Правда о программе Apollo - Голованов Ярослав - Страница 40

• Предыдущая
• 40/57
• Следующая

Чтобы как-то умаслить недовольных ученых, НАСА в январе 1970 года предложило им выполнять функции «научных руководителей полетов» во время следующих высадок на Луну. За новой вывеской скрывалось старое содержание: ученые были не исполнителями, а консультантами исполнителей, им принадлежали совещательные, а не решающие голоса.

Ученый-космонавт Антони Ингленд был таким научным руководителем полета «Аполлона-13». Другой ученый-космонавт Филип Чапмэн «руководил» экипажем Шепарда. Но они хотели не «руководить», а летать.

Это был не внутренний конфликт отряда космонавтов, и он выходил за рамки честолюбивых споров: «кто полетит на Луну, ты или я». Это была дискуссия о том, сумеет ли программа «Аполлон» освободиться от скверны своей «престижности» и превратиться хотя бы в финале в научно-исследовательские экспедиции, независимые от политической конъюнктуры.

«Будущие космические кабины должны перевозить специалистов-исследователей, единственной задачей которых будет наука, тогда как миссией астронавтов будет лишь пилотирование, а также, возможно, фотографирование», – писал обозреватель «Франс Пресс» Жан Лагрант, когда «Аполлон-12» подлетал к Луне. Каждая новая экспедиция подливала масла в огонь этих споров, но уже ясно было, что споры эти бесплодны по самой своей природе. И те, и другие хотели летать в космосе. И у тех и у других были свои аргументы, причем нередко весьма убедительные. Поэтому было ясно, что друг другу они никогда не уступят.

«Нью-Йорк таймс» прямо писала о «тлеющей и иногда чреватой взрывом борьбе» между летчиками и учеными. «Крисчен сайенс монитор» употребляла более мягкие выражения: «...Становится все более очевидным, что ученые вообще недовольны второстепенной ролью, которую они играют в программе «Аполлон». Некоторые из них вышли в отставку, чтобы продемонстрировать свое несогласие. Другие представили свои жалобы, критические замечания, рекомендации и предложения Белому дому и НАСА».

Антагонизм между летчиками и учеными не был скрытым. Против участия ученых в программе «Аполлон» выступали многие астронавты-ветераны. Стаффорд был убежден, что ученому не справиться с задачей посадки на Луну. Когда журналисты приперли Конрада к стенке вопросом: следует ли в состав будущих лунных экспедиций включать геологов, Чарльз сначала воскликнул простодушно:

– Безусловно! Геолог на Луне значительно лучше бы справился с задачами, чем мы, – но тут же поправился: – Однако для обеспечения посадки на Луну нужен квалифицированный пилот!

Алан Бин заявил, что, по его мнению, значительно легче сделать из пилота селенолога, чем из селенолога пилота.

Взаимоотношения между летчиками и учеными в отряде были весьма натянутыми, но уже потому, что летчиков было значительно больше, что за их плечами стояли слава и опыт уже совершенных полетов, ученым трудно было рассчитывать на победу.

Ученые понимали, что, соблюдая «живую очередь», они рискуют полететь очень не скоро, а то и вообще не полететь. Тяжелые многочасовые тренировки не позволяли им серьезно заниматься наукой. Получалось по пословице: «И от ворон отстали, и к павам не пристали». Ученые сидели между двух стульев, а хотели сидеть в космическом кресле. Посадить их туда реально могло только НАСА. Но НАСА вполне удовлетворялось существующим положением вещей. НАСА своего добилось: человек высадился на Луну. Найдут ли на ней следы вулканизма или не найдут, каково ее внутреннее строение и как объяснить гравитационные аномалии – все это и многое подобное мало волновало НАСА. Теперь главное – достойно, без срывов и скандалов, без жертв, боже упаси, все это дело тихо свернуть. А тут лезут с какой-то наукой...

От ученых отмахивались как от назойливых мух. Иногда кормили обещаниями: «Вот, если этот «Аполлон» вернется благополучно, на следующий, может быть, посадим вас...» «Аполлоны» улетали и возвращались, а ученые оставались на Земле. Томас Пейн в качестве очередной успокоительной пилюли предложил создать Институт лунных исследований и на какое-то время отвлечь этим внимание ученых. Материалы, полученные во время лунных экспедиций, ученые хотели досконально изучить, не торопясь обсудить, посоветоваться, списаться с коллегами и через многие месяцы опубликовать свои выводы в скучных журналах, которые, кроме них самих, никто не читает. А НАСА хотелось быстрых, радостных пресс-конференций, непринужденных бесед в свете разноцветных юпитеров телевизионных студий, немедленной реакции общественности, а уж если публикаций, то в ярких, знаменитых журналах с цветными фотографиями.

Короче, все было разное: цели, методы, люди.

Как же найти общую платформу? НАСА могло «в идеале» после посадки «Аполлона-11» резко изменить политику всей программы, создать экипажи настоящих исследователей – специалистов, превратить «программу престижа» в некое серьезное и благородное предприятие. Но НАСА не сделало этого.

Однако, когда стало ясно, что урезанный «космический» бюджет не позволит осуществить 10 ранее задуманных экспедиций на Луну, что придется поставить точку на «Аполлоне-17», поняли, что получится некрасиво, неудобно, если на Луне так и не побывает ни один ученый. А тут еще досадные оплошности экипажа «Аполлона-16», о которых ученые, конечно, не преминули рассказать всем. Обещать было уже нечего. Надо было посылать ученого в космос. Намечавшийся экипаж последнего «Аполлона» – капитан I ранга ВВС Юджин Сернан – командир корабля, капитан II ранга ВМС Рональд Эванс – пилот командного модуля и полковник ВВС Джо Ингл – пилот лунной кабины – необходимо было пересмотреть, изменить и ввести в него ученого. Общественное мнение и справедливость требовали этого.

Вот так, на самом финише программы, высадив из космического кресла полковника ВВС, его место занял 37-летний выпускник Калифорнийского университета, доктор геологии Гарвардского университета Гаррисон Шмитт.

Маленький, кругленький, лохматый, с блестящими черными глазками, странный, как говорят, немного не от мира сего, Шмитт появился в Хьюстоне осенью 1964 года. Поверить, что это тоже космонавт, было трудно. Как писал один французский журнал, «астронавты – это самураи лунных завоеваний, все до одного настоящие американцы, атлеты, спортсмены, до самозабвения военные люди с короткой стрижкой, примерные отцы семейств». И вот появляется Гаррисон Шмитт. «Этот праздный холостяк, у которого не было никакой военной формы, взбудоражил, возмутил жизнь Хьюстона, чему немало способствовали жены полковников».

То, что Шмитт холостяк, это верно. Когда его спросили, почему он не женится, он ответил:

– Потому что я геолог.

Но назвать его «праздным геологом» было бы несправедливым. Трудно отыскать человека более работящего и целеустремленного.

Гаррисон родился в городке Санта-Рита в штате Нью-Мексико. Его отец тоже был геологом, работал на шахтах в Силвер-Сити. Он показал мальчику, как люди режут землю, чтобы читать ее, как большую книгу. Гаррисон был страстным ученым, который действительно ставил науку выше всего. Долгие годы Шмитт занимался геологией Луны. Это он составил максимально подробную карту лунных морей и хребтов, он выбирал площадки для посадки лунных кабин «Аполлонов». Надо ли говорить, как хотелось ему самому слетать на Луну?! Назначение в последний экипаж «Аполлона» вызвало у него радость неописуемую и беспредельную. Нет, даже не радость – он был совершенно счастлив. Гаррисон изнурял себя почти круглосуточными тренировками и занятиями. Когда он пришел в отряд, он не умел водить даже простенький спортивный самолет. Теперь он превратился в настоящего воздушного аса, налетав на реактивных самолетах 1500 часов. Он блестяще знал технику и достиг большого совершенства в управлении лунной кабиной.

Возвратившись с Луны, Шмитт продолжал работу в НАСА до 1974 года в качестве помощника директора по научно-исследовательским работам, а потом решил посвятить себя политической деятельности. В 1976 году он был избран, а затем и переизбран в штате Нью-Мексико сенатором от республиканской партии.

• Предыдущая
• 40/57
• Следующая