Любовник смерти - Акунин Борис - Страница 37

• Предыдущая
• 37/61
• Следующая

Однако не то чтобы Сенька в эти дни только боялся и больше ничего другого не делал. Дел-то было полно, да таких, что обо всем на свете позабудешь.

Началось с того, что Эраст Петрович предложил:

– Хочешь посмотреть на мой «Ковёр-самолёт»?

Как раз перед тем между ними разговор состоялся. Сенька Христом-Богом попросил на «вы» его не обзывать и «Скориковым» тоже, а то обидно.

– Обидно? – удивился господин Неймлес. – Что на «вы» называют? Но ведь вы, кажется, считаете себя взрослым. Меж взрослыми людьми обращение на «ты» возможно лишь на основе взаимности, я же перейти с вами на «ты» пока не г-готов.

– Да я вам ни в жисть не смогу «ты» сказать! – перепугался Скорик. – Мне и без надобности. Масе-то вон «ты» говорите, делаете ему отличие. А я вам уж и не человек.

– Видите ли, Скориков… То есть, простите, господин Скориков, – совсем уж взъелся на Сеньку инженер, – Масе я говорю «ты», а он мне «вы», потому что в Японии господин и слуга могут разговаривать только так и не иначе. В японском этикете речевые нюансы очень строго регламентированы. Там существует с десяток разных уровней обращения на «ты» и «вы», для всякого рода отношений свой. Обратиться к слуге не так, как принято – нелепость и даже грамматическая ошибка.

– А у нас простым людям одна только интеллигенция выкает, хочет своё презрение показать. За это её народ и не любит.

Еле уговорил. И то, чтоб по-свойски «Сенькой» назвать – так нет. Заместо «Скорикова» стал звать «Сеней», будто барчука в коротких штанишках. Приходилось терпеть.

Когда Скорик на «Ковёр-самолёт» глазами захлопал (готов был от Эраста Петровича всяких чудес ожидать, даже волшебных), тот улыбнулся:

– Не сказочный, конечно. Так я назвал мототрипед, самоходный экипаж моей собственной к-конструкции. Идём, посмотришь.

Во дворе, в каретном сарае, стояла коляска вроде пролётки на рессорном ходу, но только суженная к носу и не на четырех колёсах, а на трех: переднее невысокое, бокастое, два задних большие. Там, где на пролётке положено быть передку, – щиток с цифирью, торчком – колёсико на железной палке, ещё какие-то рычажки, загогулины. Сиденье было хромовой кожи, можно троих усадить. Инженер показал:

– Справа, где руль, место шофэра. Слева – ассистента. Шофэр – это такой кучер, только управляет он не лошадью, а м-мотором. Ассистент же – его помощник. Иногда бывает нужно вдвоём на руль налечь, или рычаг придержать, или просто флажком помахать, чтоб с дороги сторонились.

Сенька не сразу допёр, что эта колымага сама по себе ездит, без коня. В железной коробке, что располагалась под сиденьем, по словам Эраста Петровича (скорее всего, брехня) пряталась сила, как в десяти лошадях, и оттого этот самый мототрипед якобы мог бегать по дороге быстрей любого лихача.

– Скоро на конной тяге вообще никто ездить не захочет, – рассказывал господин Неймлес. – Только на таких вот авто с двигателем внутреннего сгорания. А лошадей освободят от тяжкого труда и в благодарность за то, что столько т-тысячелетий верно служили человечеству, отправят вольно пастись в луга. Ну, может, самых красивых и резвых оставят для скачек и романтических поездок при луне, а всем прочим выйдет отставка и пенсион.

Ну, пенсион – это навряд ли, подумал Скорик. Коли лошади станут не нужны, забьют их к лешему на шкуры и мясо, за здорово живёшь кормить не станут. Но спорить с инженером не стал, интересно было послушать дальше.

– Видишь ли, Сеня, идея вседорожного м-мототрипеда была темой моего прошлогоднего дипломного проекта в Технологическом институте…

– Вы чего, только-только из студентов, что ли? – удивился Скорик. На вид Эрасту Петровичу было сильно много лет. Может, тридцать пять или даже больше – вон у него уж и виски поседели.

– Нет, я прошёл курс инженера-механика экстерном, в Бостоне. И вот теперь пришло время претворить мою идею в жизнь, опробовать её на п-практике.

– А вдруг не поедет? – спросил Сенька, любуясь сияющим медным фонарём на передке машины.

– Да нет, он отлично ездит, но этого м-мало. Я намерен установить на моем мототрипеде рекорд: доехать от Москвы до Парижа. Старт назначен на 23 сентября, так что времени на подготовку немного, чуть больше двух недель. А дело трудное, почти невозможное. Недавно подобную попытку предпринял барон фон Либниц, но его авто не выдержало русских дорог, развалилось. А мой «Ковёр-самолёт» выдержит, потому что трехколесная конструкция проходимей, чем четырехколесная, я это д-докажу. И ещё вот, смотри.

Никогда Сенька не видел Эраста Петровича таким оживлённым. Глаза, обычно холодные, спокойные, так и сверкали, на щеках выступил румянец. Господина Неймлеса было прямо не узнать.

– Вместо новомодных пневматических шин, удобных для асфальтовой мостовой, но совершенно неприспособленных для нашего бездорожья, я сконструировал цельнолитые к-каучуковые со стальной проволокой.

Скорик потыкал чёрную шину. Трогать её, пупырчатую, упругую, было приятно.

– В основе конструкции – трипед мангеймского фабриканта Бенца «Патент-моторваген», однако «Ковёр-самолёт» г-гораздо совершенней! У герра Бенца на его новом «Вело» двигатель мощностью всего три лошадиных силы и зубчатая передача крепится к задней оси, а у меня, гляди, она выведена на раму, и мотор объёмом почти в тысячу кубических сантиметров! Это позволяет разгоняться до тридцати вёрст в час. А по асфальту до т-тридцати пяти! Может быть, даже сорока! Ты только представь себе!

Возбуждение инженера передалось Сеньке, он понюхал сиденье, пахнущее кожей и керосином. Вкусно!

– А как на нем ехать, на этом «ковре»?

– Садись сюда. Вот так, – с удовольствием принялся объяснять Эраст Петрович, а Сенька блаженно закачался на пружинящем сиденье. – Сейчас, сейчас ты поедешь. Это ни с чем не сравнимое наслаждение. Только осторожно, не т-торопись. Правую ногу ставь на педаль сцепления. Жми до отказа. Хорошо. Это регулятор зажигания. Поверни его. Слышишь? Это искра воспламенила тонливную жидкость. Рычагами открываешь к-клапаны. Молодец. Теперь потяни ручной тормоз, чтобы освободить колёса. Включай передачу – вот этот рычаг. Теперь потихоньку отпускай ногу со сцепления и одновременно тяни д-дроссель, который…

Сенька взялся за железную палочку, именуемую звучным словом «дроссель», дёрнул её к себе, и самоходная карета вдруг рванулась с места.

– А-а-а! – заорал Скорик от ужаса и восторга.

В животе ёкнуло, будто он нёсся на санках с ледяной горы. Трипед сам собой вылетел из сарайных ворот, навстречу ему проворно двинулась стена дома, и в следующий миг Сеньку кинуло грудью на рулевое колесо. Раздался лязг, звон разбитого стекла, и полет закончился.

Прямо перед Скориком были красные кирпичи, по ним ползла зелёная гусеница. В ушах звенело, болела грудь, но кости вроде были целы.

Сенька услышал приближающиеся сзади неторопливые шаги, увидел, что на одном циферблате стекло треснуло, а на другом вовсе вылетело, и вжал голову в плечи. Бейте, Эраст Петрович. Хоть до полусмерти – и того мне, дурню, мало будет.

– … который регулирует поступление г-горючего, и потому тянуть его нужно очень плавно, – продолжил объяснение господин Неймлес, будто вовсе не прерывался. – Ты же, Сеня, дёрнул слишком резко.

Сенька, опустив голову, слез. Когда увидел сплющенный фонарь, ещё недавно такой нарядный и блестящий, аж всхлипнул. Вот беда так уж беда.

– Ничего, – утешил его инженер, присев на корточки. – П-поломки в автомобилизме – дело обычное. Сейчас все исправим. Будь любезен, Сеня, принеси ящик с инструментами. Ты мне п-поможешь? Вдвоём снимать дешборд совсем нетрудно. Если бы ты знал, как мне недостаёт помощника.

– А сенсей? – остановился Скорик, уже бросившийся было к сараю. – Неужто не помогает?

– Маса – консерватор и принципиальный враг п-прогресса, – со вздохом произнёс Эраст Петрович, натягивая кожаные перчатки.

Что правда, то правда. Из-за этого самого прогресса инженер с Масой чуть не каждый день собачились.

• Предыдущая
• 37/61
• Следующая