Неукротимая Анжелика - Голон Анн - Страница 47

• Предыдущая
• 47/128
• Следующая

Потом она стала спрашивать Анжелику, не побывала ли та на рынке рабов в Мальте, произнося это название с каким-то подобострастием.

— Разве так почетно оказаться среди рабов, захваченных монахами Мальтийского ордена? — насмешливо спросила Анжелика.

— Но ведь это самые могущественные христиане на Леванте, — округлила глаза армянка, — даже турки боятся их и оказывают уважение, ведь они ведут торговлю всюду и страшно богаты. Знаете, ведь им принадлежит батистан в Кандии. Говорят, сейчас в порту Кандии стоит одна из их галер, и орденский распорядитель рабами будет присутствовать на распродаже, куда нас привезли. Но что же я вас-то не спрашиваю? Ведь вы француженка, у вас во Франции есть, конечно, рынки рабов. Говорят, Франция сильная страна. Расскажите же мне. Она что, так же велика, как Мальта?

Анжелика возмущенно заявила, что во Франции нет рынка рабов и что она в десять тысяч раз больше Мальты. Армянка рассмеялась ей в лицо. К чему сочинять нелепые сказки? Ведь все знают, что Мальта самая большая и могущественная из христианских стран. Разуверить ее было невозможно, и Анжелика опять заговорила о побегах. Та отвечала, что не слыхала ни об одном случае, когда женщине удалось бы убежать. А тех, кто пытались это сделать, всегда находили убитыми: либо заколотыми кинжалом, либо загрызенными собаками и кошками.

— Кошками?

— Да, у некоторых мусульманских племен есть кошки, которых специально дрессируют, чтобы сторожить узниц. И кошки свирепее и подвижнее собак.

— Я думала, что женщин стерегут евнухи.

Оказалось, что евнухи стерегут только тех женщин, которые удостоились чести попасть в гарем. Захваченных же пленниц предоставляют бдительности кошек и свиней, а непокорных иногда бросают свиньям, и те пожирают их заживо, причем сначала вырывают глаза и выгрызают груди.

Анжелику затрясло. Она не боялась смерти, но не такой же!

Эти страшные разговоры не помешали армянке с аппетитом поглощать сладости, доставленные Эллидой. Скоро к ним присоединилась и проснувшаяся славянка. Втроем они скоро ничего не оставили от этих припасов и захотели пить. Но, как громко ни кричала армянка, воды им не дали. С наступлением ночной прохлады жажда ослабла, и они кое-как уснули. Но когда рассвело, жажда стала еще мучительнее, а на все их призывы не было ответа. Днем жара от палящего солнца доходила даже до их подземной темницы. Наконец наступила новая мучительная ночь. У Анжелики болела спина, пораненная ударом хлыста, рубашка прилипла к этому месту.

На второе утро их разбудил аппетитный запах, и они услышали за дверью стук посуды.

Заскрипел ключ, в комнату ворвался луч света, и вошел д'Эскренвиль.

— Как, поумнела, моя красотка? Поголодала немножко да в хорошей компании посидела — поняла теперь, что к чему? Будешь впредь вести себя, как полагается разумной рабыне? Опусти голову и скажи: «Да, мой господин, я буду делать все, что вам угодно…»

От пирата пахло вином и гашишем. Он был небрит. Анжелика молчала; он выругался и заявил, что терпению его приходит конец.

— Но нельзя же мне договариваться об участии в продаже рабов, пока эта девка не покорилась. Она же доведет меня до банкротства! Повторяй за мной, ты, ослица поганая: «Да, мой господин…»

Анжелика сжала зубы. Работорговца трясло от ярости. Он снова замахнулся хлыстом, и одноглазый опять удержал его.

— Если я с тебя не сдираю кожу, то только потому, что тогда за тебя не возьмешь полной цены…

Матросам, вносившим подносы с едой, он приказал:

— Несите все в соседнюю камеру и других узниц отведите туда — пусть подкрепятся. Этой ослице ничего не давать.

К изумлению Анжелики обе ее товарки — и армянка, и московитка, любящая поесть, — отказались от привилегии, которой она была лишена. Среди пленных солидарность была законом.

Их мучитель в ярости послал к черту всех женщин, заявив, что этим тварям вообще нечего делать на земле, а потом приказал матросам унести прочь и еду и питье.

День прошел. Узниц ждала еще одна голодная ночь. Этой ночью Анжелика уже не могла заснуть. Ее терзали раздумья: стоит ли прожить еще один мучительный день, а потом все-таки попасть на батистан, где они втроем окажутся, как видно, главной приманкой для покупателей? Правда, Савари обещал ей спасение от этой страшной участи. Но что мог сделать жалкий старик, без средств, сам пленник, с помощью каких-то неграмотных греческих рыбаков, в этом осином гнезде флибустьерских князей, богатейших пиратов, наживающихся на выгодной торговле рабами?

Прошла половина ночи. Вдруг ей показалось, что у окошечка блеснула пара огоньков.

— Кошка! — закричала она в ужасе, не в силах забыть страшный рассказ армянки.

Но светились не кошачьи глаза, а ночничок с двумя фитильками, и знакомый тихий голос осторожно позвал:

— Синьора Анжелика, посмотрите сюда… Это я, Эллида.

Шатаясь, Анжелика подошла к оконцу и… с отвращением выронила что-то липкое и холодное, упавшее ей в руки, а потом только поняла, что это виноград: три прекрасные кисти.

— Старый доктор говорит… не приходите в отчаяние, что бы ни случилось. Он сам придет сюда на заре, когда раздастся первый зов муэдзина на Великой мечети.

— Спасибо, Эллида! Какая ты добрая… А что это шумит? Вулкан?

— Нет, это буря. Море сильно бушует, а дом господина стоит близко к морю.

Девушка неслышно исчезла. Анжелика набросилась на виноград, потом остановилась, стыдясь, что не поделилась с товарками. Но разбудить их не удалось, она отложила их долю и быстро доела свою. Теперь ей хотелось спать, но надо было дожидаться Савари. А ночь тянулась бесконечно долго. Лишь перед рассветом море утихло. Анжелика оперлась о стену возле окошка и незаметно задремала.

— Мадам дю Плесси, надо написать это письмо!

Анжелика очнулась и увидела за решеткой старого аптекаря, который просовывал сквозь прутья листок бумаги, чернильницу и перо.

— Я же ничего не вижу. И тут нет столика…

— Это неважно. Приложите листок к стене или положите на пол.

— Письмо… Кому? — Она положила листок на камень и стала собираться с мыслями.

— Вашему мужу.

— Моему мужу?..

— Да. Я виделся еще раз с Али Мехтубом, и он решил сам поехать в Алжир к своему племяннику и расспросить его. Может быть, племянник знает, где скрывается ваш муж. Тогда хорошо бы иметь с собой письмо, чтобы он мог по вашему почерку удостовериться в подлинности вестей.

Рука Анжелики дрожала над листком. Писать мужу! Он уже не призрак, он жив! И его руки коснутся этой бумажки, его глаза будут читать то, что она напишет!.. Это невероятно!..

— Что же мне писать, мэтр Савари? Я не знаю… Что надо написать?

— Неважно что. Главное, чтобы он узнал ваш почерк.

Волнуясь, царапая бумагу, она написала: «Помните ли вы обо мне? Я была вашей женой и всегда вас любила. Анжелика».

— Надо ли сообщить о моем страшном положении, сказать, где я?

— Али Мехтуб все объяснит на словах.

— И письмо дойдет, вы думаете?

— Он сделает все для этого.

— Как же он согласился отправиться в такой далекий путь ради нас, бедных рабов, без всяких средств?..

— Знаете ли, мусульмане не всегда руководствуются только расчетом. Они верны нескольким великим принципам своей религии, и, если ветер духа наполнит их паруса, их уже не удержать. Купец Али Мехтуб понимает вашу с супругом историю как знамение Аллаха, знак того, что Божий замысел определяет вашу судьбу и помочь вам — святое дело, которое он обязан выполнить, а то Аллах его накажет. Он отправляется в этот путь, как поехал бы в Мекку, и все расходы берет на себя. Более того, он дал мне сто ливров, которые я обещал господину Роша за его услугу. Я так и знал, что он даст мне эти деньги.

— Может быть, это и правда знак, что небо сжалилось надо мной. Но ведь путь туда долог… А что станет со мной? Вы знаете, что через два дня меня хотят продать?

— Знаю, но отчаиваться рано. У меня есть план побега. Но надежнее было бы, если бы вы смогли оттянуть продажу еще на несколько дней.

• Предыдущая
• 47/128
• Следующая