Неукротимая Анжелика - Голон Анн - Страница 36

• Предыдущая
• 36/128
• Следующая

— Только бы это было не слишком долго. Ах, мэтр Савари, как мне благодарить вас за то, что вы не покинули меня, когда я уже не могу ничем быть вам полезна?

— Разве я могу забыть, сударыня, сколько стараний вы приложили, чтобы помочь мне получить мумие, которое персидский посол привез в дар нашему королю Людовику XIV? Вы столько потрудились для дела науки, а я только для нее и живу. Но еще больше, чем оказанные вами услуги, я ценю ваше уважение к науке, сударыня, и благодарю вас за это. Женщина, питающая такое уважение к науке и к незаметному труду ученых, не заслуживает того, чтобы исчезнуть в лабиринте гарема и служить забавой сладострастным мусульманам. Я все пущу в ход, чтобы избавить вас от этой участи.

— Вы хотите сказать, что маркиз д'Эскренвиль предназначил мне такую судьбу?

— Я этому нисколько не удивлюсь.

— Но это невозможно! Конечно, он грязный авантюрист, но ведь он француз, как мы с вами, и принадлежит к старинному дворянскому роду. Такая чудовищная мысль не может прийти ему в голову.

— Сударыня, это человек, который всю жизнь провел в колониях Леванта. Одежда у него, как у французского дворянина. Ну а душа — если она у него вообще имеется — восточная. От влияния Востока непросто уйти, — Савари засмеялся. — На Востоке вместе с запахом кофе впитывают презрение к женщине. Д'Эскренвиль постарается продать вас либо оставить для себя.

— Признаться, ни то ни другое меня не привлекает.

— Пока тревожиться незачем. Я надеюсь, что к тому времени, как мы доберемся до Мессины, — это ближайший рынок рабов, — Паннасав уже поправится.

Благодаря посещению своего старого друга Анжелика встретила следующий день с надеждой. Ее приятно удивил положенный поверх сундука ее серый костюм

— выстиранный, высушенный и даже поглаженный, а в углу она нашла свои ботинки, хорошо вычищенные. Она оделась, стараясь думать об обещаниях Савари, забыв об ужасной вчерашней сцене. Она убеждала себя, что показаться унылой — значит подчиниться этому корсару, которому нравится мучить людей, что лучше всего относиться к происходящему с безразличием. Когда солнце слишком нагрело каюту, она выскользнула оттуда на мостик, довольная, что нашла уголок, где никого нет… Она решила сидеть спокойно, не привлекая к себе внимания. Но скоро из этого состояния отрешенности ее вывели отчаянные детские вопли.

Есть вещь, которую женщина, бывшая матерью, не может выносить, в ней пробуждается слепой первородный инстинкт защиты: это зов ребенка, находящегося в опасности. Анжелика почувствовала, что волосы у нее встают дыбом от этого жалобного, дрожащего от страха голоска, доносящегося откуда-то сверху.

Она сделала несколько нерешительных шагов. Ей показалось, что с детскими рыданиями смешивается злой смех мужчины, и она бросилась вперед, взбежала по лестнице в рубку, откуда слышался плач.

Понадобилась секунда, чтобы понять, что там творится. У поручней стоял матрос, держа над морем вопящего ребенка лет трех-четырех. Стоило ему выпустить из рук воротник рубашонки, и ребенок полетел бы вниз с высоты восьми туазов

. Маркиз д'Эскренвиль, улыбаясь, любовался этим зрелищем вместе с несколькими членами экипажа, которых оно тоже чрезвычайно забавляло.

Неподалеку двое матросов держали отчаянно вырывавшуюся женщину с безумными глазами. Д'Эскренвиль что-то сказал ей на языке, которого Анжелика не понимала, должно быть, по-гречески. Женщина поползла к нему на коленях. У ног корсара она склонила голову, медля с дальнейшим выражением покорности. Маркиз скомандовал: матрос выпустил малыша и тут же схватил его другой рукой; тот отчаянно звал мать.

Женщину передернуло. Она подползла ближе и лизнула сапоги пирата. Стоявшие рядом разразились довольным хохотом. Матрос швырнул ребенка на пол, словно полено. Мать бросилась и прижала его к себе, а д'Эскренвиль засмеялся.

— Вот что мне больше всего нравится! Чтобы женщина лизала мне сапоги. Ха-ха-ха!..

Вся гордость Анжелики, все ее чувство женского достоинства возмутились. Она взбежала по ступенькам и изо всех сил ударила маркиза по щеке.

— Что?! — он приложил руку к лицу и, не веря своим глазам, увидел неведомо откуда взявшуюся Анжелику с горящими глазами.

— Вы самый подлый, самый гнусный, самый омерзительный человек, которого мне довелось видеть, — прошипела Анжелика сквозь зубы.

Лицо корсара налилось кровью. Он поднял хлыст с короткой ручкой, с которым не расставался, и замахнулся на дерзкую женщину. Анжелика заслонилась обеими руками, откинула голову и плюнула в пирата. Плевок попал прямо в лицо.

Матросы умолкли, не смея двигаться. Они были и возмущены, и напуганы унижением своего предводителя. Позволить рабыне так обращаться с собой — и перед всей командой!..

Маркиз д'Эскренвиль медленно вытащил платок и вытер щеку. Он побледнел.

На щеке явно проступали следы и от удара Анжелики, и от ее вчерашнего укуса.

— Ага! Госпожа маркиза подымает голову, — приглушенным от гнева голосом проговорил корсар. — Вчерашняя маленькая взбучка не утихомирила ее воинственного нрава? Ну, у меня, к счастью, есть в запасе другие средства.

И, повернувшись к своим людям, он рявкнул:

— Чего вы ждете? Схватить ее и посадить в трюм! Анжелику потащили по деревянной лестнице в глубину трюма. Маркиз шел сзади. Где-то в темном углу матросы остановились перед запертой дверью.

— Отвори! — приказал капитан матросу, стоявшему там на страже с огарком свечи, едва заметным в глухом мраке.

Тот вынул из кармана связку ключей, выбрал ключ и несколько раз повернул его. В низком пространстве трюма, куда едва пробивался слабый свет из небольшого люка, были видны опоры главной мачты. В них были вделаны железные кольца с цепями. Прикованные к ним люди, лежавшие на полу, зашевелились.

— Отцепить их, — приказал маркиз сторожу.

— Всех?

— Да.

— Но ведь они опасны.

— Это мне и нужно!.. Делай, что я велел. И пусть все станут ко мне лицом.

Тюремщик стал отпирать ключом железные оковы, охватывавшие лодыжку каждого узника. Они вставали. Их пустой взгляд, заросшие лица, низкие лбы под шерстяными шапками или по-разбойничьи повязанными платками не позволяли надеяться ни на что доброе. Там были французы, итальянцы, арабы и еще один негр огромного роста с грудью, покрытой непонятной татуировкой.

Маркиз д'Эскренвиль разглядывал их не спеша, потом, растянув губы в жестокой улыбке, повернулся к Анжелике.

— Один мужчина тебя, видно, не устраивает? Может быть, несколько понравятся больше? Посмотри на них хорошенько! До чего милы, не правда ли? Это самые своенравные люди на моем корабле. Приходится время от времени сажать их на цепь, чтобы напомнить о дисциплине. Большинство тех, кто находятся здесь, уже много месяцев не имели удовольствия сойти на берег. Они будут в восторге от твоего появления, я не сомневаюсь.

Он подтолкнул ее к узникам, и в вонючем полумраке трюма ее белокурая голова показалась привидением.

— Мадонна! — воскликнул один из заключенных.

— Это для вас!

— Женщина?

— Да. Делайте с ней, что хотите.

Он захлопнул за собой дверь, и Анжелика услышала скрип ключа в замке.

Мужчины смотрели на нее, не двигаясь.

— Неужели это женщина?

— Да.

Вдруг пара огромных рук обхватила молодую женщину.

Это негр неслышно, по-волчьи, подкрался сзади и взял ее за груди. Она закричала, в ужасе отбиваясь от черных лап. Глухой смех негра был похож на гудение трубы. Другие подтянулись ближе.

— Это на самом деле женщина. Сомнения нет.

Анжелика выгнулась, вырываясь из мерзких объятий, и взмахнула ногой. Концом башмака она задела чье-то волосатое лицо. Человек взревел и схватился за нос.

И ее обхватили со всех сторон, так что она не могла шевельнуться. Руки растянули крестом, пальцы связали, в рот запихнули кляп из грязной тряпки.

Вдруг, словно по мановению волшебной палочки, эта страшная возня прекратилась, и в трюме раздались звонкие, как выстрелы, удары бича.

• Предыдущая
• 36/128
• Следующая