Собачья площадка - Голубев Игорь - Страница 61

• Предыдущая
• 61/65
• Следующая

«Улыбки» беспородного большинства очень не понравились хозяину Зверя. Ах вы, говнюки вонючие, вспыхнуло у него внутри, и Николай сделал шаг-другой. Если бы с самого начала они не заметили, что Иванов замешкался, если бы он не остановился и не остановил Зверя, а попер прямо на них, стая брызнула в стороны, уступая дорогу силе. Но такого не произошло. И теперь они грели животами мокрый асфальт, не двигаясь с места.

— Вы что думаете, мы вас боимся? Хрен вам по вашим рожам! — громко, как ненавистным ему людям, выкрикнул Иванов.

Теперь уже вся стая развернулась во фронт против человека.

«Зачем он с ними разговаривает?» — подумал Зверь.

— Вы здесь хозяева, да? Нормальному человеку после семи вечера не пройти? А клал я на вас и ваще общество…

И Иванов сделал ещё шаг.

У стаи свои законы и свой вожак. Зверь наблюдал за вожаком, чистокровным немцем лет десяти, из которых тот вот уже три года отдал улице и возглавлял собратьев. У него была своя грустная и типичная история. Почти как у знаменитого Руслана. Только в отличие от того, зону не закрыли. Один из заключенных в промышленной части устроил ловушку. Собаке раздробило передние лапы, а содержать инвалида пенитенциарная система в наши дни была не способна. Пусть даже и заслуженного. Вопрос решался два месяца. За это время кости кое-как срослись, и когда пес почувствовал, что часы жизни сочтены (вот-вот явится исполнитель), бежал, — ему ли не знать возможностей охраны!

Вожак сместился на фланг.

Они встретились взглядами со Зверем, и тот прочитал в глазах немца холодное безразличие к собственной жизни. А ещё он понял, что хозяин не прав. Это их территория. Меченая и перемеченная несть числа раз.

Зверь посмотрел на хозяина.

Хозяин на собаку.

— Ты, братец, никак струхнул? А поводком по морде не хочешь? Или забыл?

Зверь ничего не забыл. Слов не понял, но интонацию уловил. Она была та же, что в злополучный первый приход по жалобе истеричной женщины. По коже собаки пробежала нервная дрожь.

Это ещё больше взвинтило Иванова.

— Ну что уставились, ублюдки? Дорогу. Дать дорогу! — выдавил из себя человек.

Для него в момент все вокруг перестало существовать. И темнота задворков, и стая, и Зверь. Он ощущал себя тореадором на арене под взглядами тысяч зрителей. События последнего месяца пронеслись в голове, подобно снежному заряду. Беззвучно. Хлестко. Наполняя легкие не воздухом, но гордостью за все сделанное. Это как истина, открывающаяся не постепенно, а сразу. И счастлив тот, кто хоть раз испытал такое. Он поднялся до невообразимых высот человеческого духа. Люди… Они ему подчинялись. Общество. Председательство. Кавказцы. Бомжи. Все это были знаковые фигуры на доске, за которой играл только один гроссмейстер, а противником была сама Судьба. Она никогда не баловала Иванова, подкинув ему ничем не замечательных родителей, жену — ни рыба ни мясо, работу, от которой ныл затылок, друзей просто сослуживцев… Все фигуры были одного цвета — черного. И за время матча с тех, которыми играла Судьба, постепенно лупилась краска, обнажая фактуру материала. Но он выторговал-таки, вырвал у Судьбы уже две фигуры — Вадика и Зверя.

Но это была не Истина.

Иванов неправильно воспринял озарение.

Это была констатация.

Он поддел бросившуюся к нему суку носком ботинка, и жалобно визжащая мелочь, дважды перевернувшись в воздухе, брякнулась в гущу боярышника.

В стае никто не шелохнулся, а под шерстью Зверя пробежала новая волна нервной дрожи.

— Фас! — скомандовал Николай. — Взять их всех! Фас!!

Зверь привстал и подобрался.

Привстала, как один, и подобралась стая.

— Фас! Фас!..

Его крик разнесся в полумраке госпиталя, и на кухне бабы переглянулись. Они уже собрали ведро объедков. Остались сущие пустяки — надкусанные корки хлеба.

— Фас! — в последний раз крикнул Иванов и почему-то решил, что собаки, как люди, готовы пойти за лидером, за тем, кто поднимет в атаку.

Но собаки не люди. Они живут по иным законам и даже самая преданная из них имеет собственный кодекс собачьей чести.

Последнее время Иванов в него не вписывался.

Он бросился на стаю, беспорядочными круговыми движениями палки пытаясь достать всех сразу… Глупое решение. Первый ряд расступился, пропуская человека внутрь крута. Иванов не понял, что сам полез в капкан. Впрочем, он крепко рассчитывал на Зверя.

И действительно, Зверь подобрался для прыжка, и тут перед ним возник хромоногий немец. Нет, он не кинулся в схватку с мастифом. Просто встал перед ним, отсекая наиболее быстрый путь для помощи хозяину. Глаза немца смотрели холодно и пусто. В них не было ни страха неизбежной смерти, ни бойцовской злобы. На собачьем языке глаза говорили, что ему все равно, что будет, но он не сойдет с места. И ещё понял Зверь: вожак не хочет, чтобы он, Зверь, вмешивался, так как Человек сам выбрал ЭТУ партию в шахматы с Судьбой, пусть сам и решает. Ход сделан. Теперь очередь Судьбы.

Двух Иванов поймал хорошо. Одной досталось по передним лапам, второму перебил хребет. Но тут какая-то мелочь вцепилась в конец палки, и, стряхивая, он потерял пару секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы стая набросилась разом, а не поодиночке.

Иванов в один момент ощутил слабую боль в лодыжках и икрах обеих ног и удивился. Сразу же на его предплечье повисли ещё два пса. Иванов выронил палку и вонзил палец в глаз одной из тварей. Как нажравшаяся пиявка, только с отчаянным визгом, собака отпала и метнулась в сторону. И в это время самая крупная, уловив момент, запрыгнула ему на спину и впилась в затылок.

Голову Человека сдавило, как в тисках, но это был ещё не конец.

— Зверь! Ко мне… — хрипло выдохнул Николай, обливаясь кровью. — Фас!..

Опытные кинологи знают: перед собакой не должно быть альтернативных решений. Она вообще в присутствии хозяина не может быть в ситуации выбора.

Зверь оказался. Оказался вплоть до крика хозяина о помощи.

Они бросились одновременно — вожак и мастиф. Два тела сшиблись в полете. Но масса Зверя была в полтора раза больше, и проиграть в схватке неизбежно должен был немец.

Он был проворней. Передние клыки смазали по плечу Зверя, бритвами полосуя толстую шкуру. Две глубокие борозды и яростный, почти волчий лязг.

Вожак перелетел через Зверя и грохнулся на асфальт. Если бы не изувеченные ноги, он успел отпрянуть в сторону, но ноги подвели, и на его черепе сомкнулись мощные челюсти. Раздался звук раздавленного грецкого ореха. Все было кончено, но Зверь по инерции жал и жал, пока осколки кости не впились в нёбо.

Зверь посмотрел в сторону хозяина и увидел только ноги, мелькающие в куче обезумевших от ярости собак. Стая с урчанием копошилась на теле Иванова.

Зверю не хватило трех-четырех секунд, чтобы изменить ход событий. Как маршалу Груши в битве при Ватерлоо не хватило двадцати минут, чтобы, возможно, изменить Историю.

Из служебного выхода высыпали бабы.

Увидели.

Кто-то закричал.

Кто-то перекрестился.

Зверь развернулся и потрусил к станции. Несколько секунд стоял раздумывая, куда бежать. В одной стороне Москва, с другой прибежал сюда два месяца назад. Туда не хотелось, и мастиф, теперь без имени, выбрал Ярославский вокзал.

На полпути вдруг пошел снег. Неожиданный. Нелепый в это время года. Тяжелый и липкий.

В этот вечер лидер тинэйджеров по кличке Долговязый впервые вечером не пошел на пустырь и написал первые, по-настоящему понравившиеся самому стихи:

Мужчина женится на надеждах, женщина выходит замуж за обещания.

Этой истины Валерий не знал. То есть он знал, но никогда в жизни не мог сформулировать. Все мы её знаем, что греха таить, и незачем прикидываться, будто это не так. Кожей чувствовал, и надежды были большие.

• Предыдущая
• 61/65
• Следующая