Анжелика в Квебеке - Голон Анн - Страница 14
- Предыдущая
- 14/166
- Следующая
Справа стояла матушка Буржуа, окруженная своими «дочерьми». Их бледные лица выражали искреннюю радость от того, что, наконец, они добрались до Квебека. В толпе легко было распознать новых иммигрантов, прибывших в этот самый день, по их худобе, бледному цвету лица, покрасневшим векам и общему жалкому и затравленному виду, привезенному из Старого Света. Все это пройдет, достаточно им будет получить несколько арпанов земли или же начать охотиться.
Для этих вновь прибывших людей сегодняшняя церемония была едновременно началом и концом.
Для них, приехавших в Канаду в поисках лучшей жизни, старое королевство отдалялось подобно тяжелогруженому кораблю, увозящему их прошлое.
Маргарита Буржуа подняла голову, встретилась взглядом с Анжеликой и заговорщицки улыбнулась ей. В последний раз они виделись в Тадуссаке. «Ну вот, видите! Все устроилось наилучшим образом», — казалось, говорила эта улыбка.
Анжелика улыбнулась ей в ответ и почувствовала общее дружелюбие и теплоту окружавших ее людей.
И лишь одна женщина свирепо взглянула в ее сторону.
Она стояла немного позади, с правой стороны, на коленях. Вся ее напряженная поза, с резко выпрямленной спиной, выражала гнев и непреклонность.
Очень высокая, одетая как бы в глубокий траур, но с пышностью, подобающей самой знатной даме. Ее взгляд, брошенный на Анжелику, был подобен острой бритве. Затем она отвернулась и подчеркнуто сосредоточенно стала созерцать витраж. Всем своим видом она хотела показать, что не замечает окружающих. Полумрак базилики освещал острые черты ее бледного, как мел, лица. «Маска смерти», — подумала Анжелика. Опущенные вниз углы ее узкого, ярко накрашенного рта, похожего на шрам, придавали выражение глубокой скорби ее мертвенно-бледному лицу. Ее руки так сильно дрожали, что казалось, объемистый молитвенник вот-вот выпадет из них.
Одного взгляда было достаточно Анжелике, чтобы понять, что перед ней воинственная Сабина де Кастель-Моржа.
Одну за другой Анжелика отстегивала булавки, которыми был прикреплен жемчужный пластрон к ее голубому платью, и складывала их в чашу из оникса. Зеркало в деревянной золоченой раме отражало ее лицо, подобное распускающемуся цветку утренней зари, на котором сияли зеленые глаза, блеском своим спорящие со сверканием алмазов в ее ушах. Но почему ее отражение было хотя и ослепительным, но слегка замутненным? Причиной этого, несомненно, был горячий пар, поднимающийся из приготовленной для нее ванны. Она попыталась протереть зеркало, но это ни к чему не привело.
Из этого Анжелика сделала вывод, что она немного пьяна. Но это было и неудивительно, после всех событий сегодняшнего дня и после всего выпитого.
Лишь глубоко за полночь ей удалось наконец остаться одной. И теперь она даже находила некоторое расслабляющее удовольствие в таком скучном занятии, как отстегивание булавок.
Это чудесное платье ее не предало. Они с ним оба соблюдали тот договор, который заключает Женщина и ее Наряд, тот секретный договор, который помогает им взаимодействовать в их красоте.
Теперь она была счастлива, оставшись одна. За долгие годы ее свободной жизни она отвыкла от светского этикета, и ей показалось, что она уже не сможет снова стать придворной дамой, окруженной слугами и лакеями. Во всяком случае, не так сразу… К тому же существовала проблема с цветком лилии на ее плече — этим позорным клеймом, из-за которого она могла довериться только самым преданным служанкам.
Тем хуже! Она предпочитала уколоть себе пальцы булавками, но зато наслаждаться какое-то время одиночеством.
Она наконец сняла пластрон, расстегнула корсаж и, отбросив их подальше, вздохнула с облегчением. Затем она распустила волосы. Зеркало, покрытое по-прежнему облаком пара, отражало ее, стоявшую в тончайшем прозрачном белье, сквозь которое просвечивала белизна ее кожи и двумя более темными пятнами обозначились кончики груди.
Над зеркалом висело громадное распятие из серебра и слоновой кости. В доме Виль д'Аврэя распятия были повсюду, но они были так искусно выполнены, что казались украшениями, а не предметами культа.
Сняв рубашку, Анжелика осталась обнаженной. Она подобрала волосы лентой и приблизилась к ванне. Еще раз вздохнув, она вступила в теплую воду. Дневная усталость исчезла. Ее охватило блаженство, все мысли ушли, и, опершись головой о край ванны, она погрузилась в мечтания.
Она была в Квебеке.
И для нее это звучало почти столь же торжественно, как в тогда, когда она осознала, что ОНА БЫЛА В ВЕРСАЛЕ.
Важно было оценить, какой путь ей пришлось преодолеть, чтобы сейчас праздновать эту победу.
Она была в Квебеке, и после жизни, полной блужданий, он показался ей гаванью, полной чудес.
Она была в городе. В городе французской провинции с его домами, церквами, садами, лавками.
Она была здесь, в ванне, наполненной горячей водой, а вокруг нее — молчание тихой ночи. Зеркала отражали ее лежащее тело. Висящие повсюду, они увеличивали, раздвигали пространство этой маленькой комнатушки, в которой маркиз соорудил роскошную ванную комнату.
Они смогли попасть в дом маркиза де Виль д'Аврэя еще до наступления темноты, что было почти так же трудно, как и сама высадка в Квебеке. Каким чудом им удалось в конце концов закончить всю эту церемонию приветствий и поздравлений и отправиться в дом маркиза, которым он так гордился?
— Но он совсем маленький, — вскричала Анжелика при виде дома.
— Но он очарователен, — возразил маркиз.
С этим нельзя было не согласиться. Несмотря на свои скромные размеры, дом был уютным и приветливым.
Маркиз сказал Анжелике, что она испорчена воспоминаниями о королевских замках. Для Квебека этот дом был достаточно просторным.
Он был двухэтажным, к нему примыкал широкий двор со службами, крытым гумном, дровяным сараем, пристройками, и Виль д'Аврэй заявил, что вскоре он приобретет соседнее поле, чтобы построить там конюшни, ферму, держать скот и выращивать овощи.
Войдя в дом, они очутились в большой низкой комнате, в глубине которой приветливо горел камин, а посредине стоял стол, покрытый белой дамасской скатертью и уставленный серебряной посудой; справа была видна гостиная, обставленная мебелью, покрытой коврами.
— Я привез большинство своей мебели из Франции, — заявил Виль д'Аврэй.
Как он и предупреждал, служанка ждала их, стоя возле стола, застывшая, как деревянная статуя, и сама казавшаяся частью декора.
Это была высокая полная женщина, со спокойным лицом, с робким взглядом из-под бретонского чепца. Она прижимала к груди, как ребенка, свою знаменитую фаянсовую «гусятницу», над которой возвышалась золотистая корочка паштета из дичи.
— Моя дорогая! Ты неповторима! — вскричал маркиз, целуя ее в обе щеки. — Ах, более того, ты фея! Я всегда это говорил!
Виль д'Аврэй хотел повести Анжелику на второй этаж, чтобы показать ей расположение комнат.
Но Анжелика, глядя вокруг, спрашивала себя, каким образом они смогут все здесь поместиться. Она хотела подождать прихода мужа, чтобы решить этот вопрос.
Слуги и люди, сопровождавшие их, начинали собираться у порога: конюхи, метрдотель и его помощники, несущие корзины с посудой и бельем; затем «дочери короля» и некоторые музыканты, флейтисты и барабанщики, уставшие целый день дуть в свои инструменты или стучать своими палочками. Эти люди желали выпить что-нибудь, так как весь день они провели за работой.
Тем временем произошло именно то, что Анжелика предвидела. Служанка маркиза, узнав, что ее хозяин не собирается оставаться в доме и что он не только покинет его, но и предоставит в распоряжение этой чужой женщины, к которой он, казалось, питает неумеренную страсть, собралась уходить, унося из дома свое достоинство и свою «гусятницу».
Ей было невыносимо видеть, как ее хозяин собирается оставить Анжелике этот дом, так заботливо приготовленный ею, его преданной служанкой, для него, а сам перебирается в какую-то лачугу в Нижний город, даже не предложив ей сопровождать его, после того как она так долго его верно ждала.
- Предыдущая
- 14/166
- Следующая
