Последний из Рода - Авербух Наталья Владимировна - Страница 5

— Я обращалась! Но надо мной только смеялись…

Кажется, я опять промахнулась. Это над бродягой могут смеяться, когда его обчистят ушлые воры. А над молодой одинокой вдовой нормальный стражник не посмеется.

— Где это было? — нахмурился Тиан.

Если бы Княгиня спросила моего мнения, я бы сказала, ей вредно столько смеяться. Не ровен час, оборвет гамак, сколько жизней прекратится. Но являться к своей Эйш-тан с претензиями не годится.

— Не помню, — вяло пробормотала я.

Хозяин таверны не зря хмыкал, когда Тиан называл заказ. Каши в меня влезло только четверть порции, да и то через силу. Тиан, который голодным и требовательным взглядом следил за тем, как я ем, не заставил просить себя дважды и смел все с тарелки подчистую.

Он истратил на меня деньги, которые предназначал себе на ужин, — поняла я. Поэтому и не ел, только расспрашивал. А я-то, хороша! Обрадовалась, согрелась…

Непонятная тяжесть принуждала закрываться глаза. Странная судорога заставила рот сначала открыться, потом вырвала протяжный вздох и только после этого я смогла вернуть себе полную власть над телом. Я зевнула! Я хочу спать! Дожили…

Тиан помог мне встать и куда-то повел.

— Сейчас снимем тебе комнату, ты сможешь отдохнуть, — говорил он, направляя меня вверх по лестнице.

Мне снились сны… какое странное ощущение.

Тиан, его жена, чем-то похожая на девчонку Линю, дети… Тиан был уже постаревший, седой, согнувшийся под грузом прожитых лет. Жена тоже немолода. Зато дети — сильные юноши, нежные девушки. Красивые, стройные. И внуки. Еще немного, но потом их будет больше. Их будет много, столько, сколько необходимо, чтобы Род не угас в веках, чтобы не исчезло семя Берсерка. И все они будут жить в доме — в огромном доме, построенном по моей подсказке Тианом.

Прекрасное будущее. Моя мечта.

Почему же мне так горько?

Почему же хочется плакать?

Внезапно я поняла.

В этой жизни не будет меня.

Я уйду, исчезну, стану неясной тенью, ветром завывающим в щелях осенними ночами. Сказкой, легендой, пустым звуком.

Тиан во сне смеялся и угощал внуков яблоками и конфетами. Но он беспокойно оглядывался, словно… словно чувствовал: рядом есть кто-то, кого он не видит. Рядом есть я. И я буду всегда. Он отстранил внуков и ушел в другую комнату. Там долго стоял у окна и думал. О чем? Я не знала. Стоило ему оказаться одному, фальшивая улыбка сползла с его лица.

— Ты довольна? — горько спросил он. — Но я так и остался Ничейным.

Я проснулась.

Бревенчатый потолок, грубая ткань одеял. В окна бьет солнечный свет.

Я проснулась.

Впервые в жизни.

Ощущение было новым. Странным. Захватывающим.

Как хорошо быть человеком!

Я села на постели.

Смутно припоминаю, что раздевалась перед сном. Тиан страшно покраснел, когда я стала при нем распутывать завязки платья, и выскочил за дверь. Через некоторое время вошла Линя и принесла мне сорочку. Передала, что «брат» просил одолжить, а сам ушел. Я кивнула — слишком хотелось спать. К счастью, я представляла себе, что люди для этого делают.

«Брат» ушел…

Ушел!!!

Я едва удержалась, чтобы не выскочить за дверь в сорочке. Вот дура! Как я могла забыть — у меня человеческое тело! Люди стесняются друг друга, а мне и в голову не пришло стесняться Тиана. Я забыла, что уже не пара глаз, видящих будущее и рот, изрекающий пророчества.

Я принудила себя одеться. Человеческие наряды были для меня загадкой. Никогда не приходило в голову обращать внимание на такие мелочи, разве что однажды, когда неподходящая для одного из моих людей невеста запуталась в завязках и задохнулась…

Страх придал мне сил, я кое-как натянула платье и захватила плащ. Сбежала вниз, метнулась туда-сюда, отыскивая хозяина таверны.

— Где он?! — выпалила я, дергая толстяка за руку. — Где Тиан?! Куда он ушел?!

Тиан

Выйдя из «Копытца», я покрепче запахнулся в куртку, и, ежась, побежал домой. Переодеться. Не то, чтобы вторая куртка была теплее, но от нее хотя бы не пахло женщиной. Странно, она ведь совсем недолго была на ней, но успела пропитаться ее запахом: тяжелым, цветочным. Не слишком-то приятным, если честно. Но не мне судить: таким, как она, не приходится выбирать, душатся, чем придется, что отдадут соседки или подарит муж.

И пока я бежал, нелепо перепрыгивая через лужи, меня не оставлял вопрос…

Зачем?

Зачем я в это ввязался?

Чего ради?

Она не была красавицей. Ей нечем было расплатиться со мной. Не телом же — такие не платят им. Нет, прогнать бы ее я не смог, в город пустил бы, не по-людски молоденькую девчушку гнать на холод ноябрьский, за стены, но остальное-то? Мало того, что накормил, сам оставшись голодным, так еще и комнату оплатил, и соврал, что сестра.

Теперь ведь не бросить ее. Еще и проблемы ее решать, когда со своими-то разобраться не могу. Да и рассказ ее… Не верится мне что-то. Боюсь, не найду я никакого родственника, не сдам это несчастье в чужие руки. Самому придется маяться.

Правильно говорят, все зло в жизни от баб проклятых.

В животе урчало. Специально ведь от завтрака отказался и обеда, думал, поужинаю хорошо, словно маг какой. Но глянул на нее, и так жалко стало… Бледная она, почти прозрачная… Сколько ж не ела-то, что с такой жадностью накинулась?

Квартирка у меня была — сущий крысятник. Маленькая, что клетушка, темная, грязная. Спал на шаткой, скрипучей кровати, так и норовившей развалиться. Собственно, кровать — единственное, что было в моей квартирке. Очаг я давно разобрал, все равно денег на дрова не хватало, а всю мебель ненужную сожгла еще мать. На полу, рядом с кроватью, лежали три книги: «Кодекс Стражи», ветхий сборник песен и растрепанный, старый дневник. Зачарованный дневник. Мать говорила, от отца остался. Магом тот был. Вроде…

Она так говорила. Я не верил. Был бы магом — чего тогда нас бросил, и почему мне дар не перешел в наследство?

Мать часто лгала мне. Солгала и в этом, думаю. Как солгала, когда лежала умирающая и твердила, что вот встанет солнышко, и ей станет лучше. Но солнце встало, а она уже не увидела рассвет. Ночь забрала ее у меня.

Я провел ладонью по шероховатой, холодной стене и сбросил форменную куртку, натягивая другую, облезлую, старую, тоже, по словам матери, оставшуюся от отца.

Мать…

И чего она мне сегодня вспоминается? Десять лет, как ее не стало, привык, почти забыл…

Я снял с гвоздя пуховый платок — последний из оставшихся от нее предметов роскоши — и завязал на пояснице, спрятав под курткой и брюками, краснея, словно кто-то мог увидеть меня. Стал сразу выглядеть толще, но зато не замерзну. Мне ведь еще к интенданту идти, получать подорожные. А потом… Потом в Управу, искать сведения об этом… как его… Сегоке…

Сегок Писарь… Да, она сказала так.

Меч бросаю на пол — иного обращения эта железяка не заслуживает. Вот завтра, прежде чем отправляться, зайду к оружейникам, куплю новый, собственный. Пять лет коплю на него, должно хватить. А если повезет, еще и на новую куртку останется, а то в этой ехать — позорище. Никто и не скажет, что стражник, за бродягу-попрошайку примут.

А потом словно озарение… Ни с того ни с сего.

Я бросился к кровати, подхватил томик с балладами и вытащил спрятанный между страниц рисунок. Портрет. Матери.

И похолодел.

— Как же они похожи…

Нет, не чем-то конкретным, спутать их, или даже принять за мать и дочь, нельзя было бы, сходство было неуловимым. Что-то в посадке головы, в том, как Нара… эта девушка… себя держала. Что-то такое…

В ее глазах была та же боль, что не покидала мою мать. Когда она там, у ворот, призналась, что у нее нет денег, вспомнилось вдруг, как мать стояла на пороге, опустив голову, разговаривала с очередным кредитором…

— Вот ведь, навязалась на мою голову! — застонал я, осторожно убирая портрет обратно в книгу. — Все беды от баб, точно!