Бунтующая Анжелика - Голон Анн - Страница 21

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая

— Но как добраться до мельницы?

— Прямиком через лес. Здесь не больше трех часов ходьбы.

Лицо Рамбура погрустнело:

— А кто их проведет?

Анжелика оглядела усталые лица женщин, их блестящие черные глаза.

— Я.

Едва они вышли из леса, их ноги погрузились в губчатый мох. Начались болота. По цвету они походили на луга. Так и хотелось пробежаться между деревьев, но большие плоскодонки, привязанные к берегу, показывали, что там

— вода. Анжелика привела с собой троих слуг, чтобы помочь управиться с лодками. Будучи местными, они были настроены пессимистически:

— Мы тут так запросто не переберемся, госпожа маркиза. Мельник требует плату с каждого, кто хочет пересечь болота, а реформатам он всегда готов сделать гадость, потому как он их презирает. У него ключи от лодок. Среди местных есть даже такие, что пускаются далеко в обход, чтобы только ему не платить.

— Времени у нас нет, и это — единственный выход. А мельником я займусь сама, — сказала Анжелика.

Они отправились задолго до захода солнца, взяв с собой фонари, чтобы зажечь их, когда стемнеет. Дети шли вяло. Дорога казалась бесконечной. Когда добрались до Уклейкиной мельницы, солнце уже село. Темень наполнилась кваканьем лягушек и криками речных птиц. От влажного тумана пощипывало в горле. Этот туман от воды поднимался все выше, уже доходя путникам до подбородка, и в нем, будто в молоке, тонули очертания деревьев с утопленными корнями.

Слева показалась мельница, приземистая, с ощеренным колесом над спящей, усеянной кувшинками водой.

— Останьтесь здесь, — велела Анжелика зябко жмущимся друг к дружке женщинам.

Дети кашляли и боязливо таращились в темноту.

Шлепая по мелкой воде, Анжелика дошла до мельницы. Она нашла поросший мхом мостик и сразу за ним — знакомую дорогу, пересекающую мельничный желоб. Рука нащупала шершавую, увитую вьюнком стену. Дверь была открыта. Мельник при свече пересчитывал монеты. У него был низкий лоб, бахрома волос, падавшая на брови, придавала лицу выражение тупой цепкости. В сером, как все представители его профессии, с намертво приставшей к голове круглой бобровой шапкой, он имел вид человека зажиточного. У него были красные чулки и туфли со стальными пряжками. Поговаривали, что мельник очень богат, скуп и нетерпим.

Анжелика обвела взглядом простое убранство комнаты, где все было покрыто тончайшим слоем муки. В углу громоздились мешки, пахло зерном. Она улыбнулась, заметив, что здесь ничего не изменилось. Затем вошла и сказала:

— Валентен, это я. Здравствуй.

Плоскодонки продвигались под сумрачными лиственными сводами. Впереди желтые круги фонарей с трудом рассеивали мрак.

Из-за высокого роста Валентен иногда вынужден был нагибаться. Коротким выкриком на местном диалекте он предупреждал сидевших в остальных лодках. Женщины уже не так боялись, они немного расслабились, изредка слышался негромкий детский смех. В сердцах беглецов понемногу воцарялся мир, навеянный покоем болот. Не о болотах ли Пуату Генрих IV писал любимой: «Там неплохо в мирное время и покойно в дни войны». Какой недруг решится преследовать здесь своего противника? Захоти Монтадур погнаться за ними и посади своих солдат на плоскодонки, они бы воротились ни с чем, грязные и продрогшие. А перед тем они бы долго блуждали среди переплетения ветвей по лабиринту зеленых или желтых стен, смотря по времени года, и берег, к которому они думали пристать, уходил бы у них из-под ног. Это еще счастье, если бы они вернулись живыми, ведь огромным пространствам трясины ничего бы не стоило их поглотить. Много мертвых тел покоится под зеленым пологом болот…

Когда Анжелика его окликнула, мэтр Валентен, мельник, поднялся со своего места. Он не удивился. В его грубом лице проступали черты того упрямого мальчишки, что когда-то толкал ялик, спеша отвезти «молодую госпожу де Сансе» в ее болотное убежище и уберечь от ревнивых посягательств пастуха Никола, оравшего: «Анжелика! Анжелика!..» Пастух бегал по лугам со своим посохом, а собаки и овцы трусили за ним.

Анжелика и Валентен, спрятавшись в тростнике, тихо фыркали, затем отплывали подальше, куда эти крики уже не доносились, приглушенные ветвями ольхи, вязов, ясеней, ив и высоких тополей…

Валентен срывал трубки дягеля, прозванного ангельской травой. Он их то нюхал, то слизывал млечный сок. «Чтобы душа была такая, как у тебя», — говорил он.

Он не был болтлив, не то что Никола. Он часто краснел и легко впадал в ярость. Особенную его ненависть, бог весть почему, возбуждали протестанты. Вместе с Анжеликой они подстерегали детей гугенотов, возвращавшихся из школы, и орали им в лицо католические молитвы — им нравилось слышать в ответ: «К черту!» Все это вспомнилось Анжелике, пока она прислушивалась к тихому, как легкий дождик, шелесту ряски, которую рвал выступ плотины.

Валентен все так же не любил протестантов, но был падок до золотых экю маркизы дю Плесси-Белльер. Он взял ключи и пошел отмыкать плоскодонки.

…Порыв посвежевшего ветра дал понять, что водный коридор расширяется. Первое суденышко врезалось в твердый берег.

Лучистая луна выходила из-за леса. Она высветила жилище сеньоров д'Обинье, спавшее среди ив и лугов с высокой травой. Замок был построен на одном из многочисленных болотных островов. Зимой вода здесь доходила почти до каменной парадной лестницы. Выстроенный в эпоху Возрождения, замок был плодом любви его хозяина к белому камню, отражающемуся в водной глади, а может, и к недосягаемости этих мест. Он вполне мог служить убежищем заговорщиков.

Пришельцев встретила мадемуазель де Косм, кузина старого маркиза, с высоким подсвечником в руках. Сурово выслушала она повесть Анжелики о бедах женщин, по большей части вдов, приведенных ею сюда в надежде, что им помогут добраться до Ла-Рошели. Она не одобряла участия в их делах такой подозрительной особы, как католичка дю Плесси. Разве не были известны ее бурные приключения в Версале? Однако же она ее впустила и, пока женщинам отводили место в замковых службах, оценивающе оглядела бумазейную юбку, простую накидку, тяжелые, заляпанные грязью башмаки и черный квадратный атласный платок, скрывающий волосы гостьи.

Наконец, поджав губы и напустив на себя вид мученицы, покорной судьбе, старая дева предупредила:

— Здесь герцог де Ламориньер. Вы хотите его видеть?

Сообщение смутило Анжелику. Она покраснела и сказала, что ей не хотелось бы беспокоить герцога.

— Он пришел весь в крови! — прошептала мадемуазель де Косм, несмотря на свой постный вид очень взбудораженная столькими происшествиями разом. — Попал в засаду Монтадура, не смог пробиться и укрылся в болотах. Его брат Уго, кажется, взял Пузож. Господин де Ламориньер жалеет, что не смог вас увидеть.

— Ну, если он ранен…

— Позвольте, я предупрежу его.

Она с дрожью ожидала встречи, но, когда послышались тяжелые шаги Патриарха, выпрямилась и, пока он спускался к ней, глядела на него смело и жестко.

Он подошел. Лоб его пересекал глубокий шрам. Вспухшие края раны еще не вполне затянулись. Эта отверстая рана отнюдь не смягчила его черт. Она нашла, что он стал еще выше, тяжелее и чернее обычного.

— Сударыня, — сказал он, — я приветствую вас.

Он неуверенно протянул ей руку.

— Храните ли вы наш союз?

Не он — она первой отвела глаза. Указав на приведенных ею людей, ответила:

— Вы же видите!

Она бы никогда не поверила, что происшествие у Камня Фей может настолько сказаться на ее поведении. Так сковать ее и смутить. Наверное, она испытывала его влияние, неприятное, но могущественное, которое многие из современников признавали колдовским. Его братья, жена, невестки, дочери, племянники, слуги и солдаты не понимали, как можно его ослушаться. «В нем, при всей его близости к Богу, было нечто дьявольское», — писали об этом могущественном протестантском сеньоре, который на краткий миг, но яростно противостоял Людовику XIV.

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая