Сдается в наем - Голсуорси Джон - Страница 3

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая

Как бы там ни было, прибыв в галерею на Корк-стрит, он заплатил свой шиллинг, купил каталог и вошёл. По зале слонялось человек десять посетителей. Сомс храбро двинулся к чему-то, что показалось ему похожим на фонарный столб, накренившийся от столкновения с автобусом. Вещь была выдвинута на три шага от стены и в каталоге названа «Юпитером». Сомс с любопытством осматривал её, так как с недавнего времени уделял некоторое внимание скульптуре. «Если это Юпитер, – думал он, – то какова же Юнона?» И вдруг, как раз напротив, он узрел и её. Богиня показалась ему как нельзя более похожей на водокачку с двумя рычагами, слегка запорошённую снегом. Он глядел на неё в недоумении, когда налево, рядом с ним, остановились двое.

– Сногсшибательно! – громко сказал один из них.

– Жаргонное словечко! – проворчал про себя Сомс.

Мальчишеский голос другого возразил:

– Брось, старина! Это же издевательство над зрителями. Он, когда мастерил свою олимпийскую парочку, верно, приговаривал: «Посмотрим, как проглотит их наше дурачьё». А дурачьё глотает и облизывается.

– Ах ты, зелёный зубоскал! Воспович – новатор. Не видишь разве, что он вносит в ваяние сатиру? Будущее пластического искусства, музыки, живописи, даже архитектуры – в сатире. Ничего не попишешь. Народ устал для чувствительности нет почвы: из нас вышибли всякую чувствительность.

– Так. Но я считаю себя вправе питать некоторую слабость к красоте. Я прошёл через войну. Вы обронили платок, сэр.

Сомс увидел протянутый ему носовой платок. Он взял его с присущей ему подозрительностью и поднёс к носу. Запах был правильный – чуть пахло одеколоном, метка в уголке. Несколько успокоившись. Сомс поднял глаза на молодого человека. У него были уши фавна, смеющийся рот со щёточкой усов над углами губ и маленькие живые глаза. В одежде ничего экстравагантного.

– Благодарю вас, – сказал он и, движимый раздражением против скульптора, добавил: – Рад слышать, что вы цените красоту; в наши дни это редкость.

– Я на ней помешан, – сказал молодой человек. – Но мы с вами, сэр, последние представители старой гвардии.

Сомс улыбнулся.

– Если вы в самом деле любите живопись, вот вам моя карточка. В любое воскресенье я могу показать вам несколько недурных картин, если вам придёт охота, катаясь по реке, заглянуть ко мне.

– Страшно мило с вашей стороны, сэр. Заскочу непременно. Меня зовут Монт, Майкл Монт.

Он поспешно снял шляпу.

Сомс, уже раскаиваясь в своём внезапном порыве, также слегка приподнял шляпу и покосился на второго из молодых людей. Лиловый галстук, препротивные бачки, точно два слизняка, и презрительно прищуренные глаза – вероятно, поэт!

За много лет Сомс в первый раз допустил падобную оплошность и, взволнованный, уселся в нише. Чего ради ему вздумалось дать свою карточку какому-то вертоплясу, который водится с подобными субъектами? И образ Флёр, всегда таившийся за каждым его помыслом, выступил, как с боем часов выступает заводная филигранная фигура на старых курантах. На стенде против ниши висело белое полотно, а на нём множество жёлто-красных, точно помидоры, кубиков – и больше ничего, как показалось Сомсу из его убежища. Заглянул в каталог: N 32, «Город будущего» – Пол Пост. «Полагаю, тоже сатира, – подумал он. – Ну и чушь!» Но следующая его мысль была уже осторожней. Нельзя торопиться с осуждением. Имела же успех – и очень громкий – полосатая мазня Монэ[9]; а пуантилисты[10], а Гогэн[11]? Даже после постимпрессионистов[12] было два-три художника, над которыми смеяться не приходится. За те тридцать восемь лет, что Сомс был ценителем живописи, он наблюдал столько «движений», столько было приливов и отливов во вкусах и в самой технике письма, что мог бы сказать с уверенностью только одно: на всякой перемене моды можно заработать. Возможно, что и теперь перед ним был один из тех случаев, когда надо или подавить в себе врождённые инстинкты, или упустить выгодную сделку. Он встал и застыл перед картиной, мучительно стараясь увидеть её глазами других. Над жёлто-красными кубиками оказалось нечто, что он принял было за лучи заходящего солнца, пока кто-то из публики не сказал мимоходом: «Удивительно дан аэроплан, не правда ли?» Под кубиками шла белая полоса, иссечённая чёрными вертикалями, которым Сомс уж вовсе не мог подобрать никакого значения, пока не подошёл кто-то ещё и не прошептал: «Сколько экспрессии придаёт этот передний план!» Экспрессия? Выразительность? А что же тут выражено? Сомс вернулся к своему креслу в нише. «Умора», – сказал бы его отец и не дал бы за эту вещь ни полпенни. Экспрессия! На континенте, как он слышал, теперь все поголовно стали экспрессионистами. Докатилось, значит, и до нас. Ему вспомнилась первая волна инфлюэнцы в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или восьмом году, которая шла, как говорили, из Китая. А откуда, интересно, пошёл экспрессионизм? форменная эпидемия!

Между Сомсом и «Городом будущего» остановились женщина и юноша. Они стояли к нему спиной, но Сомс поспешно заслонил лицо каталогом и, надвинув шляпу, продолжал наблюдать за ними. Он не мог не узнать эту спину, по-прежнему стройную, хотя волосы над ней поседели. Ирэн! Его разведённая жена Ирэн! А этот юноша, наверное, её сын – её сын от Джолиона Форсайта, их мальчик, он на шесть месяцев старше его собственной дочери! И, вновь переживая в мыслях горькие дни развода. Сомс встал, чтобы уйти, но тотчас поспешно сел на прежнее место. Ирэн повернула голову, собираясь что-то сказать сыну; в профиль она была так моложава, что седые волосы казались напудренными, точно на маскараде; а на губах её блуждала улыбка, какой Сомс, первый обладатель этих губ, никогда на них не видел. Он против воли признал, что эта женщина ещё красива и что стан её почти так же молод, как был. А как улыбнулся ей в ответ мальчишка! У Сомса сжалось сердце. Его чувство справедливости было оскорблено. Да, улыбка её сына вызывала в нём зависть – это превосходило всё, что давала ему Флёр, и это было незаслуженно»! Их сын мог бы быть его сыном. Флёр могла бы быть её дочерью, если бы эта женщина не преступила черту! Он опустил каталог. Если она его увидит – что же, тем лучше. Воспоминание о своём проступке в присутствии сына, который, может быть, ничего не знает о её прошлом, будет благим перстом Немезиды, который рано или поздно должен коснуться её! Потом, смутно сознавая, что подобная мысль экстравагантна для Форсайта в его возрасте. Сомс вынул часы. Начало пятого! Флёр запаздывает! Она пошла к его племяннице Имоджин Кардиган, и там её, конечно, угощают папиросами, сплетнями, всякой ерундой. Сомс услышал, как юноша рассмеялся и сказал с горячностью:

– Мамочка, это, верно, кто-нибудь из «несчастненьких» тёти Джун?

– Это, кажется, Пол Пост, мой родной.

Сомс вздрогнул от этих двух последних слов: он никогда не слышал их от Ирэн. И вдруг она его увидела. Должно быть, в глазах его отразилась саркастическая улыбка Джорджа Форсайта, так как её затянутая в перчатку рука крепко сжала складки платья, брови поднялись, лицо окаменело. Она прошла мимо.

– Уродство! – сказал мальчик и снова взял её под руку…

Сомс глядел им вслед. Мальчик был хорош собой: у него был форсайтский подбородок, глубоко посаженные тёмно-серые глаза, но что-то солнечное искрилось в его лице, как старый херес в хрустальном бокале, – улыбка ли его? Или волосы? Он лучше, чем они того заслужили – Ирэн с Джолионом. Мать и сын скрылись из виду в соседней комнате, а Сомс продолжал рассматривать «Город будущего», но не видел его. Улыбка скривила его губы, он презирал себя за то, что после стольких лет все ещё чувствовал так остро. Призраки! Но когда человек стареет, что остаётся ему, кроме призраков? Правда, у него есть Флёр! И глаза его остановились на входных дверях. Ей пора прийти; но она обязательно должна заставить его ждать! И вдруг перед ним явилась… не женщина – ветер: маленькая лёгкая фигурка, одетая в сине-зелёный балахон, перехваченный металлическим поясом; из-под ленты на лбу выбивались непокорные красного золота волосы, подёрнутые сединой. Она остановилась, заговорив со служителями галереи, и что-то очень знакомое дразнило память Сомса: глаза, подбородок, волосы, повадка – что-то в ней напоминало крошечного скай-терьера, ожидающего обеда. Ну конечно! Джун Форсайт! Его двоюродная племянница Джун, и она направляется прямо в его укромный уголок!

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая