Анжелика в Квебеке - Голон Анн - Страница 66

• Предыдущая
• 66/166
• Следующая

Во время бури одна из индейских женщин родила ребенка. Она пришла в дом Виль д'Аврэя попросить белого хлеба и немного водки для себя и корпии для новорожденного.

Она несла его за спиной на маленькой доске, пестро разрисованной, запеленутого в красные и лиловые ленты, вышитые жемчугом и щетиной кабана. Он походил на кокон, откуда едва виднелась его круглая, цвета красного дерева мордочка. Он спокойно спал.

Бардане из своего дома проделал траншею по самому короткому пути к дому мадам де Пейрак. Он пришел сразу же за рабочими с лопатами. Обеспокоенный, он хотел ее навестить, справиться о ее здоровье. Его пригласили обедать. Во время бури он все время играл в карты с де Шамбли-Монтобаном.

Анжелика увидела, что Онорина, пробравшись по пояс в снегу, беседует со служанкой-англичанкой, которая энергично работала перед дверью с лопатой и веником. Маленькая Онорина знала несколько слов по-английски и успешно разговаривала.

— Чего ты хочешь от Джесси? — спросила Анжелика.

— Она сказала, что, когда будет большой снег, она нам прочтет историю одной принцессы. Все скоро будут справлять Рождество.

В городе одновременно распространились два известия. Мать Магдалина встретилась с мадам де Пейрак и решительно отмела все сомнения по поводу ее. Все были очень этим довольны. Но известие об отъезде отца д'Оржеваля к ирокезам было принято не без волнения. Мадам де Кастель-Моржа говорила об этом в драматических тонах. Она не скрывала своего отчаяния и заявляла, что была допущена преступная несправедливость. Отец д'Оржеваль уже был однажды в плену у ирокезов, и его пытали. Если он опять попадется им в руки, то на этот раз ему не будет пощады.

«У нас будет новый Бребеф», — говорил месье де Лаваль, возможно, с легким оттенком удовлетворения в голосе.

Чтобы напомнить верующим, в тени каких великих мучеников возникала Канада, он прочел с кафедры свидетельство Кристофера Маньо, первого канадца, которому показали тело известного иезуита, свидетельство ужасной казни, которая остается одной из самых страшных во всех анналах христианской мартирологии.

«Прибыв в миссию Святого Игнатия, откуда ушли ирокезы, я нашел тела мучеников.

У отца Бребефа ноги, ляжка и руки были все ободраны до костей. Ему вырезали мускулы, чтобы их зажарить и съесть.

Я видел и трогал на его теле большое количество пузырей от ожогов от кипящей воды, которой эти варвары поливали его в насмешку над святым крещением.

Я видел и трогал раны от горячей смолы по всему его телу.

Я видел и трогал ожоги от раскаленных топоров на его плечах и животе.

Я видел и трогал его губы, которые ему обрезали, потому что во время своих страданий он говорил о Боге.

Я видел и трогал все части его тела, по которым было нанесено палками более двухсот ударов.

Я видел и трогал верх его головы, с которой была содрана кожа и на которую сыпали горячий песок, также в насмешку над святым крещением.

Я видел и трогал раны его отрезанного носа и отрезанного языка.

Я видел и трогал его рот, который ему разрезали до ушей, и видел рану в его горле от раскаленного железа, которое ему вонзили.

Я видел и трогал его глазницы, из которых вырвали глаза и вставили горящие угли.

Я видел и трогал отверстие, которое вождь варваров проделал, чтобы вырвать и пожрать его сердце, в то время как остальные индейцы пили кровь, текшую из этой раны.

Итак, я видел и трогал все раны на его теле, о которых нам рассказали индейцы».

Затем епископ напомнил одиссею гуронов и нескольких французов, которые, несмотря на тысячи опасностей, перенесли тело мученика в миссию Святой Марии, а затем его голову в Квебек.

«Я перенес его голову в Квебек, держа во время пути ее обеими руками у сердца, как дорогого малого ребенка.

В настоящее время голова отца де Бребефа хранится у сестер в монастырской больнице в серебряной раке с его изображением, установленной на восьмиугольной подставке из эбена. Туда ежедневно приходят ему поклоняться».

После этой впечатляющей проповеди Анжелика захотела поговорить с графом де Ломени-Шамбером, другом отца д'Оржеваля. Она знала, что он живет в Верхнем городе. Она узнала, где его дом. Она не видела его с того вечера, когда поднялась буря и произошла ее встреча с матерью Магдалиной, при которой он присутствовал.

Он жил около здания суда, занимая скромную комнату, которую предоставил в его распоряжение его друг д'Арребуст, который уехал в Монреаль, и де Ломени мог пользоваться его гостиной и библиотекой. Но он довольствовался своей маленькой, как монастырская келья, комнатой и принимал помощь слуги только для ухода за этой комнатой и одеждой. Когда он не был приглашен к друзьям, он обедал в маленьком кафе, рядом с Плас д'Арм, которое держал старый солдат, бывший когда-то пленником у турок. Это было единственное место в городе, где бывшие средиземноморцы могли иногда выпить турецкого кофе, напитка, который большинство людей не ценило и считало за лекарство.

Он привел туда Анжелику. Пришлось спуститься на несколько ступенек. Было довольно темно, так как толстые и зеленоватые стекла пропускали мало света. Эта полутемнота и приятный запах кофе ободрили Анжелику.

— Мы не встречались с вами после дня начала бури. Теперь мадам де Кастель-Моржа пытается поднять общественное мнение против меня. Говорят, что отцу д'Оржевалю грозит большая опасность, — и это из-за меня Мне хотелось бы знать, де Ломени, считаете ли вы меня виновной? Если это так, я буду очень огорчена. В чем я виновата?

Шевалье положил свою руку на ее руку. Он ласково посмотрел и покачал головой.

— Вы повинны только в том, что вы — женщина и кажетесь ему привлекательной. Вы рассказали сами: он видел вас выходящей из воды. Он вам никогда этого не простит, — добавил он с запинкой, — потому что, возможно, в это мгновение он понял, что у него есть слабость, из-за которой он рискует стать беззащитным и даже потерять веру.

— Поколебать веру иезуита? Мой дорогой друг, ваш пессимизм вводит вас в заблуждение. Есть выбор, который изменить нельзя.

— Увы, но не у него, — вздохнул де Ломени. — Я знаю его со школы. У него всегда был страх, даже, я бы сказал, ненависть. Страх, ненависть к женщине. Не знаю почему. Но, возможно, что ваша встреча открыла ему глаза на некоторые вещи. Например, что его влечение к духовному званию и то, что он захотел стать иезуитом, было стремлением найти убежище от зла. От женщины, воплощенного зла, пришедшего, чтобы развратить мужчину, Лилит каббалы, женского демона — суккуба, более способного похитить душу человеческую, чем инкуб — демон мужской, ибо суккуб более хитер.

Анжелика побледнела, слушая его. Она понимала, что Ломени-Шамбор не знал о существовании в жизни Себастьяна д'Оржеваля с раннего детства этого адского существа, Амбруазины. «Как демон, идущий следом», — подумала она. Но он был близок к истине. Он изобразил силуэт ребенка-убийцы, который беспрестанно колебался на грани добра и зла и который всю жизнь пытался определить эту грань. Это соответствовало бредовым воплям женщины-демона.

«О, мое прекрасное детство! Он, Себастьян, его голубые глаза и руки в крови. Он и Залил, обагренные человеческой кровью… Мы были трое проклятых детей в руках Сатаны!..

Никогда не было таких исполненных силы детей… там в Дофине. Мы были вместилищем тысяч пламенных духов… Почему он предал нас? Почему он присоединился к этой армии черных людей с крестом на сердце?»

Анжелика схватила де Ломени-Шамбора за руку.

— Но это же не я, Клод, это не я, Лилит.

— Я это знаю.

— Вы слышали, что тогда сказала мать Магдалина?

— Мне не нужно было ее слушать, чтобы знать это.

И он добавил с нежностью, стараясь успокоить ее:

— Как только я увидел вас в Катарунке, я понял, что предубеждение против вас было нелепым. Помните, что между нами сразу установилась симпатия.

— Это правда.

Она хотела сказать ему: «Вы мне всегда нравились», но, найдя это выражение суховатым, сказала: «Вы мне понравились с первого взгляда, де Ломени-Шамбор».

• Предыдущая
• 66/166
• Следующая