Дорога надежды - Голон Анн - Страница 41

• Предыдущая
• 41/115
• Следующая

Но он слишком застенчив, и мне не удалось убедить его еще раз зайти к нам в дом, вечно заполненный посетителями.

— Как жаль! Я собиралась сообщить ему о его семье. Весьма довольная собой, Северина рассказала Анжелике, что побудила молодого человека присоединиться к группе французских гугенотов, с которыми г-н Маниго сошелся в Салеме и пригласил с собою в Голдсборо. Среди них находился уроженец Шаранта, потомственный обойщик, у которого квартировал Натанаэль с тех пор, как прибыл в столицу Массачусетса, не зная толком, как собою распорядиться. Он сейчас в их компании на борту «Сердца Марии», одного из кораблей эскадры, сопровождавшей «Радугу». Анжелика поблагодарила ее за эту инициативу. Долг, который ей предстояло выполнить в отношении этого мальчика, был тягостен: сообщить об убийстве всей его семьи, случившемся шесть лет назад, о чем ему ничего еще не было известно. Теперь же, зная, что он плывет вместе с ними, она решила не спешить с печальными вестями. Как-нибудь она пригласит его на «Радугу» и бережно расскажет обо всем.

А пока они выходили из порта, Анжелика изъявила желание подняться на полуют, чтобы, бросить прощальный взгляд на город.

Ветер был попутный, и они быстро продвигались вперед. Маленький город внизу превратился в гирлянду кирпичных труб, коньков и остроконечных крыш, озаренных пурпурным закатным солнцем, отряжавшимся в оконных стеклах, а также, подобно пляшущим в лучах света легким алмазным пылинкам, — в декоративных кусочках стекла, инкрустированных в антаблементы и дверные рамы.

Он синел на перламутровом фоне заката, множился точками зажигаемых в домах свечей и медленно исчезал в тени своих островов, огибаемых и оставляемых позади кораблем. Он казался в этом вечернем полусвете таким набожным и кротким, живущим лишь молитвами и трудом во славу Господа…

В первый же вечер на борту «Радуги» был организован веселый ужин при свечах в помещении, именуемом картежной или залом совещаний, служившим также салоном и офицерской столовой.

Из-за сильной жары, хотя корабли вышли уже в открытое море, окна были распахнуты на балкон, представлявший собою галерею, тянувшуюся вдоль задней верхней палубы.

Этажом выше находились апартаменты графа де Пейрака и его семьи с таким же балконом, нависавшим над офицерскими балконами, где можно было спать по ночам на широких диванах, расставленных на восточный манер, а также отдыхать днем, если ветер на верхней палубе был чересчур сильным.

Прощаясь с миссис Кранмер, Анжелика подыскивала слова, долженствующие смягчить неприязнь и горечь ее хозяйки, вызванные причиненным ею беспокойством, а также выразить признательность за множество оказанных гостье услуг:

— Милая хозяйка, вы были нашим ангелом-хранителем, и я не забуду этого никогда!

Однако в ответ на эти заверения дочь Самюэля Векстера явила на лице выражение горечи и ни словом не обмолвилась с ней на прощание, сделав лишь холодный реверанс, повторенный собравшимися вокруг нее детьми — девочками в воротничках и с бантиками на груди, мальчиками в коротких штанишках, черных и серых сюртуках, застегнутых на все пуговицы до подбородка, еще-более чопорными, чем их деды.

Анжелике стал окончательно понятен смысл этой холодности только после того, как за столом сопровождавший их лорд Кранмер, позабыв об опечаленной супруге, оставшейся наедине со своими четками и Библией, радостно поднял бокал французского вина за здоровье своих гостей.

Бедная леди Кранмер! Анжелика, очутившаяся наконец-то наедине с Жоффреем на балконе над верхней палубой, благословляла небеса, оказавшись среди тех, кто в преддверии ночи обретает свою любовь.

Тишина и уединение окружали их, они перебрасывались короткими фразами, и она вполголоса задавала ему вопросы.

— Мне было страшно, — говорила она, вспоминая часы смертного ужаса, пережитого ею в Салеме, — я думала, а вдруг Бог хочет наказать меня…

— Наказать вас! Разве вы согрешили, мадам?

Она засмеялась, прижавшись лбом к его плечу, отдаваясь спокойной силе полулежащего рядом с ней тела, чувствуя тепло обнявшей ее руки, в то время как морской ветер овевал их лица нежным освежающим дыханием.

Поскрипывание корабля, соответствовавшее мерному покачиванию волн, натяжение вантов, отвечавшее напряжению талей, прерывистые вздохи ветра, натягивавшего умело развернутые белые паруса, то вздувавшиеся, то опадавшие в соответствии с причудами эолова оркестра, — всю эту волнующую жизнь корабля Анжелика поглощала, как эликсир, возвращавший недостающую ей энергию.

— Мне кажется, я разучилась читать и писать.

— Ерунда! Корабль «Голдсборо» привезет из Европы целые сундуки с книгами для зимних вечеров в Вапассу. Можете с завтрашнего дня возобновить чтение альманахов Кемптона. В них вы найдете уйму полезных вещей, отвечающих вашему вкусу и не утомляющих ум.

К шуму моря, плеску волн, разбивавшихся о борт, к звукам, рождавшимся из недр корабля, выкрикам и призывам, спускавшимся с небес, примешивалась заунывная волынка детского плача. В ответ слышались женские голоса, жалобно убаюкивавшие их:

Моя милая за бескрайним океаном, Моя милая за бескрайним морем, Моя милая за бескрайним океаном, О, вернись ко мне, друг мой…

— Даже в песнях кормилиц говорится об океане и о любви, — сказал Пейрак.

— Мне кажется, малютки слишком часто плачут с тех пор, как мы вышли в море, — заметила Анжелика. — Что, если им не нравится морское путешествие?

Жоффрея забавляли ее простодушные материнские волнения. Между тем присутствие этих маленьких жизней наделило очередное путешествие родителей новым смыслом, придавало ему иное измерение, особый аромат, становилось событием.

Они взглянули друг на друга глазами, сияющими радостью и гордостью:

Вернись, вернись, Вернись ко мне, друг мой…

Вернись, вернись, О, вернись ко мне, друг мой.

— Чем мы заслужили такое счастье? Жоффрей, неужели теперь, когда нашего главного врага больше нет, близок конец борьбы?

Он медлил с ответом. Потом наклонил голову и доверительно, нежно улыбнулся ей.

— Я знаю лишь одно, любовь моя, хотя и не решаюсь говорить об этом с излишней самонадеянностью. Сделав все, чтобы отнять вас у меня, он уже не в силах нам повредить теперь, когда я держу вас в своих объятиях, приникаю к вам, читаю в ваших глазах любовь — солнце моей жизни, которого он поклялся лишить меня. В этом, как сказал бы полководец, все признаки нашей безусловной победы и его полного поражения. Поэтому не стоит выяснять, идет ли речь об очередном этапе сражения или его завершении. Меня нельзя упрекнуть в том, что я недооценивал могущество нашего таинственного и вероломного врага, выслеживавшего нас из-за угла. Он видел свою цель в том, чтобы бросать нам под ноги камни, хотя мы и без того часто спотыкались на пути к новой жизни. Не знаю, знаменует ли его смерть окончание битвы и прекращение козней, которые он все еще, быть может, замышляет против нас с того света, но, оценивая наше нынешнее положение, осмелюсь заявить: да, любовь моя, мы победили.

На верхней палубе был натянут на четыре опоры большой квадратный полотняный гамак с лежавшими на нем подушками, на которых рядом с Анжеликой могли сидеть дети и два-три гостя. Вокруг были расставлены складные стулья, обтянутые клетчатой обивочной тканью, разбросаны толстые подушки, плотно набитые конским волосом, предназначенные для посетителей; порой вокруг нее собиралась довольно многочисленная компания, евшая мороженое и беседовавшая в тени, когда корабль становился на якорь, ветер стихал, а жара не спадала.

Жаркая погода была куда предпочтительнее шторма. Путешествие получилось как раз таким, как ей хотелось, своего рода интермедией, во время которой, подводя итог прожитым неделям, они собирались вступить на другие берега и начать новые дела. В Голдсборо осенние дни будут отведены лихорадочной подготовке к зиме.

Но пока стояло лето — время планов и ожиданий, когда в борозду бросают зерно, над которым сомкнется земля, чтобы порадовать затем обильными всходами.

• Предыдущая
• 41/115
• Следующая