Ватерлоо Шарпа - Корнуэлл Бернард - Страница 4

• Предыдущая
• 4/81
• Следующая

В полумиле к югу от моста французские офицеры штаба обшаривали почту в Шарлеруа в поисках писем, написанных офицерами противника, которые бы могли дать ниточки к планам британцев и пруссаков. Эти ниточки добавятся к уже добытым сведениям разведки: те стали потоком поступать в штаб Наполеона от бельгийцев, отчаянно желавших снова стать частью французской империи. С верхних этажей домов свисали яркие французские триколоры, подтверждая настроения жителей Шарлеруа.

Французский драгунский генерал отыскал пехотного полковника в таверне близ реки и гневно потребовал объяснить, почему до сих пор не захвачена баррикада через мост. Полковник объяснил, что он не получал приказов. Генерал выругался как рядовой, которым он когда-то и был и заявил, что французскому офицеру не требуется приказа, когда враг находится в пределах видимости.

— Атакуй прямо сейчас, дурак, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули из армии.

Полковник, уже немало повоевавший, списал грубые слова генерала на обычное волнение и попытался успокоить пожилого человека, тихо объяснив ему, что лучше будет дождаться артиллерию и только тогда начать атаку на забаррикадировавшихся прусских пехотинцев.

— Пара орудийных залпов сметет их, — объяснял полковник, — и нет никакой необходимости терять своих людей. Я полагаю, это вполне благоразумно? — полковник как-то покровительственно улыбнулся генералу. — Чашку кофе, генерал?

— Пошел ты со своим кофе. — Генерал схватил полковника за мундир и подтащил к себе так близко, что полковник почувствовал запах чеснока и бренди в его дыхании. — Я атакую мост прямо сейчас, — сказал генерал, — и если я возьму его, я вернусь обратно, оторву твои яйца и поставлю командовать полком настоящего командира.

Он отпустил полковника и вышел из таверны на улицу. Над головой просвистела прусская мушкетная пуля и ударилась в висевший на стене плакат, приглашающий всех на фестиваль в день святых Петра и Павла. Кто нарисовал известью на плакате: «Vive I’Empereur!»

— Эй ты! — Крикнул генерал какому-то пехотному лейтенанту, прячущемуся в переулке от огня пруссаков. — Собери своих людей и иди за мной. Горнист, труби сбор! — Генерал кивком голову отдал приказ своему ординарцу, чтобы тот привел лошадь и, игнорируя мушкетный огонь, забрался в седло и обнажил саблю. — Французы! — закричал он всем, кто мог его слышать. — Примкнуть штыки, обнажить клинки!

Генерал знал, что город надо взять, и этот момент настал. Он лично поведет атаку разношерстных войск против прусских пехотинцев, стоящих шеренгой за грубой баррикадой. Ему показалось, что на краю кучи сваленной мебели есть более низкое место, которое лошадь вполне может перепрыгнуть. Он пришпорил свою лошадь и из-под подков забрызгали искры.

Генерал знал, что он, скорее всего, погибнет, ибо для пехотинца нет ничего приятнее, чем убить кавалериста, а он ведь возглавит атаку, но генерал был солдатом и знал, что для солдата самый главный враг — это его собственный страх смерти. Победи этот страх, и победа придет сама собой, а победа принесет славу и почет, медали и деньги и, что лучше всего, что более ценно всех материальных благ — это одобрительная улыбка Императора, который похлопает генерала по плечу как верного пса, и мысль об этом заставила генерала пришпорить лошадь и поднять выше саблю.

— В атаку!

За ним, воодушевленные его примером, к мосту бросились спешившиеся драгуны и матерящиеся пехотинцы. Генерал ворвался на мост.

Прусская пехота подняла мушкеты над баррикадой.

Генерал заметил солнечные блики на медных деталях оружия.

— Убить ублюдков! Убить их! — кричал он, убеждая себя, что не боится. Внезапно баррикада окуталась дымом, сквозь который пробилось пламя и длинный седой ус генерала срезало пулей, пуля пошла дальше и оторвала мочку уха, но это были единственный урон, нанесенный залпом прусских пехотинцев: генерал всегда был удачливым человеком. Он вонзил в бока лошади шпоры, и она неуклюже прыгнула через нагромождение кресел и диванов на правом краю баррикады. Лошадь перескочила через пахнущий тухлыми яйцами дым, генерал увидел байонет, направленный в живот своей лошади, отбил его саблей в сторону и лошадь безопасно приземлилась позади и баррикады и шеренгой пехотинцев. Прусские гусары, ждавшие в пятидесяти ярдах от моста, чтобы у них было пространство для атаки на любого, кто пройдет сквозь строй пехотинцев, ринулись вперед, но генерал не обратил на них внимания. Он повернул лошадь назад и пошел прямо на испуганных пехотинцев.

— Ублюдки! — Генерал убил прусского солдата, полоснув саблей по шее прямо над жестким черным воротником. Остальные пехотинцы побежали. На мосту их было совсем не много и они не надеялись сдержать французское наступление. Над баррикадой полыхнуло пламя уже с французской стороны, и генерал закричал своим людям не стрелять, а разбирать чертову баррикаду.

Прусская пехота бежала к северу. Кавалерия, видя, что французы захватили мост с издевательской легкостью, направилась вслед за пехотинцами. Французский генерал, зная, что уже заработал одобрительное похлопывание по плечу от Императора, смеялся им вслед.

— Эй, вы, трусливые ублюдки! Педики! Комнатные собачки! Вернитесь и сражайтесь, ничтожества! — Затем он сплюнул и убрал саблю в ножны. Кровь из раненого уха заливала левый эполет.

Французские пехотинцы начали разбирать баррикаду. Единственный убитый пруссак, уже освобожденный от денег и еды, валялся возле моста. Драгунский сержант оттащил тело в сторону и по мосту проследовали еще несколько кавалеристов. Какую-то женщину, тоже переходившую через мост, скачущие драгуны чуть было не снесли. У нее в руках был букет увядших фиалок.

— Он идет? — спросила она.

Не стоило уточнять, кого она имела ввиду, ее возбужденное лицо говорило само за себя.

Окровавленный генерал улыбнулся.

— Да, он идет.

— Это для вас, — протянула она генералу цветы. Фиалки были символом бонапартистов все время изгнания Наполеона, и эти цветы, распускающиеся весной, долженствовали символизировать и расцвет Императора.

Генерал наклонился и взял маленький букетик. Он просунул хрупкие стебли в петлицу своего мундира, снова наклонился и поцеловал женщину. Как и она, генерал молился за то, чтобы фиалки вернулись, теперь это произошло, и в этот раз они расцветут пышнее, чем когда-либо ранее. Франция наступала, Шарлеруа пал и теперь между Императором и Брюсселем не осталось рек. Генерал, наслаждаясь победой, повернул лошадь обратно, чтобы найти пехотного полковника, не поддержавшего атаку и тем самым закончившего свою военную карьеру. Франции не нужно благоразумие, Франции нужна отвага и победа, и этот маленький черноволосый человек, который знает как добывать эти победы, яркие словно солнце и пахнущие фиалками.

Vive I’Empereur.

С запада к Шарлеруа приближался одинокий всадник. Он ехал по северному берегу Шамбра, подгоняемый к городу треском мушкетных выстрелов, которые часом ранее слышались мушкетных выстрелов, которые довольно громко, но теперь замолкли.

Человек ехал на крупной лошади. Ему не нравились лошади, и наездником он был неважным.

Это был высокий мужчина с обветренным лицом, на котором вражеская сабля оставила шрам. Шрам придавал его лицу какое-то саркастическое выражение, кроме тех случаев, когда он улыбался. У него были черные с проседью волосы. Позади лошади послушно бежал пес. Пес соответствовал человеку — такой же крупный, свирепый и всклокоченный.

На всаднике были надеты французские кавалерийские сапоги, все в заплатах, но все еще гибкие и плотно облегающие голени. В сапоги были заправлены также кавалерийские штаны, с уже лоснящимися от седла кожаными нашлепками на бедрах. Красные лампасы давно выцвели. Над брюками виднелась выгоревшая зеленая куртка, отделанная черными полосами. Зеленая куртка являлась мундиром британского 95-го полка стрелков, хотя она была столь заношена и покрыта заплатками, что больше могла бы подходить уличному попрошайке. Мужчина носил коричневую шляпу, которая не могла быть частью униформы британской или же французской армии, а была куплена в нормандском городке Кан. Однако на шляпе красовалась пурпурно-золотая с черным кокарда армии Нидерландов.

• Предыдущая
• 4/81
• Следующая