больше не любит! Много-много лет она представляла его себе в мечтах, и ей всегда виделось одно и то же — как он протягивает к ней руки. Ее мечты — теперь она это ясно понимала — были всего лишь пустыми фантазиями, наивными, как и большинство женских фантазий. Жизнь высекает свои письмена на твердом камне, а не на мягком воске, из которого лепятся бесхитростные мечтания. Ее запечатлевают удары острого, тяжелого резца, безжалостные, причиняющие боль.

«Пятнадцать лет, сударыня! Вдумайтесь в это!»

Он любил других женщин…

Может быть, он женился? На женщине, которую полюбил страстно, гораздо сильнее, чем когда-то любил ее?

На ее висках выступил холодный пот. Ей показалось, что еще немного — и она снова потеряет сознание.

— Почему вы открылись мне сегодня?

Он приглушенно засмеялся.

— В самом деле — почему именно сегодня, а не вчера и не завтра? Я уже сказал вам: чтобы покончить с тем нелепым положением, в котором мы оказались. Я ждал: быть может, вы меня все-таки узнаете, однако пришлось признать, что вы тихо и окончательно похоронили память обо мне, ибо вашу душу явно не смущали никакие, даже самые легкие сомнения. Вы расточали свои заботы вашему дорогому раненому гугеноту и его детям и, право же, хотя ни один муж, пожалуй, не имел такой блестящей возможности понаблюдать, оставаясь неузнанным, за поведением своей ветреной супруги, эта комедия в конце концов все же показалась мне чересчур сомнительной. Или же я, по-вашему, должен был ждать, пока вы явитесь ко мне, как к капитану корабля и единственному здесь хозяину, а значит — и единственному представителю закона, дабы просить меня сочетать вас браком с этим торговцем? Этак мы завели бы нашу шутку слишком далеко, не правда ли.., госпожа де Пейрак?

И он рассмеялся своим хриплым смехом, который Анжелика уже была не в состоянии выносить.

— Замолчите! — крикнула она, затыкая уши. — Все это ужасно…

— Не смею возражать. Вот уж действительно крик души — откровеннее не бывает.

Он продолжал иронизировать. Ему было нипочем то, что, словно ураган, рвало и крушило ее сердце. Еще бы, ведь он успел давно свыкнуться со всем этим — как-никак он уже в Кандии знал, кто она такая. И потом — эта история, конечно, мало его волнует. Ведь тот, кто больше не любит, смотрит на вещи так просто…

К тому же при всей двусмысленности и драматичности их положения он в душе наверняка над ним потешается.

И в этом Анжелика тоже узнавала прежнего графа де Пейрака. Разве не смеялся он в зале суда, зная, что ему грозит костер!..

— Мне кажется, я сойду с ума! — простонала она, ломая руки.

— Не сойдете.

И как бы для того, чтобы ее успокоить, он заговорил с нарочитым безразличием:

— Не тревожьтесь, уж кому-кому, а вам не сойти с ума из-за такой малости. Полноте, ведь вы и не то еще видывали, и все же остались в здравом рассудке. Женщина, которая не уступила Мулею Исмаилу… Единственная, христианская пленница, которой когда-либо удалось бежать из гарема и из султаната Марокко… Правда, в этом вам помог ваш храбрый спутник.., этот легендарный король рабов.., как бишь его звали? Ах да: Колен Патюрель.

Задумчиво глядя на нее, он повторил:

— Колен Патюрель…

Это имя и странный тон, которым оно было произнесено, проникли сквозь туман, все еще застилавший сознание Анжелики.

— Почему вы вдруг заговорили о Колене Патюреле?

— Чтобы освежить вашу память.

Взгляд его горящих черных глаз притягивал к себе ее взгляд. В нем была неодолимая магнетическая сила, и несколько мгновений Анжелика была не в силах отвести глаза, точно птичка под завораживающим взглядом змеи. В ее мозгу молнией вспыхнула догадка:

«Значит, он знает, что Колен Патюрель любил меня.., и что я любила его».

Ей стало страшно и больно. Вся ее жизнь представилась ей вереницей непоправимых ошибок, за которые теперь ей придется дорого платить.

«Да, у меня были другие увлечения.., но они же ничего не значат!» — хотелось ей крикнуть с неподражаемой женской непоследовательностью.

Как растолковать ему это? Любые ее объяснения прозвучали бы путанно и неуклюже…

Плечи Анжелики поникли, словно на них каменной тяжестью легла вся ее прежняя, грешная жизнь.

Подавленная, она уронила голову и закрыла лицо руками.

— Вы же видите, моя дорогая, — уверения ничего вам не дадут, — пророкотал его глухой голос, по-прежнему казавшийся ей голосом незнакомца. — Повторяю вам: я не охотник до лживых комедий, которые вы, женщины, умеете так великолепно разыгрывать. Я предпочитаю видеть вас откровенно циничной — такой же, как я сам. А чтобы вполне вас успокоить, я даже скажу, что понимаю ваше потрясение. Какая ужасная неприятность: готовишься вступить в законный брак с новым избранником сердца, и вдруг объявляется давно забытый муж и в довершение всех бед, кажется, требует у тебя отчета. Не тревожьтесь — у меня этого и в мыслях нет. Разве я сказал, что буду препятствовать вашим матримониальным планам, раз уж вы так ими дорожите?

Ничто не могло бы оскорбить Анжелику больнее, чем это демонстративное проявление супружеской терпимости. Спокойно допустив, что она станет женой другого, он как нельзя более ясно показал — она теперь ему безразлична и он готов с легким сердцем пойти на то, что ей кажется богомерзкой ересью. Он превратился в закоренелого беспутного грешника. Нет, это немыслимо, невозможно! Он безумен — или это она сходит с ума?

Острое чувство унижения помогло ей овладеть собой. Она выпрямилась и устремила на него полный высокомерия взгляд, машинально сжав при этом руку, на которой когда-то носила обручальное кольцо.

— Сударь, для меня ваши слова лишены смысла. Пусть прошло пятнадцать лет

— но поскольку вы живы, я все равно остаюсь вашей женой, если не перед людьми, то перед Богом.

На миг черты Рескатора исказило волнение. В этой женщине, которую он отказывался признать своей женой, он вдруг снова увидел ту неприступную молодую девушку из знатного рода, которая много лет назад с таким упрямым и напряженным видом вошла в его тулузский дворец.

Более того, на мгновение перед ним предстал ослепительный образ блестящей светской дамы, какой она была в Версале. «Самая прекрасная из придворных дам, — рассказывали ему, — больше королева, чем сама королева».

В один момент он мысленно сорвал с нее тяжелые, грубые одежды и представил ее себе во всем блеске, в ярком свете люстр, с обнаженной, белой как снег спиной и безукоризненными плечами, с драгоценным ожерельем на шее, представил, как она горделиво выпрямляется — так же грациозно и надменно, как сейчас.

И это было невыносимо…

Он встал — вопреки всем его стараниям сохранить невозмутимость он чувствовал, что потрясен до глубины души.

Однако, когда после долгого молчания он снова обернулся к Анжелике, его лицо было все так же сурово и непроницаемо.

— Вы правы, — согласился он. — Вы действительно единственная женщина, которую я когда-либо брал в жены. Однако вы, как я слышал, не последовали моему примеру и очень быстро нашли мне замену.

— Я считала, что вы умерли.

— Плесси-Белльер, — произнес он медленно, будто пытаясь что-то припомнить. — Я до сих пор не жалуюсь на память и вспоминаю, что вы рассказывали мне об этом вашем драгоценном кузене, известном красавце, в которого вы были немножко влюблены. И как превосходно все сложилось! Освободившись от мужа, навязанного вам отцом, и к тому же хромого и неудачливого, вы смогли наконец исполнить мечту, которую давно лелеяли в тайниках сердца.

• Предыдущая
• 20/106
• Следующая