Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 14

— Если он стрелял в милиционеров с полутора-двух метров, значит, милиционеры его знали, подпустили так близко. Вполне возможно, что они и разговаривали…

— Ты хочешь сказать, что этот «кто-то» был сотрудник милиции?

— А почему бы кет? Из того же Центрального райотдела, из управления. Но, возможно, этот человек просто натянул милицейскую форму.

— Ни один свидетель не показал, что видел кого-то в форме.

— Саша, это ни о чем еще не говорит. Ясно же, повезло человеку. А повезло потому, что он тщательно все продумал, подготовился. Все рассчитал по секундам, все предусмотрел. Грамотно выбрал место и время нападения. То, что он следил за милиционерами, знал их маршрут, время и место отдыха, — я в этом не сомневаюсь! — Омельченко горячо защищал свои соображения.

Мельников покачал головой.

— В таком случае предположение о дилетанте отпадае г. Матерый волчище все это сделал. И не дурак, кстати.

— Да уж, дурак так чисто всего не сделает, — согласились с начальником отдела Омельченко и Брянцев.

Брянцев спросил:

— Ну и что, Сань, мы свой поквартирный обход начнем?

Мельников вздохнул.

— Нет, ни к чему. Надо поработать с помощниками. Работать, чувствую, придется долго. Убийца затаится. Но оружие он брал для того, чтобы стрелять.

— А если на продажу? — спросил Омельченко.

— Может, и на продажу. Но все равно стволы всплывут. И всплывут, разумеется, в преступной среде. Пасти стволы надо там. Потом мы сможем выйти и на заказчика убийства, и на его исполнителя.

На столе у Мельникова лежала схема города.

На ней разноцветными фломастерами нанесены оваты, квадраты, треугольники, да и бесформенные, можно сказать, фигуры, зависящие от конфигурации того или иного района. Это — зоны влияния преступных группировок, границы их «вотчин». Как ни горько звучит, но это суровая жизненная правда наших дней.

В квадратах, овалах — клички паханов, авторитетов, контролирующих зоны Лоб, Азиат, Кот, Кашалот, Меченый, Мамед — азербайджанецпахан «Горного гнезда». Азербайджанцы практически оккупировали Центральный городской рынок, заняли в гостинице «Придонъе» два верхних этажа, живут в ней годами. А с десятого этажа весь юрод виден как на ладони, и центр его — в руках Мамеда и Геннадия Мастыркина по кличке Лоб.

На схеме, под кличками авторитетов, — клички членов его группировки. Вон, у того же Кашалота. Рыло, Колорадский Жук, Мосол… Или группировка Мамеда — Казбек, Гейдар Резаный, Архар…

Вся эта информация есть у Мельникова и на компьютере, но сейчас начальнику отделения и его коллегам как-то удобнее разглядывать схему, выполненную на большом листе ватмана. Весь город перед глазами, точно так же, как, наверное, Мамеду отлично виден Придонск с десятого этажа гостиницы.

Разумеется, никто из преступных авторитетов города пока не почувствовал той густой и прочной сеточки, которая незримо, неторопливо, расчетливо опускалась и на «Горное гнездо», и на Юго-Запад, и на Заводской район города.

Но пока это была сетка для процеживания информации.

Киоск этот привлек внимание Койота своим названием. «БРАТАН». Стоял он рядом с Дворцом шинников, в ряду таких же бронированных торговых точек, ничем особенным не выделялся, а вот название… Сразу дохнуло чем-то родным, хорошо знакомым. Отец не раз называя своего кореша Андрюху этим ласковым и ко многому обязывающим словом, да и в общении с другими своими собутыльниками слово это употреблял.

И если уж отец говорил: «Ты, братан, не возникай тут, не надо…», или: «Братан, я же сказал — заглохни!» — обращение это оказывало магическое действие. Может быть, конечно, и не само слово, а интонация, с какой оно произносилось. Интонациями отец владел хорошо, если было нужно, в слове «братан» звучал морозец, проникающий до кишок. И далеко не каждый этот морозец выдерживал.

В «Братане» набор товара стандартный: батареи разномастных бутылок со спиртным, сигареты, жвачка, презервативы, консервы, «Сникерсы» и «Марсы», конфеты. Но Койота привлекло еще и видное издалека мигающее электрическое табло: «СВЕЖЕЕ ПИВО. ЗАЙДИ, ДРУГ!»

Друг Паша зашел. Было жарко, и пива ему хотелось. Но оказалось, что «Жигулевское» отпускается «в свою посуду».

Тут же, из-за угла киоска, возник зачуханного вида «бизнесмен» с пустой банкой. Небритая эта харя, любезно ухмыляясь, предложила условия:

— Оставишь пару глотков, земляк. С утра после вчерашнего маюсь.

Банка была грязная, захватанная Бог знает какими лапами, и Койот, хоть и не привыкший к ресторанным изыскам, все же поморщился. Посмотрел на выглядывающую в окошко продавщицу, и та сейчас же крикнула на конкурента.

— Вали отсюда, придурок! Клиентов у меня отпугиваешь своей банкой. Иди умойся сначала.

Харя отступила в тень, подала оттуда, из безопасного места, жалкий протест:

— Ну че ты, Марин? Я же человеку добро хотел сделать.

— Какое добро?! — снова закричала Марина — молодая пышногрудая красавица лет тридцати.

А голос у нее крутой — труба! С таким голосом только парады на Красной площади принимать Уж эта бы рявкнула так рявкнула. «Пара-а-а-ад, сми-и-и-и-ир-на-а! На одного лииейного-о дистанции-и-и… Поротно-о-о-о…» Койот даже вздрогнул, сразу вспомнил армию, Даурию, что в Забайкалье, и своего ротного командира капитана Гнидозуба. У того тоже голосище был, да вот такая же, как у «бизнесмена» с банкой, красная физиономия. Под цвет погон.

— Ты, может, в этой банке мочу ходил сдавать, а теперь человеку предлагаешь! — по-прежнему громогласно, напористо, будто танк, продолжала наступление Марина. — Козел вонючий, Ошиваешься тут, возле культурных заведений. Скажу вот Борису Григоричу, он тебя враз образумит. Или парням намекну…

При упоминании имени хозяина торговой точки харя мгновенно исчезла. Как и не было.

А Марина, одержавшая верх в конкуренции за полное владение клиентом, сразу переменялась.

Круглое ее, пышущее здоровьем лицо расплылось в улыбке.

— Не беспокойтесь, молодой человек, для вас я кружку найду. — И выхватила откуда-то снизу, из-под прилавка, чистую пивную посудину. — Это мы ханыгам кружки не даем, а для порядочной публики держим.

Голос Марины при этом слетел с высоких и грозных частот, ворковал теперь на средних, мш — ких регистрах, обволакивал. Она подождала, пока пена осядет, еще подлила и потом уже подала кружку. Рука у Марины мягкая, пухленькая, и она, словно бы невзначай, коснулась руки Койота.

— Пейте на здоровье.

— Спасибо.

Койот посасывал пиво, поглядывал на продавщицу, а она — на него. У киоска никого больше не было, и Марина быстренько осмотрела себя в зеркало, что-то там подправив в ярко-рыжих кудряшках, завела с клиентом светский разговор:

— Что-то я вас раньше тут не видела?

— Я тоже.

— А живете где?

— Возле Дмитровского рынка.

— А-а… А в наших краях как оказались?

— Прослышал, пиво в «Братане» хорошее, вот и приехал. Специально.

Маринка поверила, синие ее смешливые глаза озорно блеснули.

— А что?! Вы не улыбайтесь. Вон, в «Весте», да и в «Фениксе» не пиво кислятина. Девки внаглую разбавляют. А у нас Борис Григорич строгий, не допустит. Лучше, говорит, чуть дороже продать, зато свежее. Чтоб клиент у меня довольный ушел. Потом он еще придет. А кислятину только вон такие ханыги пьют… — и она еще раз выглянула в окошко — не появилась ли знакомая эта харя.

— А кто это — Борис Григорьевич? — спросил Койот.

Марина повнимательней заглянула ему в глаза. Стоит ли продолжать эту тему и отвечать на вопрос? Может, мент какой пришел тут что-то вынюхивать, а она распинается с незнакомым человеком, производственные тайны ему раскрывает, конкурентов хает… Впрочем, нет, на мента парень не похож: те в нос сразу корочки суют, требуют отвечать на вопросы начальственно, ведут себя по-хозяйски даже в самом ларьке. А у этого в глазах какая-то настороженность, робость. То ли его обижают всегда, то ли он сам по какому-то поводу комплексует. А так парнишка ничего: интеллигентного вида, худощавый, одет, правда, средненько. И взгляд у него какой-то голодный.