Исчезнувший мир - Акимушкин Игорь Иванович - Страница 8

Во время отлива можно взобраться на риф и пройтись по нему. Иногда риф исчезает под водой, потом вновь появляется. Бывают рифы сто и даже тысячу километров длиной.

В ледниковую эпоху, когда по сибирским лесам бродили стада мамонтов, коралловые рифы окаймляли многие острова. Потом льды растаяли, океаны наполнились талой водой, уровень воды поднялся метров на пятьдесят. Она прибывала постепенно, а кораллы, которые не могут жить глубже пятидесяти метров, все надстраивали и надстраивали свои рифы.

Остров уже давно скрылся под водой. На его месте образовалось мелководное озеро — лагуна. Словно крепостная стена, окружало его кольцо кораллового рифа! Волны отламывали от рифа большие куски кораллов и забрасывали обломки на вершину рифа, нагромождали все выше и выше. И над водой выступили очертания атолла — кораллового острова с озером-лагуной в центре. Ветер принес семена пальм, и на атолле разрослись леса, поселились люди.

…Жила она, гидра, в болоте около города Лерны и, выползая из своего логовища, пожирала целые стада, опустошала всю округу.

И вот выползла в последний раз, «извиваясь покрытым блестящей чешуей телом». Поднялась на хвосте, а Геракл наступил ей на туловище и придавил к земле. Как вихрь засвистела в воздухе его палица. Но тут Геракл заметил, что у гидры на месте каждой сбитой головы вырастают две новые.

— Иолай, — закричал сын Зевса. — Жги огнем ей шеи!

Иолай поджег рощу и горящими стволами деревьев стал прижигать гидре шеи, с которых Геракл сбивал палицей головы. Новые головы перестали расти, и пришел ей конец.

Сказка — ложь, но в ней намек…

А если вооружимся мы не палицей, а микроскопом, то этот намек разгадаем.

Пройдем на болото, в логово гидры. Зачерпнем воду: вот она, гидра, в стакане!

Комочек слизи на зеленом листочке. Вот комочек вытянулся в столбик. Вот раскинул во все стороны щупальца. Схватили они рачка циклопа, и он забился конвульсиях. Вот щупальца подтянули его ко рту круглой дыре на верху столбика, и… циклоп исчез ней, словно в пропасть провалился.

Как и фантазия древних греков, сочинивших мифы о Геракле, микроскоп увеличил гидру в тысячу раз.

У нашей гидры определенное сходство со сказочной тезкой: ее также трудно убить. Можно резать на куски, но из каждого куска вырастает новая гидра!

Можно протереть через терку. Останутся от нее одни крошки. И каждая породит гидру!

Можно вывернуть гидру наизнанку, как чулок, — и гидра будет жить, есть и расти!

Поистине чудеса, которые творит природа, чуднее чудес сказочных.

Тому сто пятьдесят лет с небольшим, а точнее — в январе 1826 года, пастор-натуралист Р. Гилдинг описал в лондонском зоологическом журнале одно весьма странное существо, о происхождении которого все эти долгие годы в научных статьях и книгах велись горячие дебаты. Споры недавно только утихли (но и то не совсем!).

Р. Гилдинг, очевидно, без колебаний решил, что открытое им животное — моллюск, но без раковины, нечто вроде слизня. Он назвал его «перипатусом» — в честь знаменитой аллеи в садах Лицея, где Аристотель любил гулять со своими учениками, в тихой и мирной беседе рассказывая им о премудростях естественных наук.

Однако профессиональные зоологи вскоре отвергли все претензии перипатуса считаться моллюском. Это, совершенно очевидно, не моллюск — вынесли они единодушный вердикт.

Тогда кто?

Вот тут-то их мнения разделились…

— Перипатус — сороконожка, — заявил в 1874 году известный натуралист Т. Белт.

— А вроде бы на вид гусеница? — робко вопрошали некоторые, менее знаменитые его коллеги.

— Нет, червь! — судили другие.

Определяли перипатуса в родичи и к паукам, и к насекомым… В общем, к членистоногим, к типу живых существ, объединяющему насекомых, пауков, клещей, скорпионов и раков.

Да, пожалуй, это членистоногое животное! У него и трахеи есть. Трубочки, открывающиеся наружу и ветвящиеся по всему телу. По ним нужный для дыхания воздух поступает в организм животного. У червей нет трахей.

Как и у членистоногих, тело перипатуса покрыто хитиновым покровом — кутикулой. Правда, она очень тонка, не толще микрона. Через нее воздух свободно проникает в тело перипатуса. Получается дополнительный, помимо трахей, орган обмена газом, то есть дыханим. Типичные для членистоногих у перипатуса и челюсти — клещи. А на конце ножек по два коготка (чего у червей нет). И кровеносная система как у артропод, то есть членистоногих.

Но, заглянувши в глубь тела перипатуса, найдем и другое: мышцы у него не собраны в пучки, как у членистоногих, а окутывают все тело кожно-мускульным мешком, как у червей. Подобно дождевым червям, перинпатусы, зарываясь в землю, то растягивают свой кожно-мускульный мешок, то сжимают его, увеличивая толщину. Нервная и выделительная системы устроены тоже как у червей.

А если снаружи рассмотрим перипатуса, увидим у него на голове глаза… червей? членистоногих?

Тут разночтения:

«В основании обоих усиков лежат… глаза совершенно своеобразного строения» (доктор В. Кроме).

«Позади усиков у большинства онихофор на спинной поверхности головы располагаются бокаловидные, просто устроенные глаза, напоминающие глаза полихет» (академик М. Гиляров).

К сказанному добавлю: полихеты — это высшие черви, а онихофоры — группа животных, к которой относится перипатус.

Наконец, нашли компромиссное решение, которое, казалось бы, прочно утвердилось в науке: перипатус — переходная форма, звено, соединяющее червей и членистоногих. Он предок всех членистоногих вообще. Через стадию развития, на которой находится перипатус, в давние миллионы лет прошли все артроподы на ранних этапах своего развития из червей.

— Вовсе нет! — заявили свой протест зоологи ближайших к нам лет, лучше изучившие перипатуса.

Слишком много своеобразных черт обнаружилось у этой живой мозаики.

Перипатус не предок членистоногих, а лишь особая, не имеющая к ним отношения боковая ветвь Древа Жизни. От червей он произошел — это верно. Как и членистоногие. Но тех кардинальных изменений, высоких адаптивных приспособлений, какие мы видим у членистоногих, он не достиг. Значит, он не предок артропод, а в лучшем случае лишь кузен, к тому же и менее развитый.

С той поры, как было принято это решение, числится перипатус в особом типе животных, называемых онихофорами, в котором всего один класс, один отряд, два семейства и приблизительно 70 видов.

Перипатус и его родичи, прочие онихофоры — обитатели сырых мест, влажных и укромных, поселяются обычно недалеко от воды, под камнями, в гнилых пнях, в опавшей листве, а у берегов морей — в выбросах водорослей.

Онихофоры очень чувствительны к влажности, где сухо, жить не могут. Их тончайшая кутикула (толщиной лишь в одну тысячную долю миллиметра!) и трахеи, всегда открытые наружу (они лишены клапанов, замыкающих внешние отверстия), не задерживают испарения воды из организма. Теряют ее, где мала влажность, вдвое больше, чем дождевые черви в тех же условиях и в 22 раза больше, чем сороконожки. Попав на места солнечные и ветреные, онихофоры быстро погибают. Поэтому днем и не покидают сырых укрытий. Добычу промышляют лишь по ночам.

В сухие времена года многие из них впадают в спячку. Съежатся, свернутся кольцом, чтобы уменьшить испаряющую поверхность тела, и лежат в полной неподвижности порой полгода.

Холода и даже прохладного климата онихофоры не выносят. Оттого и живут в тропиках и субтропиках Старого и Нового Света.

Раскрашены онихофоры в цвета самые разные: в будничные — серые и коричневые и в «праздничные наряды» — оранжевые, красные, синие, зеленые. И ярко-пятнистые бывают, и полосатые.

Что особенно интересно в поведении онихофор — их редкостный способ охотиться и защищаться.

Ползут они небыстро (6 сантиметров в минуту), все перед собой ощупывая «усиками», похожими на рожки улитки. Короткие ножки (а их бывает до 43 пар) онихофор на медленном ходу работают как у иноходца: с каждой стороны выбрасываются вперед одновременно. Но когда от кого-нибудь удирают, бегут «рысью», поочередно работая ногами каждой стороны. И тогда скорость передвижения повышается вдесятеро.