Собачья площадка - Голубев Игорь - Страница 20

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая

— Разве вы не возьмете его в повод? — спросил потный Соломон.

— А зачем? Пусть он кому-нибудь джинсы спустит. Ходят, понимаешь, в рванье. Вот он им и дорвет до кондиции.

— Но они же в милицию могут пожаловаться, в суд…

— Никуда эти педюки не пожалуются. Еще морковки не выросли, чтобы их выслушивали в суде, — резюмировал Валера.

Они скоренько прошли вдоль фасада дома, и жмущиеся от ветра у подъездов старушки проводили их внимательными взглядами — что-то случилось, пока не ясно что. Когда же подошли к подъезду, из него уже вышел Евсей.

— Как вы? Что с вами? — бросился к нему Соломон Погер.

— Ничего страшного. Пиджак порвали, сопляки, — равнодушно сказал Евсей, косясь на собаку и вытирая пальцы о штанину.

— Ничего. Я сейчас запущу своего до двенадцатого и обратно, они, как клопы, из окон прыгать будут, — сказал Валера, намереваясь двинуть в подъезд.

Он был кое-чем обязан еврею-адвокату и потому решил показаться в полную силу.

— Не будут, — остановил его Евсей, — они через чердак из первого сейчас пойдут косяком.

И точно. Хлопнула дверь дальнего первого подъезда и оттуда горохом посыпали недавние обидчики. И сразу за угол, за угол.

— Ну, я пошел? Через десять дней?

— Через десять, — подтвердил Погер.

— Кто это? — спросил Валерий. — Лицо знакомое.

— Клиент, — ответил Погер.

Не скажет же он, что перед ними сейчас стоял бомж, которому он, Соломон Погер, вызвался помогать.

В этот вечер Соломон Погер рано выключил телевизор. Сегодняшний герой дня был не его герой.

До ужина оставался один час, именно то время, чтобы выпить стакан теплой воды с ложкой меда. Это хорошо сказывалось на функциях желчного пузыря. Камни… камушки… они бывают разные, одних в жизни не хватает, а других вообще лучше не иметь. У Соломона были и те и другие. Одни с годами перестали радовать, оставаясь такими же, как и много лет назад, другие за это же время стали огорчать, увеличиваясь и в количестве, и в размерах. Первые обещали спокойную старость, вторые наоборот. Их следовало выводить любыми способами.

Звук закрывающегося холодильника послужил сигналом для Раши, к подготовке вечернего моциона. Она схватила в зубы ботинок хозяина и потащила на кухню, где в это время Погер пил свой раствор. Сейчас допьет и…

— Знаю, знаю, сейчас пойдем, — успокоил он собаку, тронутый заботой, и начал собираться.

Сборы обычно не занимали много времени. Не на бал же. Но сегодня они прерывались воспоминаниями о вчерашнем инциденте в подъезде и прогнозированием в связи с этим различных ситуаций на будущее. Эти прогнозы касались как ближайшей перспективы, так и всего существования в доме-корабле.

— Нам бы только ночь простоять да день продержаться, — охарактеризовал Соломон задачу фразой из книжки про Мальчиша-Кибальчиша.

Это ничего, что книжка детская. В жизни ему удавалось объединить два слова «простоять» и «продержаться» в одно — «отсидеться». Адвокат любил цитировать Гайдара, потому что, во-первых, эти слова укрепляли дух, а во-вторых, помня пафос конца сказки, всегда верил в светлый конец происходящего наяву, в то, что простоит и продержится, то есть отсидится. И он бы отсиделся на этот раз, благо помощники есть и телефон, а вот Раша… Ее надо выводить. Не бесконечно же гонять секретаря! Нельзя мучить любимицу — надо рисковать.

— Получается, Аркадий Гайдар писал книжки только для моего поколения, — вслух рассуждал Погер. — В наших домах практически нет неблагополучных семей. Все рассуждают о беспорядках, а в их же квартирах вырастают эти возмутители спокойствия. Попробуй приди к родителям этой (он не знал, что обидевшая его девочка носит красивое имя Лолита) и скажи, что их дочь меня за хрен держала. Но держала же, и есть свидетели. Ее мама в обморок упадет, а папа в милицию потащит. Живут и не ведают, что дочка — маркиза ангелов.

Он почему-то вспомнил Мишель Мерсье, бывшую когда-то женщиной его мечты, а заодно её ангелов.

Конечно, про Анжелику написана сказка, но красивая сказка. А эти дети какие сказки читают? Да ничего они не читают. Толкутся в подъездах да видики смотрят. Боевики они знают все. А в детстве, наверное, и эта хотела быть Золушкой. Разве можно стать Золушкой с такими глазами?

Он опять не смог подобрать нужного слова, потому и называть вещи своими именами не получалось. Общепринятые в России понятия «будет день, будет пища» или «поживем — увидим» не были жизненным кредо адвоката Погера. Жизненный опыт Соломона обычно довольно точно подсказывал, какая будет пища и что он увидит, если ничего не предпримет. В данный момент отлично представлял свою неминуемую встречу со вчерашней молодежью и не мог гарантировать, что в следующий раз «маркиза» только схватится за что-нибудь, а не оторвет это «что-нибудь» совсем. Нужны контрмеры. Милиция не годилась — пока гром не грянет, ничего делать не будет. Нанимать охрану — дорого и неудобно. Оставалось поднимать массы — бить в набат. Опыт подсказывал, что месяца на полтора сплотить людей, возмущенных проделками тинэйджеров, можно, а там все утихнет, к шмакодявка про свой прокрученный Владимиром Евсеевичем нос забудет.

Собака принесла второй ботинок.

«Ну что за люди за такие… Мыслители. Что тут размышлять. Я пожалуюсь Геркулесу, он сам этим паршивцам все пооткусывает. И вот ноет, ноет, ноет. Тот, в ботинках из грубой кожи, взял да и выкрутил носяру у говнюка… Гав, гав, тяф», — думала Раша, всем существом ощущая переполненность жидкостью и переваренным обедом. «Срочно надо на улицу».

Под её повелительный лай он все же оделся, но перед выходом рискнул потерять пару минут.

— Береженого — Бог бережет, — пробубнил и набрал номер.

Прошло не меньше десяти сигналов, прежде чем ужинавший Валерий снял трубку и принял приглашение соседа погулять с собаками.

— Смотрите, до чего довели запасной выход, — обратил внимание соседа Погер. — С этим надо как-то бороться.

Он специально отклонил предложение воспользоваться лифтом, и теперь они спускались по лестнице. Соломон надеялся на встречу со вчерашней компанией. Нет, ему не нужны были никакие разборки, просто хотел, чтобы вторая встреча с ними прошла в присутствии Валерия, чтобы они усвоили своими куриными мозгами, с кем Соломон водит дружбу — с Геркулесом!

— Я согласен с вами, Соломон Наумович, надо что-то делать, а то расписали, как стены рейхстага.

— А что делать? Милиции нет дела. Раньше хоть дружинники были. Люди сами себя от шпаны защищали. Кстати, вот на этом месте меня вчера жидовской мордой обозвали. Ну да я, кажется, рассказывал.

— Вы мне про другое рассказывали. А за жидовскую морду надо по морде дать. Не люблю национальные вопросы. Я бы за это и у своих хлопцев чубы рвал. Считаю, что в каждой нации дерьма хватает. Конечно, у одних больше, у других поменьше, — с нескрываемой гордостью за свои демократические взгляды ответил Чуб.

Какое-то время спускались молча. Соломон не стал выяснять позиции собеседника по национальному вопросу. И не столько из-за опасности оказаться среди тех, у кого плохих больше, сколько из убеждения, что в Москве все приезжие из стран СНГ — интернационалисты и этот хохол не исключение.

— А как вы, Валерий Остапович, отнесетесь к предложению организовать дежурство в подъездах нашего дома?

— Это что, вечер тратить, охраняя покой мирных жителей? Так я их два года и три месяца охранял. Пусть милиция охраняет, ей за это деньги платят. А если что, не волнуйтесь, Соломон Наумович, разберемся.

— Ну, если вам трудно раз в месяц вечером погулять с собакой у подъезда с кем-нибудь из соседей или соседок, тогда конечно, — произнес адвокат.

Он давно заметил, что владелец ротвейлера неровно дышит к хозяйке безобразного НЕЧТО, бывшего когда-то бассетом. Вот и пусть уразумеет несложную проекцию, начертанную для него старым Погером.

— С кем-нибудь — нетрудно, потом посмотрим, — ответил Валерий, придерживая рвущегося на улицу Геркулеса.

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая